Между плахой и секирой - Юрий Брайдер

– Допустим, – осторожно, словно опасаясь подвоха, ответил нефилим.

– А если все получилось наоборот? Сначала пошла вразнос одна из ваших знаменитых установок, черпавших энергию в процессе расщепления и сдвига пространственно-временных связей, а уж вследствие этого произошла катастрофа, вырвавшая из своих пространств и своих времен наши несчастные страны! Возможно, все мы запечатаны сейчас в одной огромной глыбе кирквудовского янтаря! Вот почему исчезли солнце и звезды, вот почему высыхают моря и реки, вот почему в недрах земли просыпаются древние неведомые существа, некогда владевшие всем этим миром!

– Лева, куда тебя несет? – простонал в темноте Зяблик. – Нам сейчас аггелов зубами рвать, а ты орешь, как слониха в течке. Силы побереги. Нянчиться с тобой больше никто не будет, учти.

Лева с трудом, как загнанная лошадь, перевел дух и пробормотал:

– Простите, я что-то действительно немного не того… На меня иногда накатывает… Эрикс, я вас ничем не обидел?

– Абсолютно ничем… – произнес тот бесцветным голосом. – Если мы в чем-то и виноваты, то давно расплатились за это. Не будем тревожить память мертвых. И не забывайте, что в конце концов мы ваши потомки. Ваши грехи, слабости и страсти наложили отпечаток и на нас…

– В общем, так! – как всегда, последнее слово досталось Смыкову. – Все раздоры пока оставим. Идем на прорыв, а это дело нешуточное. Решение принимается без голосования. Минута страха – и мы будем иметь все. Настоящее оружие, приличную одежду, человеческую пищу, табак. И запомните! Главное не это, – он чиркнул острием меча по камню, – не железо. Все равно мы железом махать как следует не умеем. Главное – нахрап и внезапность.

Чья– то рука коснулась щеки Цыпфа. Из всех тех, кого судьба загнала в эту мрачную нору, такая мягкая и прохладная ладонь могла быть у одного-единственного человека.

– Ты обижаешься на меня? – прошептала Лилечка.

– Нет, – не сказал, а выдохнул Лева.

– Нам нельзя открыто любить друг друга, пока творится весь этот ужас.

– А тайно? – Душа Левы взлетела куда-то к невидимому потолку, попорхала там немного и вернулась на место, изрядно облегченная.

– Тайно тоже нельзя. Но потом у нас еще будет время.

– А если не будет?

– А если времени уже не будет, одну минутку перед концом мы обязательно выкроим. Правда?

– У нас будет время, – как можно более твердо сказал Цыпф. – У нас будет много времени. И у наших детей тоже.

– Хотелось бы верить…

– Плохо, что стоит такая темень и я не вижу тебя.

– Хорошо, что стоит такая темень. Ведь я почти голая.

Рядом заскрипело и заскрежетало, словно парочка скелетов занялась любовью на жестяной крыше. Это члены ватаги – один за другим – стали взбираться вверх по хлипкой и ненадежной конструкции, которую лестницей мог назвать только с детства сильно обделенный жизненными впечатлениями экс-аггел Оська.

Подъем был долгим и мучительным.

Одно дело брести (пусть и по колено в жидкой грязи) темным, но зато горизонтальным туннелем, и совсем другое – карабкаться в полном мраке на неведомую высоту. По словам Эрикса, этот колодец когда-то выполнял роль обыкновенного коридора и поменял положение в пространстве почти на девяносто градусов после того, как весь комплекс зданий гавани в ночь катастрофы встал на попа.

Естественно, что до этого никаких лестниц в нем не имелось. Да они вообще почти не применялись в Будетляндии, где любое здание было буквально напичкано лифтами самых разнообразных конструкций. Вот и пришлось аггелам, из всех видов техники сносно разбиравшихся только в огнестрельном оружии, состряпать для своих нужд шаткое сооружение.

Но хуже всего, конечно, была темнота, царившая в колодце. Приходилось на ощупь находить наперекосяк вбитые в стену штыри, хлипкие скобы и небрежно, со слабинкой натянутые тросы. Лестница явно строилась в спешке, из первых попавшихся под руку материалов. Уже это доказывало, что аггелы не чувствуют себя здесь хозяевами.

– Вы проверяйте, за что цепляетесь и куда ногу ставите, – неустанно предупреждал Оська. – Сначала подергайте, покачайте… У меня один знакомый был. Фогарм. Хотя на самом деле его Яшкой звали. Недавно сорвался примерно в этом же самом месте. До самого низа, правда, не долетел. На какой-то крючек пузом напоролся.

– Ой, мамочки! – заскулила Лилечка. – Не могу больше! Не долезу! Сорвусь!

– Вперед! Ну пожалуйста! – уговаривал ее Левка, и сам чувствовавший себя медведем, которого заставляют ходить по проволоке. – Спуститься мы уже не сможем. Если что, ставь ногу мне на плечо.

Он поднимался сразу вслед за девушкой и, когда та в страхе замирала на зыбких воздушных трапециях (иначе и нельзя было назвать эту небрежно сляпанную конструкцию), подталкивал ее головой в зад.

– Да ты нас, падла, заделать всех хочешь начисто! – Слышно было, как Зяблик, пыхтя, пытается поймать Оську за ногу, а тот, повизгивая от страха, уворачивается.

– Я здесь ни при чем! – оправдывался он. – Не первый раз ведь здесь лезу… Когда светло, так никаких забот… И пленных гоняли, и раненых поднимали…

– А почему сейчас темно? – вопрошал Зяблик.

– Вот я и сам об этом думаю… Наверно, накрыли чем-то выход. Раньше там всегда дырка светилась.

Как бы в ответ на его слова что-то вверху стукнуло. На миг появилось и тут же снова исчезло светлое квадратное отверстие. Мимо людей, теряя искры, пролетела вниз огненная точка.

– Чинарик. – Зяблик втянул носом воздух. – А табачок-то приличный…

– Люк, значит, поставили, – констатировал Смыков. – Вот вам и фактор внезапности.

– Может, все же вернемся? – Даже у отчаянной Верки голос заметно дрожал.

– С каких это пор бабы взяли моду мужикам в бою указывать! – взорвался Зяблик. – Наполеоны, мать вашу в три погибели! Все заранее знали, на что идем! Назад поздно поворачивать!

– Да и вряд ли возможно, – добавил Эрикс спокойно.

Между ним, Зябликом и Смыковым началось какое-то совещание. Изредка на правах эксперта привлекался и Оська.

– Сколько человек обычно в карауле? – спрашивал Смыков.

– По-разному. Три-четыре. Но не меньше трех. Да и другие частенько приходят поболтать. Девки наши тут тоже постоянно вьются.

– Оружие у них какое?'

– Пистолеты, это уж обязательно. По стволу на рыло. Гранаты. Ружья могут быть. Один раз я автомат видел.

– Эх… – Зяблик только заскрежетал зубами, но ничего не сказал, не желая, видимо, окончательно подрывать боевой дух своих сотоварищей.

А положение ватаги в самом деле было отчаянное. Внизу – глубокий колодец, стены которого утыканы ненадежной арматурой, вверху – глухой люк, охраняемый до зубов вооруженными врагами, а посередине они – почти голые, исцарапанные, еле живые от усталости, висящие, как обезьяны на лианах, но только не между небом и землей, а между смертью и смертью.