Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истерия и психопатия – разные состояния, но некоторые их области частично совпадают. Я считаю, что эти совпадения связаны с травмой. Ранее я говорила, что решающее различие между истерией и травматическим неврозом заключается в локализации травмы. При травматическом неврозе травма находится в настоящем, при истерии – в прошлом. В каждом препятствии, которое стоит на пути истерика, он видит свою прошлую травму. Травма присутствует и в психопатии, как, впрочем, и во всех психических состояниях. Там, где истерик регрессирует к своей прошлой травме, мелодраматизирует свою уникальность, чтобы привлечь внимание, в котором он нуждается, и почувствовать, что он вообще существует, и где страдающий от травматического невроза переполнен страхом ежедневного существования, думая о том, что он подорвется на мине, как его напарник, психопат не покинул прошлого, которое воспринимается им как вечное настоящее. Он не регрессирует, потому что у него нет места для регресса. Время – это ровное игровое поле, в котором нет «до» и «после», нет дискриминации, нет нарушений, потому что нет правил. Психопат продолжает жить среди трудностей раннего детства, к которому возвращается истерик и которое заново переживает страдающий от травматического невроза в кошмаре сегодняшнего дня.
Психопатия, истерия и травматический невроз обладают важными и схожими поведенческими характеристиками: склонностью к сильной раздражительности в присутствии других людей, трудностями с тем, чтобы оставаться одному; привычной лживостью и мошенничеством; неспособностью любить на постоянной основе; отсутствием границ, которые ограничивали и сдерживали бы насилие и сексуальность.
Страдающий от травматического невроза, по мнению всех, кто его знал ранее, «изменился»; истерик колеблется между очаровательным обаянием и неконтролируемой пошлостью; психопат характерно угрюм, саркастичен и носится со своей ничтожностью, как с писаной торбой.
Из всех характеристик, которые присущи этим трем состояниям, несмотря на все различия в их выражении, раздражительность кажется мне той, которая в наибольшей степени требует латеральной интерпретации. Я планирую сначала рассмотреть опубликованный случай истерии, а затем один из примеров психопатии, чтобы проиллюстрировать важность отношений братьев и сестер для этиологии этих двух состояний. Для иллюстрации истерии я обращаюсь к случаю, который сначала был диагностирован как случай травматического невроза. Дифференциальный диагноз между истерией и психическими последствиями травмы был важнейшим в период Первой мировой войны. Следующий случай, который ранее я рассматривала с другой точки зрения, был сначала включен в полемику, показывающую, что к истерии, а не травматическому неврозу относится неправильное согласование эдипальных желаний и запретов. Этот аргумент укрепил вертикальную перспективу, несмотря на ряд латеральных доказательств. (Как и в случае с Сарой, я упомянула этот редкий случай мужской истерии в «Безумцах и медузах» (Mitchell, 2000a); теперь мне кажется, что роль братьев и сестер простирается за рамки истерии.) Здесь же, сравнивая этот случай не с травматическим неврозом (задача Эйслера – Eisler, 1921), а с психопатией, я намерена показать не то, чем они отличаются, а то, где они пересекаются, и что в основе обоих состояний лежит социопатия в отношениях между братьями и сестрами.
Истерик был свергнут с позиции всемогущества и уникальности своим сиблингом, и он любой ценой пытается туда вернуться. Что касается психопата, то Винникотт описал несколько случаев и пришел к выводу, что до развития психопатии он был антисоциальным ребенком, а до этого – деприви-рованным младенцем. Мы могли бы сказать, что еще до того, как психопат был свергнут, он уже не был королем. Лишения, отсутствие заботы или защиты никогда не позволяли ему быть «Его Величеством Младенцем». У него нет запаса всемогущества, недостаточно развито ощущение собственного бытия, которые могли бы помочь ему обрести стойкость. Но, как и в случае истерии, у психопатов присутствие других людей легко вызывает сильное раздражение, как будто с ним обращаются неподобающим образом. Поскольку родители могут отвечать всем требованиям, мне кажется, что причина может крыться в братьях и сестрах.
Хотя при постановке своих критических вопросов я опиралась на собственный клинический опыт, для иллюстрации истерии я обращаюсь случаю «бессознательной фантазии о беременности у мужчины под маской травматической истерии». Этот случай из практики венгерского аналитика Михаэля Эйслера, наблюдения были сделаны в 1921 году, и он был пересмотрен и переосмыслен Жаком Лаканом в 1956 году (Lacan, 1993). Материал богат отношениями между сиблингами: у пациента было тринадцать братьев и сестер, однако, поскольку в теории Лакана братья и сестры подчинены «воображаемому» предсимволическому царству матери, о них вообще не упоминается. В отличие от Лакана Эйслер действительно предлагает нам материал, связанный с сиблинговыми отношениями, но вынужден понимать этот материал в сложных эдипальных и кастрационных категориях. Он относит проблему беременности к анальному эротизму. Пациент Эйслера, похоже, страдает от травматического несчастного случая, но на самом деле он не «травматический невротик», а «истерик», и проблема его не в том, что он выпал из трамвая, в которым он работал кондуктором, а в том, что он хочет родить.
Во время Первой мировой войны большое количество солдат-инвалидов демонстрировали истерические симптомы. Не удавалось обнаружить органические причины, вызывавшие паралич, судороги, мутизм или припадки. Среди психиатров и психоаналитиков возник спор о том, связана ли истерия с эдипальной проблемой или это следствие травмы, которая, согласно современной терминологии, могла бы вызвать симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), или, в терминах вчерашнего дня, «травматический невроз». Эйслер описывает этот случай, чтобы продемонстрировать, что, хотя его пациент, кажется, страдает от, по-современному, ПТСР, он на самом деле является эдипальным истериком с «пассивными» или женскими эдипальными сексуальными фантазиями о зачатии ребенка от отца. В этом описании мужской истерии, как и во многих других случаях, псевдотравма проявляется как манифестируемая истерия, которая понимается в качестве скрытой гомосексуальности. Я считаю, что истерия считается женской болезнью отчасти из-за недостаточного признания смысла фантазий о беременности. Как будто нельзя признать фантазии мальчика о беременности и родах и таким образом избавиться от предубеждения, что даже психически рожать могут только женщины.
В нашем случае описание болезни представляет собой изложение симптомов и соответствующей истории мужчины-вагоновожатого с бессознательной фантазией о беременности. Я полностью привожу следующий сон, поскольку буду использовать его в качестве ориентира.
Неизвестный друг пригласил его приехать на свою ферму. Там он показал ему сначала конюшню, где можно было увидеть животных для разведения, размещенных в определенном порядке
