Клерамбо - Ромен Роллан

– Извините, – сказал Моро. – Это верно. Я страдал, видя, что вы не верите в наше дело.

– А вы? – спросил Клерамбо.

Моро не понимал.

– А вы? – повторил Клерамбо. – Вы верите?

– Что за вопрос! – воскликнул с негодованием Моро.

– Я думаю, что нет, – мягко сказал Клерамбо.

Моро чуть не вспылил, но сдержался и упрямо проговорил:

– Разумеется верю!

Клерамбо зашагал дальше.

– Ладно, – сказал он. – это дело ваше. Вы лучше меня знаете, что вы думаете.

Они пошли молча. Через несколько минут Моро, схватив Клерамбо под руку, проговорил:

– Откуда вы узнали?..

Его сопротивление было сломлено. Он признался, что под маской задора, веры и воли к действию у него скрывается отчаяние. Его снедал пессимизм – естественное следствие крайнего идеализма, иллюзии которого были жестоко разбиты. Религиозные души прежнего времени были безмятежно спокойны: они помещали царство божье в потустороннем мире, куда не достигали никакие события. Но души наших дней водворяют его на земле, в делах человеческого разума и любви, и когда жизнь оплевывает их мечту, жизнь внушает им ужас. Бывали дни, когда Моро готов был вскрыть себе жилы! Человечество казалось ему загнивающим плодом; он с отчаянием видел, что ему изначала предначертаны неудача, банкротство, крах, видел в цветке личинку червяка; и ему делалась невыносимой идея этой нелепой трагической Судьбы, от которой людям никуда не уйти. Подобно Клерамбо, он чувствовал яд рассудочности, потому что носил этот яд в крови; но в то время как преодолевший кризис Клерамбо находил опасность не в самом существе разума, а только в его дезорганизации, Моро с ума сходил от мысли, что отравлена самая сущность интеллекта. Его расстроенное воображение с неистощимой изобретательностью подвергало его пыткам: мысль представлялась ему болезнью, отметившей человечество неистребимой язвой. Он заранее рисовал себе катастрофы, к которым она его приводила: разве уже сейчас мы не присутствуем при зрелище, как зашатался возгордившийся разум, которому наука подчинила новые силы, демонов природы, порабощенных магическими формулами химии, – разве мы не видим, как, ошалев от неожиданного могущества, он обращает его на самоубийство? Однако молодость Моро отказывалась оставаться под гнетом этих ужасов. Действовать какой угодно ценой, чтобы только не оставаться наедине с ними! Не мешайте нам действовать! Напротив, поощряйте!

– Друг мой, – сказал Клерамбо, – не следует толкать других на опасные действия, если сам в них не участвуешь. Терпеть не могу подстрекателей, даже искренних, которые толкают других на мученичество, а сами не подают примера. Есть только единственный тип истинно святого революционера – это Распятый! Но очень немногие созданы для ореола креста. Худо то, что люди всегда возлагают на себя сверхчеловеческие, нечеловеческие обязанности. Заурядному человеку вредно из кожи лезть в Uebermenschheit, для него это только источник бесполезных страданий. Но вполне законно желание зажечь свой светильник в своем скромном кругу, принести с собой порядок, мир, доброту. В этом счастье.

– Для меня этого мало, – отвечал Моро. – Остается слишком много места для сомнения. Нам надо все или ничего.

– Да, ваша Революция не допускает никаких сомнений. О, горячие и суровые сердца, геометрические мозги! Все или ничего. Никаких оттенков! Но что такое жизнь без оттенков? В оттенках вся ее красота, все ее благо. Бренная красота, хрупкое благо, повсюду слабость, надо любить ее. Любить, помогать. Изо дня в день, шаг за шагом. Мир нельзя преобразовать насильственными мерами, весь целиком и сразу. Но, секунда за секундой, он бесконечно меняется; и самый ничтожный из людей, кто это чувствует, приобщается бесконечности. Терпение! Одна заглаженная несправедливость не освобождает человечества. Но она освещает один день. Придут другие, другие светы. Другие дни. Каждый день приносит новое солнце. Неужели вы хотите его остановить?

– Мы не можем ждать, – отвечал Моро. – У нас нет времени. Текущий день ставит перед нами жгучие проблемы. Нам надо их разрешить немедленно. Если мы не овладеем ими, мы падем их жертвами. Мы?.. Не только мы персонально. Персонально мы уже обречены. Но всё, что мы любим, всё, что еще привязывает нас к жизни: надежда на будущее, спасение человечества… Видите, как все нас торопит, как мучит вопрос о тех, что придут завтра, о тех, у кого есть дети: война еще не кончена, и слишком очевидно, что своими преступлениями и своей ложью она уже сеет новые близкие войны. Для чего нам воспитывать своих детей? Для чего им расти? Чтобы стать жертвами подобных же боен? Какие возможны решения? Раз, два и обчелся… Покинуть эти взбесившиеся народы, этот обезумевший Старый свет, эмигрировать? Куда? Разве есть где-нибудь на земном шаре такой клочок земли, где могли бы найти приют свободные честные люди? – Сделать выбор?.. Вы видите, что надо решиться! Либо в пользу нации, либо в пользу Революции. – Иначе, что же остается? Непротивление? Неужели вы хотите непротивления? Ведь оно имеет смысл только в том случае, если у людей есть вера, религиозная вера; в противном случае – это покорность баранов, которых ведут на бойню. – Однако огромное большинство, увы, не принимает никакого решения, предпочитает не думать, отворачиваться от будущего, обольщая себя надеждой, что никогда больше не повторится то, что они видели и перенесли… Вот почему мы должны решить за них и, хотят они или не хотят, вывести их из состоянии дремоты, спасти помимо их воли, Революция – это несколько человек, хотящих за все человечество.

– Мне бы не очень понравилось, – сказал Клерамбо, – если бы другой хотел за меня, и меня не прельщает также хотеть за другого. Я предпочел бы помогать каждому быть свободным и не стеснять чужой свободы. Но я знаю, что требую слишком многого.

– Вы требуете невозможного, – отвечал Моро. – Когда человек начинает хотеть, он не останавливается на полпути. Есть только два рода людей: люди, хотящие слишком сильно – Ленин и все великие (их наберется не более двух десятков в истории человечества!) – и люди, хотящие слишком, слишком слабо, неумеющие хотеть – все остальные, мы, я сам!.. Вы правильно это заметили!.. Я хочу только потому, что я отчаялся…

– Зачем же отчаиваться? – сказал Клерамбо. – Судьба человека творится каждый день,