Этюды об Эйзенштейне и Пушкине - Наум Ихильевич Клейман

абсолютную власть на Руси, стал похож на грифа: вернулся мотив из первого «формульного» эскиза – «Казни на Лобном месте».

8. XI.42. ВЛАДИМИР]. ПИМЕН. ЕФР[ОСИНЬЯ]. МАЛЮТА. ФЕДЬКА. КОНЕЦ I СЕРИИ (1923-1-582. Л. 27)

10. XI.42. ШУБА СПОЛЗАЕТ. «ЧАДА МОИ ЛЮБИМЫЕ» (1923-1-582. Л. 35)

10. XI.42. «РАЗДУМЬЕ» ИВАНА (1923-1-582. Л. 36)

10. XI.42. (1923-1-582. Л. 34)

27. XII.42. ДЛЯ РАЗБИВКИ НА НАТУРЕ (1923-2-1731. Л. 5)

26. XII.42. ПЛАН СВЕРХУ (С КРЫЛЬЦА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИВАНА). ДУХОВЕНСТВО. БОЯРЕ. ЧЕРНЫЙ ЛЮД (ОБЕГАЕТ) (1923-2-1731. Л. 2)

29. XII.42. К ФИНАЛУ НА КРЫЛЬЦЕ (1923-2-1731. Л. 9)

4. I.43. 1. БОЯРЕ СТОЯТ. ЛЮД НА КОЛЕНЯХ. ОДИН ИЗ ЛЮДЕЙ ВСТАЛ.

2. ОДИН СТОИТ, ДВА ВСТАЮТ, ОСТАЛЬНЫЕ ПОДНИМАЮТСЯ.

3. БОЯРЕ «УХОДЯТ» НА КОЛЕНИ. ГРУППА ПОДНЯВШИХСЯ (1923-1-582. Л. 41)

В январе 1943 года вдруг возвращается и тема народа в крестном ходе. На этой теме в разных вариантах сценария разрабатывался – то более, то менее подробно – эпизод споров у Лобного места после отъезда Ивана: народ должен был отвергнуть притязания Старицких на власть и заставить бояр и высшее духовенство пойти с иконами и хоругвями царя обратно звать. В эскизах же к «Крестному ходу» тема народа была едва намечена двумя деталями: движением черного люда в обход бояр и воем баб на крыльце.

14 января Эйзенштейн находит краткое пантомимное выражение темы конфликта народа и бояр: трое из черного люда встают с колен и заставляют встать на колени бояр. Можно было бы счесть эти наметки уступкой марксистско-ленинской эстетике с ее требованием классовой трактовки современных и исторических сюжетов. И, видимо, было бы наивным полагать, что Сергей Михайлович не учитывал неизбежность подобных требований при приемке фильма руководством советской кинематографии. Но, думается, нельзя сводить к таким ожиданиям предпринятую в январе 1943 года попытку вернуть в фильм мотив противостояния простолюдинов боярам.

С самого начала работы над фильмом Эйзенштейна интересовал вопрос: «Почему народ любит Ивана?». Записав его 19 апреля 1941 года на отдельном листочке, он тут же отметил: «Народ дает имя Грозного»[181].

3 июня он планирует доработку сценария и в пунктах, относящихся к ситуациям мнимого отречения Ивана от власти и встречи его с крестным ходом (еще на околице Москвы), пытается ответить на этот вопрос:

«9) Отъезд царя: развить народ. Народ любит Ивана: за Казань, за освобождение [от ига], за расширение царства.

10) Приезд Филиппа. Затем слышит грамоту. Ничего не понимает. Настроение народа против бояр. Черная туча впервые…»[182]

В этот момент «черная туча» воспринимается еще как «гроза на бояр».

За год до этого, задумав экранизацию «Бориса Годунова», Эйзенштейн не мог не обратить внимания на знаменитую реплику, которую автор вложил в уста своего предка, Гаврилы Пушкина: «Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов? / Не войском, нет, не польскою помогой, / А мнением; да! мнением народным».

Образ Ивана во мнении народном волнует Эйзенштейна на протяжении всего времени работы над сценарием. Вот только часть его выписок на эту тему.

В статье академика Михаила Павловича Алексеева «К анекдотам об Иване Грозном у С. Коллинза» он находит такое свидетельство:

«Рассказы эти особенно интересны тем, что рисуют Грозного царя не в обычном для иностранных наблюдателей свете: они подчеркивают его доброжелательное отношение к крестьянству и даже прямо пытаются представить его как защитника народных прав против притеснений бояр. Коллинз объясняет народную симпатию к Грозному тем, что он жестоко расправлялся с боярством, главным врагом угнетаемой крестьянской массы…»[183]

Эйзенштейн выписывает несколько подтверждений этому из классической работы Александра Николаевича Веселовского «Сказки об Иване Грозном» (1876):

«Коллинс, английский врач, бывший в половине XVII века в России на службе у царя Алексея Михайловича, так объяснял себе эту симпатию: Иван Васильевич любим народом, потому с ним обходился хорошо, но жестоко поступал со своими боярами… ‹…›

Сказки об Иване Грозном выставляют его народолюбцем, охотно и запросто обращающимся с простыми людьми и искореняющим боярскую крамолу… ‹…›

Русские сказки о Грозном заслуживают вполне название исторических в том смысле, что они представляют действительную общественную оценку деятеля с точки зрения заинтересованных им партий… ‹…› В них Грозный если не народный герой, то сторонник народа… ‹…› Характер сказок и „известный такт, руководивший их выбором“, подсказан был народу его общим взглядом на деятельность царя Ивана. ‹…›

C другой стороны, исторически известно, что никаких особых льгот или благодеяний крестьянству Грозный отнюдь не оказывал. Во многом даже наоборот.

Поэтому данный мотив затронут лишь мимоходом в частном эпизоде и к тому же показан, скорее, как тактический прием обращения с народом, к которому, с одной стороны, чисто человечески он не мог не питать симпатий и, с другой стороны, популярность среди которого он в интересах своей борьбы не мог не ценить. Достигал он небезуспешно, как свидетельствуют об этом те же упоминаемые здесь песни и сказки, сложенные народом в память Грозного»[184].

В статье Виссариона Григорьевича Белинского «Русская народная поэзия» (1841) внимание Эйзенштейна привлекает такой пассаж: «Лучшие исторические песни – об Иване Грозном. Тон их чисто сказочный, но образ Грозного просвечивает сквозь сказочную неопределенность со всею яркостью грозовой молнии…»[185]

Понятно, что совсем обойти вопрос «народ и Грозный царь» ни в фильме в целом, ни в эпизоде крестного хода в Александрову слободу было невозможно.

Не меньшую проблему, чем отношение народа к Ивану, Эйзенштейн видел в отношении Ивана к народу. Он отдавал себе отчет в том, что само понятие «народ» в XVI веке имело иной смысл, чем в Новое время: тогда так называли всех народившихся – от самого царя до нищего юродивого. И что вложенная в уста царя фраза «На волю народную облокочен стою» (в сцене встречи с Филиппом) есть откровенный анахронизм, придуманный как будто специально для ушей «народного вождя».

Но исторический Иван IV и в самом деле сознательно, стратегически и тактически ловко использовал «отречение от трона», чтобы добиться своей цели – беспредельной диктатуры, напугав московский народ своекорыстным правлением бояр или хаосом полного безвластия. Это была незаурядная и, на первый взгляд, успешная политическая провокация, имевшая (в конечном счете) катастрофические последствия для страны.

В сентябре 1941 года Эйзенштейн записывает себе задание:

«Подработать „маневр“ с „уходом“ Грозного. Резче показать безвыходность его положения. И то, что это – ход, и единственно возможный ход. Сработать снова на гениальность старика»[186].

В окончательном варианте сценария, в конце эпизода «У гроба Анастасии» Иван объявляет Малюте и Алексею Басманову о своем плане – удалиться в Александрову слободу – такими словами:

«Не походом вернусь.На призыв всенародный возвращусь!»

А в ответ на «гудение» Малюты («Невозможно горлопанов слушать. Братии голоштанной доверять!») и на сомнения Басманова («Невозможно призыва всенародного ожидать!») отвечает:

«…В том призыве —власть безграничную обрету.Помазанье новое приму на дело великое —беспощадное!»[187]

Но это не означает,