От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук

Когда сошел с трапа самолета, впечатление было, что попал в пустыню, в пекло. Это впечатление очень трудно описать. Но со временем привык ко всему. Ходил по дорогам Афганистана: Кабул-Термез (через Саланг в Союз и обратно — и так много раз). Бывал в командировках в: Газни, Пули-Хумри, Кабуле.

Самый запомнившийся день — 8 августа, когда наш батальон нарвался на засаду. Первые две машины с ребятами приняли бой, а третья выехала в безопасное место, высадила людей и пошла за подмогой. Бой был нелегким, а для нас, тогда еще «салаг», первым. Было страшно, не страшно только дуракам. Хочу сказать огромное спасибо тем, кто меня многому научил. Это сержант Агапов, капитан Скутин, старший лейтенант Гинда.

Настоящий командир должен хорошо относиться к солдатам, не кричать, а говорить по-человечески. Голой командой ничего не добьешься. Был у нас старший лейтенант Турсунов, с солдатами говорил на равных, никогда не кричал, понимал, помогал. Конечно, были и такие, которые все делали только по уставу, от корки до корки, не видя перед собой человека.

Самая большая потеря у меня в то время — смерть отца. Я еще ничего не знал, а ребята уже узнали, и старались меня как-то поддержать, успокоить. А когда утром и мне сообщили об этом, то я не остался один, был с друзьями. Каждый хотел отдать мне самое лучшее, может, даже последнее. Командир батальона предоставил отпуск, чтобы я улетел, хотя был тогда приказ никого не отпускать. Помог и начальник штаба — никто не смотрел на мое горе, как на чужое.

Вообще связь с домом была очень дорогой, потому что сбивали почтовые самолеты, и письма приходили к нам раз или два в месяц.

Первое, что поразило в Союзе после возвращения из Афганистана — тишина. Очень непривычно. Сразу же пошел учиться на подготовительное отделение в МИСИ. На отделении у нас собрались те, кто отслужил армию.

Когда уходил служить, в моде были брюки «клеш» и только начали входить «дудочки». А пришел — они уже на последней стадии. И на дискотеках танцуют не то, что мы танцевали.

Первое время меня совершенно не понимала мама, потому что я говорил на «афганско-украинском» языке. Навыки украинского языка я получил в «учебке» в украинском городе Бердичев. До сих пор мелькают у меня такие слова, как «бакшиш-подарок», «ханум-женщина», «шурави-советский», «хуб-хорошо», «хороп-плохо», «дуктар-девушка», «аскар-солдат», «бача-мальчик», «чан пайса-сколько денег», «душман-враг». Это ходовые слова в Афганистане. Мама сейчас уже некоторые понимает.

Очень хочется, чтобы побыстрее все разоружились, чтобы не было войн, потому что видел и знаю, что такое смерть. И не хочу, чтобы моя дочь видела это. Лучше стал понимать ветеранов Великой Отечественной войны. Они тоже молодыми возвращались после войны.

Не могу слышать, когда плохо говорят о Родине, о России, хотя и сам осознаю, что не все у нас хорошо и не всем легко живется. Это я о семьях погибших. Мы к ним ходим, спрашиваем, чем нужно помочь. Многие даже не знают своих прав и льгот. Одной семье дали тысячу рублей на памятник сыну, а у них такое чувство, что как будто откупились, потому что на этом все и кончилось. Ордена его лежат, фотография висит на стене, а сына нет и никакими деньгами его не вернешь.

Я был бы рад, если парням, которые идут служить в армию, не пришлось бы слышать грохот разрывов, видеть раны и смерть товарищей. Но служба есть служба, и ее основные законы остаются в силе. Что бы я им пожелал? Во-первых, не быть «стукачами», а такие есть. Во-вторых, всегда помогать товарищам. Слушаться старших. Никогда не падать духом. Вот и все.

Со временем вспоминается самое лучшее и хорошее. Как ходили по дорогам Афганистана, как помогали и выручали друг друга, как в Кабуле сажали деревья и строили детские площадки, как обычно — рутина солдатской жизни в боевой обстановке, как из стихотворения Виктора Верстакова «А мы там пляшем гопака и чиним мирный трактор». Сейчас все вспоминается в другом цвете и в другом ракурсе.

Вот такая история приключилась со мной. Однажды, когда мы ехали в очередную командировку в Союз, остановились на блокпосту в Аминовке. Почему? Не помню! Встретил там своего земляка, разговорились. Потом увидел виноград, он светился на солнце, притягивал к себе янтарным светом и сладким запахом. Я и побежал к винограднику. В этом месте он рос вдоль дороги почти везде. Во рту стоял его медовый привкус. И было неуемное желание съесть его немедленно. Бегу я, спешу, мечтаю, что наемся винограда вдоволь. И вдруг слышу, кричат мне ребята: «Стой! Осторожно! Мины!». Я остолбенел, колени подкосились. Поворачиваюсь и смотрю на них, а они машут мне и показывают на стену блокпоста, а там крупными буквами написано «ОСТОРОЖНО, МИНЫ!» Меня прямо холодным потом обдало, и про виноград забыл.

Обратно я шел по своим следам и не бегом, а очень медленно. Когда пришел, то ребята сказали: «У нас тут противопехотные с противотанковыми минами в паре стоят. От тебя бы ничего не осталось! Повезло тебе!»

Сейчас вспоминается это все как-то весело, с улыбкой, а тогда — повезло!

Еще одно яркое воспоминание. Ехали мы по «бетонке» в колонне. Светит солнце, дует «афганец», кругом горы. Все как обычно! И вдруг у подножья гор колышется разноцветное море — тюльпанов! Красота! Это незабываемое зрелище, которое часто всплывает в моих снах.

Теперь другой случай. Была у нас в экипаже обезьянка. Звали мы ее Машка. Просто чудо! Если она сидела в кабине спокойно: перебирала что-то в волосах или просто сидела на руках или шеи, то мы знали — все в норме. Но если она начинала бегать или прыгать, крича и ругаясь на своем обезьяньем языке, это означало, что за нами кто-то наблюдает в бинокль или смотрит в прицел. Этим поведением она спасала нам жизни — предупреждала. Мы с ней были большими друзьями. Она меня ревновала и защищала. Если кто-нибудь трогал мою голову или волосы, то она прыгала, нападала и показывала свои клыки. Защитница! А в начале нашего знакомства она не хотела у меня ничего брать из еды, не доверяла. Дашь ей печенье или еще что-то вкусное, а она возьмет и смотрит, не ест, опасается, что отравишь. Тогда я на ее глазах разломил печенье пополам, дал ей половинку, а другую съел сам. Только тогда Машка начала есть. Вот так мы и познакомились. Когда уходил на «дембель», «передал» ее другому солдату, которого Она, как и меня в свое время, выбрала.

Случаев много, все и не вспомнишь. Однажды захотелось зайти нам в Кабуле в мечеть на экскурсию, ознакомиться с исламскими традициями. С нами был старший. Он только прибыл в Афган и поэтому действовал строго по уставу — туда нельзя, сюда запрещено. Пришлось брать нам инициативу в свои руки. Подошли мы к мулле и попросились посмотреть мечеть, а сами были с оружием, и оставлять его не собирались. Переговоры велись с помощью переводчика. По прошествии определенного времени разрешение мы получили, но т. к. были с оружием, нам позволили находиться только там, где мусульмане снимают обувь. Когда мы вошли, декхане начали кричать, но мулла их успокоил, а мог бы…