Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825 - М. Бойцов

Сам А. П. Бестужев-Рюмин, столь решительно устранивший маркиза, и Лестока, тоже пал жертвой подозрений – в 1758 году. Хотя компрометирующих документов не нашли (Бестужев их вовремя сжег), но многие были уверены, что готовился серьезный заговор с целью возведения на престол новой претендентки – великой Княгини Екатерины… Традиция никак не прерывалась…

Де ла-Шетарди – Ж.-Ж. Амело{78}

С.-Петербург, 23 декабря 1740 (3 января 1741 года)

(…) Что удивило меня – и я не один, заметивший это, – Правительница следовала непосредственно за гробом царицы [Анны Иоанновны], принц Брауншвейгский шел за нею, а принцесса Елизавета занимала третье место по порядку шествия[93]. Было бы печально, если бы уступчивость, выказанная ею в этом случае, послужила ей во вред. Если верить дошедшим до меня из нескольких источников слухам, то существует недовольство, и простолюдины, боготворящие принцессу Елизавету, возносят мольбы о наступлении переворота, по числу соответствующие множеству сторонников этой принцессы, трудящихся в ее пользу. (…)

Де ла-Шетарди – Ж.-Ж. Амело{79}

С.-Петербург, 3 (14) января 1741 года

(…) Когда я посетил ее[94] вчера, она высказалась еще откровеннее чем когда-либо. Она сказала мне, что при том положении, какое приняли дела, это не может так долго продолжаться. Принцесса горько жаловалась на правительницу и фельдмаршала Миниха. Она заявила мне на основании сказанного ей накануне графиней Остерман, что муж этой особы обнаруживает расположение в ее пользу. Она присовокупила, что может рассчитывать на кн. Черкасского и на всех офицеров гвардии русского происхождения; и многие другие лица, которых долго было бы называть по именам, думают точно так же, и все готовы открыто принять ее сторону, как только увидят возможность к тому. Не следует полагать, что всегда можно нарушить права, приобретенные рождением, – она же тем охотнее вспоминает о своем, что кровь Петра I течет в ее жилах. Лишь с доверием может она, принцесса, относиться к Дружбе Франции и будет ей предана столь же сильно, как и всегда была в глубине своей души.

Я заявил принцессе Елизавете, что мне весьма приятно верить в искренность ее чувства, а потому и питать убеждение, что она никогда не изменит дорогой и отрадной памяти, сохранившейся во Франции о Петре Великом. Я с огорчением вижу, что она имеет повод к жалобам, тогда как мне доставило бы утешение видеть ее исполненной твердости и достоинства, вполне неразлучных с ее происхождением. С таким же удовольствием я убеждаюсь в благоприятном отношении к ней народа.(…)

Легко представить, что принцесса Елизавета войдет со мной и в дальнейшие рассуждения о положении ее дел, раз уж она вступила на этот путь. Но столь же трудно допустить, чтобы Нолькен, договариваясь с ней о чем-либо, не примешал сюда союза, заключенного между Францией и Швецией, и не указал на необходимость условиться с последней державой. Поэтому вы, м. г., быть может, не прочь согласиться, что для службы короля будет важно оказать содействие вступлению на престол принцессы Елизаветы и тем привести Россию по отношению к иностранным державам в прежнее ее положение, а при этом утвердить принцессу в намерениях, по-видимому благоприятных к Франции, или разделить по крайней мере благодарность, какую стяжает Швеция, поддерживая интересы принцессы Елизаветы. В таком случае снабдите меня, пожалуйста, скорее повелениями и дайте средства, могущие доставить успех подобным планам в случае, если бы была вероятность, что успех их возможен. Я мог заметить из присланных мне инструкций, что Е. В. обращает внимание на несправедливость, совершенную по отношению к этой принцессе, когда ей была предпочтена покойная царица при вступлении на престол. Я должен присовокупить, что повеления и средства, без которых я не могу ничего сделать, должны быть тем более обширны, что обстоятельства здесь подвержены частым переменам, упущенный случай никогда не встречается больше, и в то же время слишком большая отдаленность здешнего двора мешает устранить эти неудобства. (…)

Де ла-Шетарди – Ж.-Ж. Амело{80}

С.-Петербург, 6 (17) января 1741 года

(…) Нолькен, с которым я виделся вчера вечером, как я уведомлял вас в последнем письме, представил мне вполне достоверное и точное сообщение о своем свидании с принцессой Елизаветой. Еще раньше этого свидания Нолькен узнал через французского хирурга[95] о намерениях этой принцессы и был уполномочен следовать таким планам согласно желанию его двора, как только заметит образование партии или с этой принцессой во главе, или с принцессой Анной, или, наконец, с герцогом Курляндским. Министр этот руководится в своих действиях верным соображением, что с герцогом Бироном ему нечего больше делать, а если он будет вести переговоры с Правительницей, то все будет известно прёжде всего русскому министерству, чего шведские министры желают избежать. Поэтому он не может лучше выполнить смысла инструкции, как принять сторону принцессы Елизаветы в уверенности, что он будет действовать один в сообществе с принцессой Елизаветой и известным хирургом и что тайна будет сохранена ради них самих. Нолькен, говорю я, тем не менее признал весьма важным – обеспечить себе оправдание письменным полномочием со стороны принцессы Елизаветы. Хирург также признал это необходимым; составленный шведским посланником вследствие этого начерно документ и представленный им в пятницу вечером принцессе Елизавете заключает в себе следующее:

«Я поручаю и разрешаю г. Нолькену, чрезвычайному посланнику шведскому при русском дворе, ходатайствовать от моего имени перед Е. В. королем и королевством шведским об оказании мне помощи и необходимого содействия для поддержания моих неотъемлемых прав на всероссийский престол, основывающихся на моем происхождении и на завещании покойной императрицы Екатерины, блаженныя памяти моей родительницы. Я одобряю и одобрю все меры, какие Е. В. король и королевство шведское сочтут уместным принять для этой цели, и обещаю, в случае если Провидению, прибежищу угнетенных, угодно будет даровать счастливый исход задуманному плану, не только вознаградить короля и королевство шведское за все издержки этого предприятия, но и представить им самые существенные доказательства моей признательности».

Принцесса же Елизавета, напротив, изъявила прежде всего желание, чтобы Нолькен действовал на основании ее словесной просьбы. Она присовокупила ему, что, как только просьба эта будет таким образом представлена королю и королевству шведскому и принята ими, она, принцесса, не поколеблется ни минуты изложить ее письменно. Однако Нолькен не отступал от своего первоначального требования, он поставил на вид то благоприятное обстоятельство, что в Швеции собрались государственные чины и ничто не могло более, ускорить успешное выполнение замысла, при отсрочке же интересы принцессы могли бы пострадать. Настоящий момент тем более драгоценен, что, следуя обычному почтовому сообщению, на ответ с сегодняшнего дня понадобилось бы два месяца; принцесса же, без сомнения, понимает, что выжидать – значило бы терять момент, который не легко, пожалуй, будет найти снова. Принцесса Елизавета попросила у Нолькена несколько, дней на размышление, чтобы принять решение по этому предмету. Хирург затем обнадежил этого министра, что принцесса решится исполнить его требование. Нолькен, человек разумный и предусмотрительный, пожелал разъяснений. Принцесса Елизавета ничуть не скрыла от него, что завещание ее матери, хотя и самый сильный довод, на который она могла сослаться, назначает ее, однако, преемницей престола лишь вслед за герцогом Голштинским и его потомством. Поэтому было бы хорошо, если бы действия шведов с внешней стороны скорее казались предпринятыми в пользу этого герцога, нежели в пользу ее, принцессы. Однако с такою же откровенностью она заявила Нолькену, что рассчитывает, оказывая такую полезную услугу интересам герцога Голштинского, получить возможность вступить раньше него на престол, тем более что она решилась никогда не выходить замуж. Поэтому она полагает, особенно имея в виду возраст ее племянника и назначение его и потомства преемниками престола, что не нанесет ему никакого ущерба. Когда же Нолькен стал входить в большие подробности, принцесса Елизавета для его удовлетворения заявила ему положительно, что она вполне уверена 5 своей партии, которая выступит, как только придут иностранцы с явным намерением поддерживать права потомства Петра I. Правда, что касается справедливых и настойчивых указаний шведского посланника на необходимость вождя, его еще не было, но тогда он будет найден, и, может быть, даже эту обязанность примет на себя генерал Ушаков. Впрочем, на здешний народ не надо смотреть, как на прочие нации, где для успеха плана необходимо, чтобы все меры были обдуманы, приняты и обусловлены заранее. Здесь же можно было бы все испортить, действуя таким образом. Слишком велико недоверие между отдельными лицами, чтобы можно было заранее привести их к соглашению. Главное состоит в том, чтобы заручиться их сочувствием отдельно, а как скоро начал бы действовать один, все двинулись бы Как снежная лавина: всякий с удовольствием бы присоединялся к движению, считая, что он равным образом разделит и славу успеха. В худшем же случае она, принцесса, предложит себя в предводители гвардии. Она скажет им слово, и этого будет достаточно; она ни за что не посрамит крови, текущей в ее жилах, сумеет рассеять даже тень подозрений, которые, как ей известно, существуют относительно ее слабости, и выкажет себя достойной дочерью Петра I, как по своей твердости, так и по соблюдению долга дружбы и признательности. Принцесса эта, дабы лучше охарактеризовать настроение народа, заметила вдобавок, и это весьма вероятно, что гвардейские офицеры неизменно являются к, ней по воскресеньям засвидетельствовать почтение: обычай, совершенно оставленный ими с кончины царицы Екатерины. Принцесса Елизавета сказала, кроме того, Нолькену, что не отказывала никогда воспринимать от купели всех детей у гвардейских солдат, просивших ее об этом, и таким образом привлекала их на свою сторону, тем более что эти люди в качестве кумовьев имели к ней свободный доступ и, как говорится, «водили с ней хлеб-соль». Я расскажу вам сейчас один случай по этому поводу, о котором я забыл сообщить вам в субботу. Принцесса уведомила также Нолькена, что она может положиться на Астраханский, Ингерманландский и Ростовский полки, входящие в состав здешнего гарнизона и ожидающие лишь сигнала со стороны гвардии. Войска, стоящие в Новгороде и окрестностях Петербурга, не менее преданы ей; наконец, духовенство питает такие же чувства.