Записки следователя - Геннадий Скубилин

А что если Дракон дает правдивые показания? А он стоял на своем. Следователи доставили его в Загорьевск. Для очной ставки с Щербаковой. Но до этого дело не дошло.

Вихрев снова стал убеждать Заморенова, склонять его к откровенному признанию:

— Раскайся, Ипполит. Может быть, не веришь, что Щербакова жива? Вот ее собственноручное письмо. Мы ее посетили в больнице и тебе с ней свидание устроим. Теперь до Ксении рукой подать… Извини, я перешел на «ты». «Вы» — это слишком уважительно. Не извивайся как уж. Нет резона. Она действительно не на том свете, а на этом.

Прыщ уже второй раз на допросе оказался в тупике. Он посмотрел краем глаза показания Щербаковой и небрежно отодвинул исписанный лист бумаги от себя. Опустил голову к коленям, точно собирался с мыслями и делал выбор: все рассказать или закатить истерику. Остановился на последнем. Он уперся локтями в стол, обхватил голову руками и стал, как спятивший с ума, рвать на себя волосы.

Побесился и перестал. Все молча выжидали этот момент.

— Ну, будешь давать правдивые показания: время идет не в твою пользу, — многозначительно поднял палец Вихрев.

— Буду, буду… Эх, следователи, знали бы вы мое детство. Жил я с мальства как червяк в навозе. Познал пьянство и свинство. Менялись отчимы. Матери было не до меня. Если говорить по-вашему, так она содержала притон. Ее подруги научили меня с четырнадцати лет всему. Пил, играл в карты, отнимал вещи, деньги. Неужели я доживаю последние дни?..

— Ближе к делу, Ипполит, — заметил начальник управления внутренних дел, присутствовавший на допросе. — И не забудь уточнить, нет ли за тобой в Мурманске каких-либо преступлений?

— Нет, нет, а в Загорьевске есть. Сумку с деньгами неожиданно обнаружила в почтовом мешке Ахторина. Поделилась тайной с Щербаковой. В реестре подделал я почерк Высоцкой. Все данные на этот счет девчата мне дали. В остальном я мастер: денежные знаки рисую — комар носа не подточит. Когда мне Ахторина вынесла сверток с деньгами, я делить его на троих не стал. Решил от одной и второй избавиться.

— А про деньги что Щербаковой говорил?

— Наплел ей целый короб. Мол, они, деньжата, остались у ее подруги, Ахториной. Посоветовал Ксении деньги поделить с Викторией. А мне, вроде бы, дензнаки ни к чему, своих будто бы в избытке.

— И она поверила?

— Еще как. «Куколки» нечасто рождаются умными…

Вот и вся печальная детективная повесть. Увы, счастливых историй в этом жанре не бывает.

После суда Ксения Щербакова сочла необходимым засвидетельствовать свое почтение подполковнику Вихреву и майору Юдину. Следователи встретили девушку любезно. Поправилась она сравнительно быстро. Но, увы, Ксения была не только потерпевшей, но и обвиняемой

Усевшись поудобнее, она достала из сумочки пачку дорогих сигарет, закурила, безучастно подняла глаза к потолку, не торопясь выпустила кольца дыма изо рта, так же равнодушно проговорила:

— Вы здорово поработали. И все же я бы не хотела, чтобы массивными плечами «Дракона» удобряли землю. Пусть бы жил лет двадцать в тюряге. Там бы он хоть прочувствовал свое злодеяние, а так — раз и нету его. Пуля — дура.

— Суд решил все по закону, — резюмировал Вихрев, а Юдин добавил:

— Но почему его физиономия ехидно расплылась в улыбке, когда ты давала против него показания, изобличала его?

— Жалел, что не укокошил меня. В конце концов мне его не видеть больше никогда. Во всяком случае, этого я хочу. Да и вообще, мне все безразлично.

— Где думаешь работать? Надо ж отбывать наказание.

— Если бы не исправительные работы, то уехала бы отсюда. Тяжело без настоящих родных и приличных знакомых. Мать под влиянием отчима, обо мне забывает… Придется на почте год торчать, мозолить всем глаза. А потом, может быть, что-нибудь удастся и хорошее в жизни сделать. Повезло мне уже в том, что меня обвинили не в краже, а в присвоении найденных денег, а это статья полегче… Ну, дай вам Бог здоровья, я пойду. Прощайте.

Следователи искренне пожелали добра и ума еще одной своей «героине».

1989—1990

ДЕЛО № 14

1

Утром, когда в сонную тишину комнаты вползает через щели оконного занавеса синева рассвета, хорошо поваляться в постели. Благо — выходной день. Ведь еще с понедельника ждал этого дня, чтобы отоспаться за всю неделю. Так или иначе суббота подходит, а за ней — воскресенье. Тут уж на зорьке отключаются все рефлексы. Ясно слышу, как в коридоре в полную силу звенит дверной звонок, а окончательно проснуться не могу, хоть продирай глаза руками. И если бы работал не в милиции, а в какой-нибудь артели, ей-богу, не торопился бы открывать дверь.

Но делать нечего. Отбрасываю ногами легкое байковое одеяло. Колени как можно ближе подношу к груди, рывок — и я в сидячем положении.

Итак, прежде всего, сколько времени? Тянусь к именному «Старту» в анодированном корпусе: половина восьмого.

В трусах, майке, шлепанцах, с предусмотрительной осторожностью смотрю в дверной «глазок». Так и есть, в следственном отделе управления вспомнили обо мне. И вот уже на моем пороге самый исполнительный человек, каких я только знал, — старшина Хафизов.

Круглое лицо расплылось в улыбке. Он все еще продолжает нажимать пальцами кнопку электрического звонка.

С тоскою смотрю на плечистого, веснушчатого посланца.

В первую секунду мне хочется слукавить, придумать версию о недомогании, но всепонимающий Хафизов, прищурив, точно от яркого света, карие глаза, ухмыляется: понял, что я здоров, а следовательно, проблем для него нет. Может с безмятежной улыбкой взять в охапку, отнести меня в отдел.

Значит, дежурить. Вне всякой очереди. Кому ж еще «ремонтировать» лопнувший график? Начальство убеждено, что со всеми молодыми поступают испокон веков точно так же.

Впрочем, дежурство милицейское, когда нет краж, убийств, драк и тому подобных происшествий, совсем необременительно, от него почти не устаешь.

Хуже, когда всю ночь стоишь у трупа автомобилем раздавленного человека или пересматриваешь уйму стеклянных банок обворованного магазина, отыскивая отпечатки пальцев. Но не каждую ночь случается такое. Заступая на дежурство, надеешься, что все будет мирно, и тут же чувствуешь, что спокойное дежурство не удастся.

Есть неоспоримое преимущество спешного дежурства против запланированного: не надо с вечера, как строевому матросу, драить пуговицы, бляхи, утюжить штанины, а утром чуть свет вздрагивать от мысли, как бы не проспать.

Хитро устроен человек. Что ему ни делают — он всегда обоснует, что это к лучшему, и приведет десятки доводов.

Против любых утренних ритуалов в период спешки я могу погрешить. Но это не относится к физзарядке. Пятнадцать минут, куда бы я ни спешил, всегда неукоснительно отдаются ей. Поиграв с гантелями, бросаю их в угол, застилаю по-солдатски аккуратно и быстро кровать и, блаженно жмурясь, выхожу на залитую ярким майским солнцем улицу.

Какие могут быть происшествия в такой чудесный день, полный света, тепла, солнца, свежего воздуха, щебетания птиц в парке! Но я ошибался.

Едва я переступил порог дежурной комнаты, как сразу понял, что поступило сообщение о происшествии. По телефону вызывали эксперта, проводника служебной розыскной собаки.

2

До места происшествия мы добрались быстро. Я стал осматривать труп шофера. Два других наших сотрудника пошли вдоль дороги по высокой росной траве, кустарникам и вскоре нашли ключ от зажигания, фуражку, объедки пищи и две пустые бутылки из-под водки.

Участкового инспектора Иванова, Свинцова и Коржко из уголовного розыска послали ко второму месту происшествия — к колхозной бане — с заданием организовать охрану того, что от нее осталось после пожара до нашего прибытия туда.

Следователю приходится сталкиваться и с убийствами. И все-таки умом невозможно постигнуть, как можно отнять у человека жизнь. С большим нервным напряжением осматриваю еще теплое, податливое и тяжелое тело, распластавшееся на асфальте. Соблюдаю видимое спокойствие. Рядом судебно-медицинский эксперт сноровисто и невозмутимо (может быть, тоже через силу) диктовал глухим голосом:

«…кости черепа лица на ощуп подвижны. В отверстиях ушей, рта, носа — кровь. Огнестрельное ранение в область сердца».

У погибшего в кармане рубашки, под пиджаком, мы обнаружили документы на имя Киселева Ивана Романовича.

Первой, кто узнал об убийстве, была семнадцатилетняя Майя Алимова. Рано утром она пешком возвращалась с поезда домой. В лучах восходящего солнца девушка увидела на шоссе автомашину. Около нее возились люди. Двое бьют третьего. Потом раздался выстрел, и один из троих со стоном упал на асфальт, а двое бросились прочь от машины по направлению к деревне. Майя, подойдя с колотящимся сердцем ближе и увидев окровавленное и беспомощное тело, на мгновение онемела и растерялась. Но справилась с собой, сняла туфли и босиком, стороной, по кювету, бросилась вслед за убийцами к крайним домам деревни (отвага, которой мог бы позавидовать иной мужчина, ведь, оглянись убийцы, девушке пришлось бы худо).