Вернадский - Рудольф Баландин

Загадки эти относятся в разряд вечных, волнующих человечество веками, тысячелетиями.

Была ли когда-нибудь Вселенная безжизненной? Или в космосе вечно существует жизнь — такое же обязательное качество мира, как межзвездная пыль, туманности, звезды, планеты, космический вакуум? И мы — крохотная часть земной жизни, недолговечная клеточка живого вещества Земли, — не связаны ли мы глубоким родством с одухотворенной жизнью материей, с обязательной вечной частью космоса? Или мы всего лишь случайное эфемерное объединение атомов и молекул, распадающееся бесследно в безжизненном космосе?

Вот вопросы, поставленные Вернадским перед пестрой аудиторией, собравшейся в Доме литераторов: студентами и преподавателями, медиками и биологами, философами и геологами, глубокими мыслителями и неистребимыми во веки веков обывателями, обеспокоенными возможностью умереть («Полвека жрали, и в награду — вечность?!» — так гневно срезал их Б. Пастернак). Возможно, именно эта последняя категория слушателей наименее всех удовлетворилась докладом.

Вечна ли жизнь? Да или нет?

Вернадский подчеркнул: наука не имеет фактов, указывающих на существование в прошлом геологических эпох, лишенных следов жизни.

«Живое происходило всегда из живого. Современные организмы непрерывно связаны с организмами прошлыми. Живое вещество XX века составляет единое во времени явление с живым веществом — организмами, морфологически нам неизвестными, архейской эры».

Значит, жизнь вечна? Нет, такого категорического ответа Вернадский не дает. Жизнь геологически вечна — так он считает, опираясь на науку. Но Земля существовала и до начала геологического летосчисления, в космические периоды времени, о которых не сохранилось достоверных сведений. Тут расстилается необъятная область догадок, предположений, гипотез.

Быть может, когда-то не было жизни, но в те догеологические времена и космос был иным. В космосе, который мы наблюдаем, нет никаких очевидных следов самозарождения жизни. По-видимому, существует принципиальное отличие живого от неживого. И это отличие, не понятое нами до конца. Методы физики и химии, безусловно, помогают познать сущность жизни. Но вряд ли все ее особенности можно свести к физическим и химическим процессам.

«Идеи вечности и безначальности жизни, тесно связанные с ее организованностью, есть то течение научной мысли, последовательное проявление которого открывает перед научным творчеством широчайшие горизонты».

Надо отдать должное проницательности ученого, подхватившего идею С. П. Костычева. До сих пор не появилось ни одного факта, противоречащего доводам Вернадского, ни одной убедительной научной идеи, опровергающей его выводы.

Особая степень организованности характерна для всего живого. Физико-химические методы познания жизни достигли к нашим дням головокружительных успехов; мы увидели спирали органических молекул, расшифрован генетический код человека. Но так и не достигли цели попытки искусственного синтеза живого вещества.

Доклад Вернадского о начале и вечности жизни был, в сущности, лишь одной из глав его рукописи «Живое вещество», начатой в 1916 году. Работая над ней, он не прерывал других исследований, в частности по геохимии моря. В 1919 году вышла его статья «О задачах геохимического изучения Азовского моря». Она намечала — через годы войны и разрухи — научные и практические мероприятия, направленные на познание и рациональное использование морей.

Глубокое изучение геохимии моря помогло ему в создании учения о биосфере. Эту глобальную оболочку кратко и ёмко охарактеризовал английский океанолог XIX века Дж. Мёррей:

«В настоящее время естествоиспытатели обозначают термином «биосфера» тот покров из живого вещества, который одевает земной шар всюду, где соприкасаются и смешиваются между собой атмосфера, гидросфера и литосфера. На суше живые существа не поднимаются над ее поверхностью слишком высоко и не проникают очень глубоко внутрь ее. В океане дело обстоит иначе. Жизнь существует всюду, во всей массе океанических вод — от экватора до полюсов и от поверхности до самого дна».

Мировой океан — среда жизни, соединяющая воедино и организмы, и продукты их жизнедеятельности, и морскую воду. Океан целиком входит в биосферу. А на суше среда, охваченная жизнью, — это не только земная поверхность, но и тропосфера, и верхняя часть земной коры, где имеется в достатке подземная вода и подземная атмосфера.

У Мёррея такое понимание биосферы только наметилось. Для Вернадского оно стало исходной точкой, началом учения: живое вещество и среда жизни составляют единое целое. Это и есть биосфера.

В статье, посвященной Азовскому морю, Вернадский не упомянул термина «биосфера». Но уже работа — «О никеле и кобальте в биосфере» (1922) — с глобальным прицелом. Так он перешёл от геохимического анализа организмов к познанию среды жизни, включающей живое вещество и неживое (косное), находящиеся в органичном взаимодействии.

Он вступил в область неведомого; работал с полным напряжением сил: в нетопленых (нет дров) домах, на переполненном беженцами пароходе, во время обстрелов, находясь под арестом, недоедая, болея. Но при всём своём индивидуализме и причастности к «научной элите» считал своим долгом работать для Родины. Отправился вместе с дочерью в Мурманск, на биологическую станцию — изучать биогеохимию моря, взаимосвязь биологической продуктивности со свойствами морской воды.

По его мнению, надо организовать геохимическое и биологическое изучение моря на новой основе, создавать гидробиологические станции. Прежде он об этом не задумывался. А было бы так важно перенять зарубежный опыт, приобрести современное оборудование.

Из Мурманска пишет жене: «Сейчас много думаю о загранице, но не знаю, насколько это удастся устроить; а между тем для научной работы это было бы необходимо. Но меня смущает голод; уезжать при этих условиях неприятно».

Ему неловко покидать родину, ибо это можно расценить как бегство от лишений в поисках «сытой жизни». На организацию отечественной науки он продолжает отдавать много времени, которое так ему дорого и которого, как он полагает, у него остается в запасе немного. Участвует в работе КЕПС (Комиссии по изучению производительных сил России), организует Радиевый институт. Его назначают директором института.

В конце года Академия наук получила письмо из Франции от ректора Сорбонны с извещением, что академик В. И. Вернадский избран профессором Парижского университета и приглашается в Париж для чтения курса лекций.

(Это было не только актом признания его научных достижений, но и результатом хлопот некоторых его парижских друзей и знакомых, которые надеялись таким путём «вызволить» его из Советской России.)