Вино грез - Ева Джонс

— Он хорош, — сказал Вейкман. — Насколько я смог выяснить, он первоклассен.

Элеонора спешно закрыла дверь гардеробной, набросила манто на голые плечи и заполнила карманы массой разных предметов.

— Он только что прибыл из Птица — Лира. — Она поспешила присоединиться к маленькой группе. — Он еще не знает.

На суровом лице Веррика отпечатались усталость и тоска, но озорной блеск виднелся в его серых глазах, глубоко сидевших в могучем черепе.

— Сейчас это последнее. Остальное отойдет Картрайту, престонисту. — Он посмотрел на Бентли. — Как ваше имя?

Бентли пробормотал ответ, и Веррик смертельной хваткой пожал ему руку. Бентли решился спросить.

— Куда мы направляемся? Я полагал…

— В Холм Фарбен.

Веррик, а с ним все остальные направились к лестнице, ведущей к выходу. Остался только Вейкман, который теперь встречал нового Ведущего Игру. Веррик коротко объяснил Элеоноре:

— Мы будем действовать оттуда. С прошлого года Фарбен приписан лично к моему имени. Несмотря на это, я всегда могу требовать от них преданности.

— Несмотря на что? — спросил Бентли, вдруг ужаснувшись.

Сквозь закрытые двери струился ослепительный солнечный свет и проникали уличные шумы.

Крики информаторов впервые достигли ушей Бентли. Когда они спускались к стартовой площадке, где их ждал межконтинентальный транспорт, он хрипло спросил:

— Что произошло?

— Идемте, — прорычал Веррик. — Вы здесь узнаете мало. У нас слишком много работы, чтобы еще тратить время на разговоры.

Бентли следовал за группой с кислым привкусом ужаса и отвращения во рту.

Теперь он знал. Механические возбужденные голоса информаторов повсюду вокруг него орали ответ.

— Веррик смещен! — кричали машины, пока они двигались в толпе. — Престонист становится человеком Номер Один! Это случилось сегодня в двадцать часов тридцать минут по времени Батавии! Веррик полностью смещен!

Произошла непредсказуемая смена власти, то событие, о котором извещали предзнаменования. Веррик не был больше Ведущим Игры. Он даже не принадлежал Директории.

И Бентли был связан с ним клятвой.

Было слишком поздно. Он был уже по дороге в Холм Фарбен.

Они были захвачены стремительным потоком событий, обрушившихся, подобно зимней пурге, на систему Девяти Планет.

Глава 2

Ранним утром Леон Картрайт осторожно вел по узким улочкам свой старенький «Шевроле–82». Руки его твердо и умело сжимали руль, глаза, не отрываясь, смотрели на шоссе. Он был одет, как обычно, в отутюженный, без единого пятнышка костюм старинного покроя. Потрепанная шляпа низко сидела на его голове, в жилетном кармане тикали часы. Все в нем дышало угасанием и старостью. Высокий, худой и нервный, он выглядел лет на шестьдесят.

Его тонкие руки были покрыты веснушками, взгляд голубых глаз мягок, мягким было и выражение худощавого лица. Казалось, он был не полностью уверен то ли в своем автомобиле, то ли вообще в самом себе.

На заднем сидении были свалены предназначенные для отправки бобины с корреспонденцией. Пол прогибался под тяжестью рулонов новенького металлоройла.

В углу лежали поношенный непромокаемый плащ, старые обеденные миска и ложка и несколько пар ни разу не надетых ботинок. Заряженный «Хоппер Коппер», неиспользуемый уже в течение трех лет, был спрятан под сидением.

По обе стороны улицы высились банального вида и как бы увядшие здания с запыленными окнами и уставшими кричать неоновыми рекламами — реликвии прошедшего века, как, впрочем, и он сам, и его машина. Мужчины в рабочих куртках и потертых брюках двигались вдоль стен, прогуливались возле подъездов — унылые бесцветные лица, пустые ожесточенные глаза.

Совсем еще молодые, но коренастые женщины в одинаковых черных пальто проталкивались в магазины, торгующие подержанными вещами и продуктами сомнительной свежести и спешили домой к своим страждущим семьям, задыхающимся в пропахших мочой жилищах.

«Судьбы людские нисколько не меняются, — подумал Картрайт. — Ни система Классификации, ни очень точные и сложные игры — вопросники абсолютно не улучшили жизнь большинства людей. Всегда оставались и останутся в этой жизни неквалифицированные».

В двадцатом веке была решена проблема производства товаров. Наконец человечество решило проблему потребления. С 1950–1960 годов в западном мире начала скапливаться продукция кустарного и промышленного производства. Ее выпускалось столько, сколько было возможно выпускать, — но это уже представляло угрозу для свободного рынка. В 1980 году было вынесено срочное решение все это сжечь, и неделя за неделей сжигались миллиарды долларов.

Каждую субботу горожане и горожанки, собирались мрачной толпой, созерцали заправленные топливом автомобили и тостеры, одежду, апельсины, кофе, которые никто не был в состоянии купить — и затем все это сжигали в ослепительном пламени.

Таким образом, в каждом городе появились специальные пространства, обнесенные колючей проволокой, — целые поля, усыпанные пеплом и обломками, — где систематически уничтожались все произведения рук человеческих, которые не могли найти владельца.

Игры чуть — чуть улучшили положение.

Если раньше люди не имели возможности приобрести дорогостоящие промышленные товары, то теперь они могли хотя бы надеяться выиграть их. В течение нескольких десятилетий в экономике произошел резкий скачок благодаря сложным механизмам, распределяющим тонны товаров. Но на каждого человека, выигравшего автомобиль, холодильник или телевизор, приходились миллионы людей, которые не выигрывали ничего.

Постепенно в число предметов выигрыша вместе с простыми материальными предметами попали и более реалистические «товары»: власть и престиж. И на вершине всей этой пирамиды находился человек, распределявший власть, — тот, кого называли Ведущим Игру.

Медленно развиваясь и углубляясь, шел процесс распада социально — экономической системы. Теперь уже люди не верили в точность законов природы. Ничто не могло быть постоянным, Вселенная была вечным потоком.

Ни о чем нельзя было говорить и никто не знал, что за этим последует. Ни на что нельзя было с уверенностью положиться. Статистические предсказания получили всеобщее распространение. Люди перестали думать о понятии причинности, перестали верить в то, что они могут влиять на окружающую жизнь, остался один только вероятностный расчет на удачу в мире, предоставленном игре случая.

Теория Минимакса — игра «М» — являлась своего рода стоическим самоотречением, невмешательством в бесцельный круговорот человеческих жизней. Игрок в «М» спокойно ожидал окончания партии, ему больше не на что было надеяться.