Гарри из Дюссельдорфа - А Дейч

Гейне поспешил в Гамбург к осиротевшей матери.

МЕЧ И ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК

Все было по-прежнему в издательстве "Гоффман и Кампе". В кабинете Юлиуса Кампе стол, как всегда, завален рукописями, книгами и корректурными листами. Гейне, бледный, усталый, со следами бессонных ночей на лице, сидит у стола, а напротив него- Кампе, с обычным деловым выражением, неторопливой речью и скупыми жестами. Он убеждает Гейне поскорее приняться за работу, поскорее сдать рукописи третьего тома. Кампе подзадоривает поэта:

- Не давайте повода врагам утверждать, что вы выдохлись и не способны больше ничего написать Клерикалы утверждают, что в Мюнхене вам вырвали жало.

- Пусть говорят, - возражает Гейне. - Я составил список своих врагов и расправлюсь с ними - со всеми до одного.

Кампе улыбается. Он понимает, что это не пустая угроза. Как бы скорее получить этот третий том "Путевых картин"! Он продолжает:

- Я знаю, господин доктор, как вы удручены семейным несчастьем, но, верьте мне, лучший способ пережить горе-работать. Дайте читателям что-нибудь новое. Вот уже находятся люди, которые попрекают вас в перепевах.

Кампе роется среди газет и бумаг, находит номер "Собеседника" и подает Гейне. Поэт читает отчеркнутое красным карандашом место. Это так называемая "дружеская эпиграмма":

Садовника кормит лопата

И нищего-рана и гной,

А я пожинаю дукаты

Своею любовной тоской.

Гейне, чувствительный ко всякой неодобрительной критике, швырнул журнал на стол.

- Неужели и берлинцы пойдут по стопам мюнхснцев! - воскликнул поэт. - Я не ожидал этого от "Собеседника". Кроме того, эпиграмма устарела: взамен любовной тоски у меня есть только ярость против всех прихвостней аристократии и попов. До свиданья, господин Кампе. Я послушаюсь ваших советов.

Когда Гейне ушел, Кампе вздохнул облегченно. Ему было неприятно видеть, как поэт взволновался, читая эпиграмму. А что было бы, если бы Кампе дал Гейне прочитать только что вышедшую сатирическую комедию графа Августа Платена "Романтический Эдип"? Горячий приверженец классицизма, автор утонченных газелей во вкусе Хафиза и Саади, древних поэтов Востока, граф Август Платен, подобно Гейне и Иммерману, выступал против романтизма, видя в нем упадок и разложение поэзии. Но Гейне и Иммерман отнюдь не считали Платена своим единомышленником. Его прусское аристократическое происхождение сказывалось во всем его поведении. Он обладал чисто дворянской заносчивостью и отличался нетерпимостью к чужому мнению, если оно хотя бы отчасти расходилось с его собственным. Ни Иммерману, ни Гейне не могли понравиться пустые по содержанию и вылощенные по форме восточные стихотворения Платена, где воспевались в напыщенном стиле любовь, вино и праздность.

Иммерман написал ядовитую эпиграмму "Восточные поэты", направленную против Платона, а Гейне напечатал ее во втором томе "Путевых картин":

Кто воркует вслед за Саади, нынче в крупном авантаже.

А по мне, Восток ли, Запад, - если фальшь, то фальшь все та же.

...Ты. поэт маститый, песней мне напомнил Крысолова:

"На Восток". - и за тобою мелкота бежать готова.

Чтут они коров индийских по особенным условьям:

Им Олимп готов отныне - хоть в любом хлеву коровьем.

От плодов в садах Шираза, повсеместно знаменитых,

Через край они хватили - и газелями тошнит их.

Взбешенный Платен не замедлил отомстить обидчикам и вывел Иммермана и Гейне в самом непривлекательном виде в "Романтическом Эдипе". Претендуя на роль немецкого Аристофана, великого отца древнегреческой комедии, Платен не остановился перед грубостью и клеветой.

Он перешел от литературной полемики к откровенному сведению личных счетов. К тому же Платен позволил себе весьма некрасивые намеки на "низкое", еврейское происхождение Гейне.

Хотя Кампе и скрыл от поэта памфлет Платена, Гейне вскоре узнал о нем. Берлинские друзья прислали ему книжку Платена, написал ему об этом и Иммерман. Поэт не мог больше усидеть в Гамбурге, он рвался на более широкий литературный простор, хотя бы в Берлин, где его поймут и, может быть, защитят от пасквильных пападок. У Гейне созревает план расквитаться с Платеном немедленно, в третьем томе "Путевых картин".

В начале 1829 года поэт уже в Берлине. Он снова в привычном кругу, в салоне Рахели Фарнгаген, в доме Людвига и Фредерики Роберт, с друзьями Мозером, Шамиссо и другими. Его встретили радушно, сочувствовали ему; некоторые выражали негодование по поводу поведения Платена. Живую радость доставили поэту встречи и беседы с Адельбертом Шамиссо. Он рассказывал Гейне о России, о событиях 14 декабря 1825 года в Петербурге. Гейне вспомнил, что Тютчев сдержанно, скорее отрицательно относился к декабристам и осуждал их за попытку свергнуть царя. Адельберт Шамиссо был полон любви к русским революционерам. Он прославлял подвиг Рылеева и прочитал Гейне свой перевод на немецкий язык его поэмы "Войцаровский". Шамиссо написал проникновенное стихотворение "Бестужев", посвященное сосланному в Якутск декабристу. На Гейне произвели большое впечатление строфы этого стихотворения, прочитанного ему Шамиссо. Он почувствовал суровую обличительную правду, вложенную немецким поэтом в уста русского революционера, чья воля не была сломлена страшной ссылкой:

Я каторжник, но и в плену цепей

До гроба волен буду я душою.

Полночных стран свободный соловей,

Пою о том, что мир зовет мечтою.

Со мной везде живая песнь моя,

Мой дух, непокоримый от природы...

Бестужев я, кого молва людская

Соратником Рылеева зовет,

Пред кем он славил в песне лебединой

О Войнаровском Вольности восход

Своей святыни первой и единой,

Где предсказал себе он эшафот.

И песня та гремит в ночи пустынной,

Ее потомству я передаю.

В Якутскс темном - как судьба нелепа!

Я о тебе глухие слезы лью...

Гейне слушал эти вдохновенные слова Шамиссо и думал: "Как чудесно помолодело сердце Шамиссо! Конечно, он уже принадлежит новой, а не старой Германии".

Вскоре Гейне понял, что он не сможет работать в Берлине. Смена людей и впечатлений отвлекала его от мыслей о книге, а тяжелое моральное состояние приводило к тому, что его утомляло всякое общество; он хотел бы найти покой и полное уединение.

В апреле 1829 года Гейне уехал в Потсдам. Небольшой городок под Берлином, населенный отставными военными и бездумными мещанами, прославленный парком и дворцом Сан-Суси, бывшей резиденцией прусского короля Фридриха II, показался Гейне пригодным для сосредоточенной работы. Поэт снял маленькую комнатку и жил в Потсдаме до позднего лета. Там успокаивались его взбудораженные нервы. Воспоминания об умершем отце смягчались, неустанная мысль о прошлом, терзавшая его, сглаживалась в работе, которой он отдался со всем пылом.