Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности - Мэтью Альпер

Возможно, если бы мы научились рассматривать религиозность исключительно как генетически унаследованный импульс, мы сумели бы успешнее противостоять ее деструктивному влиянию. Если мы разберемся в основополагающей природе этого инстинкта, может, научимся сдерживать неизбежный антагонизм, который каждая религия неизбежно питает ко всем прочим. Если бы мы признали, что наши порожденные религией опасения и антипатии — просто эффекты унаследованного импульса, в противоположность явлениям, имеющим рациональную причину, мы научились бы контролировать тот самый импульс, который столько раз на протяжении истории ввергал наш вид в религиозные войны. Сколько еще мы будем оправдывать зверства, убийства и геноцид именем Бога и религией, прежде чем научимся подавлять в себе этот деструктивный импульс? Даже в наши дни достаточно обратить взгляд на Ближний Восток, Индию с Пакистаном, Северную Ирландию, Тимор, Сербию с Хорватией, — а если считать и 11 сентября, то и весь мир, — чтобы убедиться, что религиозный инстинкт держит человека как вид в своих деструктивных тисках.

Религиозный инстинкт держит человека как вид в своих деструктивных тисках

Только когда человек примет как данность то, что родился в ментальной матрице, нейрологической паутине обмана, у нас появится шанс компенсировать в себе потенциально деструктивный импульс. Знания — сила, научные обоснования духовности и религиозности давно пора сделать доступными всему миру, чтобы человек как вид осознал, что есть и другой путь. Пора принять учение о духовности и религиозности из рук философов, метафизиков и богословов, и рассмотреть его с точки зрения биологии.

Это не значит, что мы должны стремиться полностью искоренить религиозность: скорее, наша задача — применить к ней научный подход. В религиозном импульсе как таковом нет ничего плохого, ведь он объединяет нас в сообщества, благодаря вере помогает снизить уровень стресса и улучшить общее самочувствие. Наиболее серьезную угрозу представляет скорее избыток религиозного импульса. В сущности, избыточность почти любых стремлений — будь то к пище, любви, сексу или материальным благам, — может оказаться потенциально опасной, если не смертельной. В случае религиозного импульса его крайние проявления способствуют радикальным идеологиям, а те в свою очередь порождают дискриминацию, фанатизм и мученичество.

В период возникновения человека как вида, когда люди жили небольшими кочующими группами, обладать религиозным импульсом было, вероятно, необходимо. В то время религиозное сознание являлось для нас не просто способом справиться с тревожностью и смертью, но и средством установления порядка в обществе и социальной организации. Однако с тех пор многое изменилось. За время своего существования человечество успешно заселило планету и при этом эволюционировало, превратилось из маленьких, тесно сплоченных, изолированных кочевых сообществ в разнообразные крупные цивилизации.

За сравнительно короткий период люди преобразили свое окружение, кардинально изменив его по сравнению с тем, в котором они развивались изначально. В момент своего возникновения мы представляли собой «голых обезьян», по выражению Десмонда Морриса, — обезьянолюдей, которые жили в пещерах, умели разводить огонь и делать примитивные каменные орудия. Прошло всего сто тысяч лет (очень малый срок по эволюционным меркам), и вот мы уже живем в бетонных мегаполисах и пользуемся достижениями развитой энергетики, транспорта и коммуникации. По сути дела, физические условия, в которых происходил первоначально естественный отбор нашего вида, поменялись до неузнаваемости с тех пор, как появились первые люди. В итоге некоторые аспекты заложенной в нас «программы» уже не соответствуют новым условиям нашего существования, из-за них можно расценивать нас как вид, плохо приспособленный к окружению.

Вероятно, на заре истории человечества, когда люди едва успели расселиться по планете и все еще жили в изолированных сообществах, религиозный трайбализм не представлял такой угрозы, как сегодня, а скорее помогал сохранять идентичность группы и способствовал ее выживанию. Но время шло, численность нашего вида увеличивалась, представители различных культур со своими многочисленными религиями и идеологиями расселялись по своим и чужим территориям, в итоге религиозный трайбализм становился неуклонно растущей угрозой для самой структуры нашего нового общественного устройства. Писатель Герман Гессе жестче выразил ту же мысль: «Человеческая жизнь низводится до подлинного страдания, до адских мук, только при наложении двух эпох, двух культур и религий». Следовательно, когда мы живем в обществе, глобализация в котором неуклонно растет, стремление сохранять все разнообразие религиозных убеждений уже не является жизненно важной задачей для нашего вида. Вместо этого нам может понадобиться усвоить один общий набор религиозных и духовных принципов, направленных на достижение глобальной гармонии. Возможно, если мы усвоим единую для всех гуманистическую идеологию, опирающуюся на принципы равенства, толерантности, милосердия и умения прощать, мы сумеем оптимизировать свои шансы на счастье и снизить до минимума проявления боли и страданий во всем мире.

Люди обречены оставаться «религиозными и духовными животными». То, что именно так мы «запрограммированы», следует признать как факт

Люди обречены оставаться «религиозными и духовными животными». То, что именно так мы «запрограммированы», следует признать как факт. Значит, нам надо попытаться найти практические решения проблемы религиозного трайбализма. Предлагаю одно из возможных решений: лидеры религий мира должны организовать консорциум с целью разработки духовной конституции — свода общепринятых духовных принципов и указаний, которым согласятся следовать приверженцы всех религий. К примеру, если лидеры мировых религий договорятся принять «не убий» как базовый этический принцип, действующий в любых обстоятельствах, одного этого хватит, чтобы прогресс нашего вида резко ускорился. Если в дальнейшем кто-либо бросит вызов этой религиозной конституции, то будет единодушно признан террористом и, следовательно, лишится возможности строить свою извращенную логику на религиозном фундаменте. Есть Организация Объединенных Наций, участники которой стремятся к миру, сотрудничеству и стабильности во всем мире, и мировым религиям требуется подобное объединение. Не стоит недооценивать или принимать как должное стимулирующее воздействие религии на людей. Значит, надо сделать так, чтобы религиозные институты несли ответственность за соблюдение международных законов, как отвечают перед мировым сообществом отдельные государства.

Пока мы не перестанем учить свое потомство уважать только тех, с кем его объединяет религиозная идеология, мы поощряем укоренение всевозможных дискриминирующих ценностей и видов поведения, а это может привести к нашему всеобщему и окончательному уничтожению. Чего еще ждать, если одному поколению за другим промывают мозги, убеждая, что жизнь всех, кто существует за пределами одной конкретной религиозной ниши, менее священна? Уважение к окружающим не следует ограничивать узкими рамками одной религиозной парадигмы — оно должно распространяться на человечество в целом. Подобно тому, как европейцы отказались от национальных валют и заменили их едиными евро, я предлагаю заменить религиозные идеологии разных стран одной согласованной духовной парадигмой, единственной мировой религией, в основе которой лежит братство. Объединившись, человек как вид получит шанс выстоять; если мы будем разобщены, нас в конце концов ждет упадок. После окончания последней мировой войны Эйнштейн обратил к народам мира пламенные слова: «Всего несколько коротких лет осталось, чтобы найти духовную основу для мирового братства, или же цивилизация в том виде, в каком мы знаем ее сейчас, неизбежно уничтожит сама себя».

Идеи подавления наших саморазрушительных импульсов выглядят особенно уместными сегодня в мире, где оружие массового уничтожения становится все более доступным. Разве можем мы в такое потенциально опасное время довериться своим самым примитивным инстинктам? Если во всем, что касается прочих инстинктов, следует остерегаться крайностей, разве не означает это, что и к религиозным инстинктам мы должны относиться точно так же? Вместо того, чтобы просто искать новые способы избегать войн путем переговоров, не лучше ли будет постараться понять стремления, побуждающие нас вступать в войны, и в результате научиться сдерживать их? Времени на переговоры уже не осталось. В зале переговоров мы уже разыграли свою последнюю карту. Любая следующая мировая война окажется страшнее всех предыдущих и может ознаменовать конец жизни в том виде, в каком она нам известна. Еще раз приведем красноречивое высказывание Эйнштейна: «Не знаю, какое оружие будет применено в Третьей мировой войне, но в Четвертой наверняка придется сражаться палками и камнями».