Женщины в войне разведок - Игорь Григорьевич Атаманенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невзначай напомнил также и о долге каждого советского гражданина, независимо от его профессиональной принадлежности, оказывать посильную помощь органам государственной безопасности в их ратном труде по защите завоеваний социализма…
Словом, подал Коршунов себя в наихудшем свете — выступил в роли лектора сельского клуба, а не вербовщика. И великая актриса его сразу раскусила, догадалась, к чему клонит визави, но виду не подала.
Стукачество в артистической среде всегда, даже при царях, было распространенным явлением. Весь бомонд, не таясь, обсуждал его. Оно было притчей во языцех. А уж вокруг Фаины Георгиевны… Там вообще, агент на агенте сидел. Ей ли было не знать, что все ее коллеги-артисты уже давно завербованы, так что это Коршунов считал, что он ведет игру с закрытыми картами, имея старшие козыри на руках… Для нее же все его потуги были секретом Полишинеля.
…Вслушиваясь в страстный монолог Коршунова, Раневская прикидывала, как ей ловчее уйти от предложения, которое, конечно же, должно последовать в заключение пламенной речи этого трибуна из гэбэ.
Сначала она провела кинжальную разведку боем. Спросила:
— Молодой человек, а где вы были раньше, когда я еще не успела разменять шестой десяток?
— Что вы, что вы, Фаина Георгиевна! — вскричал, покрывшись мурашками страха Коршунов, которому показалось, что пароход уходит от причала прямо на его глазах. — Вы просто девочка по сравнению с другими артистками вашего театра… Вам больше тридцати никто не дает, поверьте!
— Это я еще сегодня плохо выгляжу! — мгновенно отреагировала актриса и, закурив очередную «беломорину», тоном маршала Жукова, принимающего капитуляцию Германии, продекламировала:
— Мне с вами, молодой человек, всё ясно… Как, впрочем, и со мной… Без лишних слов, заявляю: я ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Как сказал один сбитый летчик: «ты всегда в ответе за тех, кого приручил». Так вот органы давно приручили меня целиком и полностью. Я даже не знаю, как это у меня хватило ума так глупо прожить жизнь без гэбэ… Вы не поверите, но до вашего визита я чувствовала себя пианистом, которому отрубили руки… Поэтому, товарищ Коршман, то есть товарищ Коршунов, я готова разоблачать происки империалистических выползней и получать награды не по потребности, а по способности… Можно сказать, что это — мечта всей моей жизни. Но… Есть одно маленькое «но». Я бы даже сказала, абсолютно не кошерная ситуация!
Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне. Вот и давайте, коллега, а по-другому я вас, молодой человек, и не мыслю, с тех пор как мы встретились. Да, вы — мой коллега, и я вас масштабно уважаю! Так вот, давайте вместе, по-чекистски, поразмыслим.
Представьте, вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно — и днем и ночью… И вдруг! И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания. Называть фамилии, имена, клички объектов, явки, пароли и прочее… А вокруг меня соседи, которые, будто вертухаи на зоне, неотступно за мной следят. Да они у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы лежат, чтобы услышать, о чем и с кем это там Раневская по телефону говорит?! И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне… Нет-нет, я просто кричу обо всём, что у меня в голове… Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно… Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете? Вы поймите меня правильно. Я хочу, чтобы наше с вами будущее сотрудничество развивалось на принципах взаимного доверия и искренности, или я ошибаюсь? Если я ошибаюсь — поправьте меня, уберегите меня от совершения в будущем роковой ошибки! Я бы даже сказала — от непредумышленного предательства… Но что делать, если я родилась с таким пороком — громко разговаривать во сне? Я уже обращалась к врачам, к светилам медицины — всё пустое, ничего поделать не могут… Никакие снотворные и транквилизаторы не помогают… Может быть, у госбезопасности имеются какие-то спецпрепараты, чтобы не выбалтывать секреты во сне? Ну, шо вы замолкли, товарищ Коршман, то есть, товарищ Коршунов… как фаршированная рыба об лед?!
В комнате стало тихо, как в морге после отбоя, а Раневская со счастливым лицом, словно с облегчением после запора, молча смотрела на визави.
«Критические дни»
Страстный монолог Раневской потряс Коршунова. Такого удара судьбы в пах он не ожидал. С явки он ушел подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки на вербовку.
Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, он в заключение сказал:
— Баба согласна работать на нас, я это нутром чую, Олег Михайлович! Но… Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях ее ночной физиологии.
— Что еще за особенности? — спросил Грибанов, — мочится в постель, что ли?
— Нет-нет! Громко разговаривает во сне… Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается… Негоже всё-таки, нашей прославленной артистке занимать комнату в коммунальной квартире… Полагаю, что ради того, чтобы привлечь Раневскую к секретному сотрудничеству и эффективно ее использовать в наших интересах, надо бы ей выделить отдельную квартиру… У меня — всё!
— Что ж, подумаем…
Ответил неопределенно Грибанов, но через месяц Раневская праздновала новоселье в высотке на Котельнической набережной.
И тогда Коршунов вновь пошел на приступ, стал названивать в театр Моссовета, где работала Раневская, чтобы, значит, встретиться с нею и формально узаконить состоявшуюся вербовку отбором подписки о добровольном сотрудничестве, неразглашении и т. д. Ну, в общем, соблюсти все формальности.
Однако каждый раз выяснялось, что Фаина Георгиевна пока не может с ним встретиться либо по причине своей занятости, либо состояния здоровья — то она готовится к премьере, то у нее сплин, то насморк.
Когда же наконец в телефонной трубке он услышал ее воркующий голос, очень доверительно сообщивший ему, как коллеге и товарищу по борьбе, что у нее начались какие-то «критические дни», и поэтому она просит вновь перенести свидание, он рассвирепел и в сердцах бросил ей, что послезавтра приедет к ней домой, в новую отдельную квартиру для окончательного расчета.
Не знал молодой
