Не от мира сего 2 - Александр Бруссуев

— Так зачем вам сеты понадобились? — удивился Родя.

— Эх, Садко! — опечалился Юха. — Ка бы ты с нами пошел, сказали бы.

— Пошли, паря, не пожалеешь, — горячо сказал Степан.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Родя. — Вот только средствами я стеснен изрядно. А с пустыми карманами — как дорогу выдержать?

— Ерунда, — махнул рукой Степан. — В Ладогу придем, там сумеем подзаработать. Мы мастеровые хорошие, ты — рыбак.

Родя хотел добавить, что он, вообще-то, музыкант, но передумал.

— Или так к каравану прикрепимся, — предположил Юха. — За жалованье.

— По рукам? — обрадовался, что все так складно, Степан и вытянул вперед руку. Ее сразу же пожал Тойво с горящими от радостных ожиданий глазами.

— По рукам, — согласился Родя и положил свою ладонь на их рукопожатие сверху. К ним присоединился Юха. Просто братство какое-то на берегу Свири.

— Поставили сеты на острове Китеж-град, каждый, кто зайдет за его стены, денег получит и здоровья, сколько душа пожелает, — продолжил свой рассказ Юха.

— Не Китеж (khita — пустой участок земли, на руническом санскрите, примечание автора), а Себеж (от двух слов на руническом санскрите: "si" — бросать, и "bija" — начало, происхождение, примечание автора), — поправил его Степан. — Только душа должна пожелать, а не корысть человеческая, или жадность с алчностью. Лишь в этом случае получишь себе здоровья и денег.

— Мало кто сумел Себеж этот найти, — сказал Юха.

— И вы думаете, вам повезет? — довольно скептически поинтересовался Родя.

— Во-первых, не вы, а мы, — возразил Степан. — Во-вторых, если не пытаться, то и не найти — это точно. Разве не так?

— Так, — ответил Садко.

Однако мечтам их не суждено было сбыться. Они переправились через Свирь, дошли до Ладоги, никем не потревоженные, но, едва они переступили за городскую стену, занемог Тойво. Лекаря найти в незнакомом городе было тяжело, а взявшийся за плату, составляющую все денежные активы всех четверых путешественников, врач, к утру следующего дня благополучно установил смерть пациента.

Юха и Степан, похоронив друга, подрядились плотничать за еду, а Садко вынужден был искать убежище под перевернутыми старыми лодками на берегу Волхова, промышляя по-прежнему рыбалкой.

Себеж не показал себя. По крайней мере, еще добрый десяток лет. Но увидеть его смог только Садко. Куда ушли от мечты Юха и Степан — уже никто не помнит. Или, быть может, это мечта ушла от них?

11. Ладога.

Садко бедовал в Ладоге всю зиму. Под лодкой, конечно, не перезимуешь, но деньги, перепадающие от поставок рыбы рыночным торгашам, появились в недостаточном количестве только осенью, когда зарядили дожди. Денег всегда не хватает. У бедного — на еду, у богатого — на сафьяновые сапожки.

Их как раз оказалось достаточно для того, чтобы снять угол в торговой избе. На питание, однако, уже ничего не осталось. Про одежду и говорить не приходилось — она превратилась в живописную рвань. Садко просто вырос из старой. Но он не отчаивался: плохое настроение никак не помогло бы обзавестись нужными вещами. В этой торговой избе по ночам он караулил чужое добро вместе с угрюмой собакой Жужей.

Жужа преимущественно сидел на цепи, отчего характер у него слегка подпортился. Внешний вид у второго сторожа был не слишком располагающий к дружбе: лохматый кобель среднего, по собачьим меркам, роста, серо-черный по расцветке и с волчьим хвостом. Жужа был молчалив, но бил клыками, не особо задумываясь, если в зоне досягаемости была чья-то нога или, положим, задница. За это его и кормили какими-то помоями, сматывая цепь по утрам до длины десятка собачьих шагов. Зато по ночам свобода передвижений была во весь размах.

Жужа и Садко нашли общий язык почти сразу же. Конечно, природное обаяние человека не сыграло никакой роли для собаки. Представилась бы возможность — откусил бы ногу. Но в полную луну псу хотелось петь. Особенно поздней осенью, когда первые морозцы содействовали чистоте ночного воздуха и, стало быть, яркости светила. Вариант, что из Жужи и Садка сложился неплохой вокальный дуэт, тоже не соответствовал действительности. Просто пес, когда желание выразить голосом всю радость жизни собачьей сделалось непреодолимым, решил найти себе соответствующий подиум. В самом-то деле, петь всегда интересней, когда голос летит в бесконечность, а не в стену соседнего туалета, типа сортир, например.

Жужа со своего дежурного поста оглядываться не привык, он искал любую возвышенность, перебегая с места на место со скоростью звука брякающей на каждом шагу цепи. Залез на выгребную яму, оттуда перемахнул на поленницу и, наконец, остановился. Дальше лезть не позволяла цепь. Ну, да и ладно, высота соответствовала вдохновению.

Едва только пес набрал полную собачью грудь воздуха, чтобы превратить его в чарующий трепет голосовых связок, дрова под ногами подались в разные стороны и тем самым лишили его лапы всяческого упора. Жужа упал, но сделал это неудачно.

Точнее, направление было неудачным: цепь перевесилась через поленницу, натянулась, ошейник вцепился в горло мертвой хваткой. Собака подрыгала лапами, посипела для приличия и начала вываливать свой язык, стекленея глазами в сторону далекой полной луны. Жужа понял, что его песенка, в принципе, спета, и окружающее пространство померкло в розовых и красных пузырях.

Пес не чувствовал ничего: ни то, что его конвульсирующее тело подхватил на руки прибежавший на шум Садко, ни то, что мочевой пузырь его бесстыдно опорожнился прямо на штаны человека, ни даже то, что сделавшийся удавкой ошейник, вдруг, сделался свободным, вновь открыв доступ воздуха.

Садко, без долгих раздумий подхватив задохшегося пса в обнимку, перескочил вместе с ним через поленницу, выгребную яму, и добрался до собачей конуры. Жужа не очень подавал признаков жизни, можно было, по большому счету, сделать искусственное дыхание, но уж больно не хотелось: питание помоями еще никому не добавляло свежести дыхания, да и техника этой реанимационной процедуры была человеку не знакома. В конце концов, он ограничился тем, что уложил тело перед пустой кормушкой и полил ему на голову ладошками чистой воды из ближайшей лужи, предварительно разбив легкий ледок.

Только тут Садко заметил, что его парадные штаны — того, слегка обоссаны. Конечно, он подумал об этом несколько культурней, но вот дальнейшие его слова оказались гораздо тяжелее, нежели предшествующие им мысли. Садко ругался, почем свет стоит, стянул с ног покрытую прорехами и заделанную заплатами одежду и в ярости отшвырнул ее прочь. Она упала в лужу, как раз в то место, где сбитый ледок не успел еще зарасти снова. Это называется — замочить перед стиркой.

Садко решил проверить собаку: жива ли, не напрасны ли все усилия и жертвы? Он положил руку собаке на шею, пытаясь нащупать пульс в клочковатой шерсти, и тут заметил, что взгляд пса из безжизненного сделался каким-то жизненным. Еще не успев одернуть руку, он понял, что все, прощай конечность — сейчас она сожрется этим чудовищем. Но случилось невероятное: шершавый язык вывалился из приоткрытой пасти, сформировался и лизнул обреченную длань. "Спасибо", — сказал Жужа. — "Прошу покорнейше извинить за подпорченный костюм".

С той поры у двух ночных сторожей отношения установились доверительные. Жужа на людях вел себя, как и прежде, сурово, всегда готовый при случае хапнуть за соответствующее место особо наглого или рассеянного посетителя. К Садку это не относилось. Человек платил ему той же монетой. Это не означало, что он тоже подавлял в себе желание покусать собаку — такого вожделения у него вообще не было.

После пахучей метки пса штаны пришлось стирать в той же луже, оттирая для надежности штанины добытым песком. Они и порвались. Не выдержали жесткой санитарной обработки. Садко переночевал в своей каморке, мучась вопросом: как же завтра выйти на промысел еды? Пока Волхов не обрастет льдом, о нормальной рыбалке можно было и не думать. Но на уху себе изловить какую-нибудь бестолковую рыбешку всегда можно. Конечно, Жужа по понятиям должен теперь делиться своим "хлебом насущным", но питаться помоями из собачьего рациона ужас, как не хотелось.

Утром Садко, сдав в неприкосновенности свой склад, вышел в город. Ноги пришлось спрятать под холстиной от старого мешка, предварительно пропоров в нем днище. Юбочка вышла тоже дырявая, но стильная, снизу отчаянно поддувало. От этого делалось холодно, а вид несошедшего льда на дворовых лужах вообще выстуживал, словно способный на расстоянии замораживать кровь в венах. Пришлось накинуть на плечи старую плешивую овчину, служившую ему одеялом.

Жужа, после известных событий полностью лишившись голоса, не смог отреагировать на прошедшего мимо него смутно знакомого человека каким-нибудь подобающим образом: порычать, сказать "гав" или радостно, положим, взвизгнуть. Но Садку, вышедшему в люди, это как раз нужно было меньше всего. Он сейчас вообще позабыл про собак, других животных и даже про рыб. Все его мысли были о внешнем виде.