Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук

Настоящий арсенал дед держал в сейфе на первом этаже. Мне бросилась в глаза новая фотография на стене: дед, молодой, двадцатилетний, в летном шлеме и очках-консервах на лбу стоит, положив руку на лопасть винта тупомордого самолетика. Белыми буквами в углу: «19.06.1941 г. Южный фронт».

— Вот, повесил, — проследив мой взгляд, сказал дед. — Сохранилась же как-то… маленькая такая, не разобрать ни черта. Отвез в Ржев, в ателье, говорю: увеличить. Они говорят: ладно, завтра будет. А сделали вон как — лучше новой. Но и взяли, канальи… да.

— Много взяли?

— Хорошо взяли. Я аж вспотел, как услышал. Но — стоит того, как тебе кажется? А немчик там, в ателье-то, сидел, скалится на меня, в «ишака» пальцем тычет: о, мол, руссиш вундер! Я ему и говорю: а я на нем, между прочим, тринадцать «мессершмиттов» завалил. Его всего и перекосило, бедного…

— Тринадцать? — я приподнял бровь. Раньше я слышал про четыре.

— Ну, это всех — тринадцать. «Мессеров»-то четыре всего. Остальные — «юнкерсы», «хеншели», под завязку — «дорнье»…

— Все помнишь, — сказал я.

— Да вот, помнится, — сказал дед. — Чем дальше, тем…

12.06. 19 час

Сорок километров к востоку от Ржева. Ферма Сметанина

Гости прибыли не абы как, а на черно-лимонной «испано-сюизе» производства двадцать восьмого года. Из такой машины должны появляться вертер геррен в белых цилиндрах и фраках и либен дамен ну просто не знаю в чем. Поэтому благородно-серый парижский костюм отца семейства и темно-вишневое и черное с золотом платья дам, изящные, но недостаточно замысловатые, как-то не так выглядели на фоне машины. Красиво. Но не так. Но красиво. Если не рядом с машиной… Мы с дедом соорудили галерею из парниковых рам, и гости могли пройти в дом, не намокнув. Итак, Дитер Клемм, отец семейства, лет сорока пяти, стрижен под ежика, голубоглаз и как-то сразу располагающ; фрау Ольга Клемм, та, что в черном с золотом, слегка за тридцать, бронзового цвета тяжелые волосы, в глазах что-то татарское, фигура со склонностью не то чтобы к полноте, но к пышности; сестра ее Вероника, помладше лет на пять, тщательно сдерживаемая бесоватость в лице и повадках, необыкновенно красивые ноги; плюс две девочки семи и девяти лет, Ева и Ута. Еще одна семья, Виктор и Дарья Тихомирновы, тоже приглашенные дедом, просили начинать без них: ветеринар делает прививки, и когда закончит…

Предполагался «русский ужин» — наедимся пельменей, сказал дед, напьемся водки и будем петь похабные частушки. Но и кроме пельменей — боже ж ты мой!.. Учитывая, что на все про все у Стефы было три часа времени и одна помощница… нет, она явно родилась с поварешкой в руке. Рыбные и мясные салаты, маринады, холодные тушеные грибы с горчицей, копченое мясо, фаршированные блинчики, что-то еще, еще, еще — и водка. Девять сортов водки в заиндевевших графинчиках. Дед по каким-то одному ему известным признакам ориентировался в них. Это для дам, говорил он и наливал понемногу в хрустальные рюмочки. А это — для настоящих мужчин… ну, как? Неимоверно! Тогда — за прекрасных дам, господа офицеры!..

Сам дед имел офицерские чины трех армий. В Красной армии он был лейтенантом, командиром истребительного звена. После разгрома он и еще два десятка летчиков на дальнем бомбардировщике перелетели в Иран к англичанам. Там он поступил на службу в Королевские ВВС и за три года дослужился до капитана. Сбитый над Францией, дед через Испанию и Португалию добрался до Лиссабона, откуда хотел попасть в Англию или Америку, но сумел получить лишь венесуэльскую визу. В Венесуэле его сразу произвели в полковники и поручили комплектование истребительной авиадивизии. Дивизия уже была готова к погрузке на корабли и отправке в воюющую союзную Великобританию, когда грянул переворот. Часть самолетов дед сумел перегнать на Кюрасао, а оттуда через Колумбию — в Панаму. В Панаме были американцы. В это время в Каракасе высадились первые полки германской морской пехоты. Начиналась затяжная Карибская кампания.

Поучаствовать в ней деду не удалось: в одном из рутинных перелетов с аэродрома на аэродром у его «тандерболта» загорелся мотор. По красноармейской привычке дед спасал машину до последнего и сел на брюхо на речную отмель. Машину все равно списали в лом, а ноги деда обгорели до костей. Ходить без костылей он начал только года через два, перенеся полтора десятка операций…

— Так точно, сеньор полковник! — отозвался я. — За дам-с!

— Я в отставке, — сказал герр Клемм, — но присоединяюсь. А вы, Игорь?..

— Поручик егерских войск, действующий резерв, — отрекомендовался я.

— О-о! — с уважением сказал герр Клемм. — Сибирские егеря — это очень крутые парни!

— Воистину так, — согласился я.

— А ну-ка, ребята, еще по одной, — распорядился дед. — Вот этой, прошу…

Под холодные закуски мы удегустировали четыре графинчика. Герр Клемм раскраснелся, взъерошился и освободился от пиджака и галстука. Сестры Ольга и Вероника мило щебетали, и подтекстом щебета было: ах, как бы поближе познакомить Веронику с этим мужественным, но ужасно одиноким сибирским офицером. Дети сначала вяло ковыряли угощение, но потом я догадался принести свой раухер, поставить игровую программу — и теперь из угла доносились ничем не сдерживаемые вопли восторга. Стефа смущалась так, что румянились даже пухленькие плечики.

Каждая похвала ее искусству — клянусь, не было незаслуженных похвал! — вызывала новую вспышку румянца.

— В наших краях пока нет бандитов, — веско говорил герр Клемм. — Но!

— «Но» — это ты верно сказал, — кивал дед. — Именно что «но».

— Нужно быть готовым, а еще лучше всем собраться и договориться, — герр Клемм положил себе еще грибов. — И организовать охрану, может быть, нанять кого-нибудь… есть же небогатые отставные офицеры, пенсионеры-полицейские… назначить им неплохой оклад содержания, вооружить…

— Дитер, не налегай зря на грибы, сейчас будут пельмени, — сказал дед. — Не знаю, как ты, а я надеюсь только на свои силы. Наемники почему-то всегда оказываются не там, где стреляют.

— Мужчины, — укоризненно сказала фрау Ольга. — Зачем вы об этом?

— Так уж получается, дорогая, что говоришь не о самом приятном, а о самом животрепещущем, — объяснил герр Клемм.

— О! — вспомнил я. — Герр Клемм, у вас…

— Дитер, — поправил он. — Просто Дитер.

— Дитер, у вас нет брата в Кургане?

— Есть племянник, — кивнул он. — А что?

— Он служит в полиции?

— Да, в эйбапо. Вы встречались?

— Боюсь, что да.

— Почему боитесь?

— Потому что после этой встречи у него наверняка будут неприятности.

— Ему не привыкать к неприятностям. Что же он напроказил?

— Пожалуй, это я напроказил. Долго стояли на границе, я налил ему пару рюмок коньяка — ну, и…

— Кстати, о паре рюмок, — оборвал нас дед. — Вот это — собственной выработки.

— «Сметановка», — сказал я.

— Именно. Нет, это все-таки надо под пельмени. Стефа, командуй!

Стефа упорхнула на кухню, и через краткий миг в густом облаке потрясающих ароматов вплыли пельмени, почти что сами, фарфоровая супница была для них обрамлением, а две женщины справа и слева — фрейлинами, необходимыми по этикету…

— Пиздец, — сказал Дитер по-русски. Вероника прыснула.

— За искусниц и прелестниц, — сказал дед, налив. — За тех, на кого Адам поменял райские кущи — и ни разу не пожалел об этом.

— Если можно, дед, я встряну, — сказал я. — Давайте выпьем за хозяев дома, за дорогих мне людей, за соль земли, за тех, благодаря кому процвел этот край.

Стефания Войцеховна и Иван Терентьевич! Мира вам, счастья и долгих-долгих лет вместе!

— Вот за это я и люблю русских! — сказал Дитер. — Вот потому я и женился на русской! Хрен вам какой дейч так скажет!

— Пьем, — скомандовал дед. Мы выпили.

— Дед, — сказал я, переведя дыхание. — Так не бывает. Хочешь, познакомлю тебя со Степановым? Такая водка — это же золотое дно!

— Дорогонькая получится, — ухмыльнулся дед. — Четверная перегонка, а сколько угля березового уходит!.. Нет, это для друзей, для себя…

— Иван, — сказал Дитер. — Иван… У меня нет слов. Ты гений, Иван.

— За такие слова получишь литр с собой, — сказал дед.

— О, не смею надеяться!..

Дамы тут же изъявили желание перейти со слабенькой дамской вот на эту, которую все так хвалят.

— Пельмени, — напомнил дед.

Чего уж тут напоминать… Все до единого целенькие, налитые, они мгновенно таяли во рту, и вкус… нет, господа, нет таких слов, чтобы передать вкус настоящего, мастерски приготовленного пельменя. Если над шашлыком, например, хочется мыслить о вечном и плакать от любви к человечеству, то пельмешек превращает вас в законченного эгоцентрика, и ничто в этом мире не отвлечет вас от напряженного внутреннего созерцания собственных вкусовых ощущений… ах, да что там… даже вторая, третья, четвертая рюмочки бесподобной «сметановки», и те… ручку, ручку поцеловать… ах, Боже ж ты мой милостивый…