В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) - Анатолий Уткин

С началом войны именно его Ямагата избрал командовать Третьей японской армией, дав ему задачу, которая оказалась самой сложной. Назначение было неожиданным, генерал Ноги обошел многих фаворитов. Следует также сказать, что Третья армия не виделась «острием» японской мощи — в конечном счете взятие сравнительно небольшого Порт — Артура не смотрелось эпическим подвигом, достойным лучшего из офицеров японской армии. Расхожим было мнение, что этот город–крепость не сможет долго противостоять японским штурмовым отрядам. Уезжая на фронт, Ноги сказал своей жене, что она не получит от него ни единой весточки вплоть до окончания войны. Супруга приготовила прощальный вечер и умоляла Ноги быть улыбчивым хоть раз в жизни. Ноги посмотрел на нее более чем сурово: «Это дело не для улыбок. Я и двое моих сыновей идем на войну, никто не знает, кто будет убит первым. Никаких похорон до того, как все трое будут в гробах». И когда Ноги прибыл в Дальний, он узнал о смерти своего старшего сына Кацусуке в Наншане. Умирая, сын вручил товарищу самурайский меч со словами: «Я даю тебе этот меч, чтобы ты вошел в Порт — Артур вместо меня. Мой дух в этом мече». Отец одобрил доблесть сына.

Фанатичность Ноги гарантировала отчаянные сражения. Ноги не на минуту не забывал отнятого (по его мнению) у Японии после ее победы над Китаем. Его войска «опоздали» к решающему бою у Наншаня, они пели песни о душах японских солдат, убитых в ходе войны с Китаем, останавливались у тел убитых русских солдат, смотрели на их нательные кресты, на иконы в безжизненных руках, подтаскивали японцев и русских друг к другу. Ноги помнил, как легко достался Порт — Артур японцам в ходе войны с Китаем, но он уже не верил в повторение той легкости. Ноги посетил могилу своего сына и оставил ему две бутылки пива. Затем он углубился в стихосложение в классическом китайском стиле.

«Горы, реки, трава и деревья: полная заброшенность.

В воздухе веет запах крови недавнего сражения.

Конь не скачет, и люди молчат.

Я стою у городка Чин–чу в лучах заходящего солнца».

Многих его подчиненных поразило упорство боев у Наншаня. Эта уверенность сыграла с Ноги злую шутку. Не веря в легкость повторения китайского опыта с Порт — Артуром, Ноги все же не сомневался в скорой победе на этом участке войны.

Час Порт — Артура

Русские не могли определить командной цепочки. Генерал Стессель сказал, что генерал Смирнов останется комендантом, а он, Стессель, будет руководить крепостью. Все это осложняло дело защиты. Довольно рано встала проблема продовольствия — много было беженцев из Дальнего. Мало приятного спустя сто лет наблюдать за сварой русских офицеров, требовавших медицинского освидетельствования Стесселя, когда тот отказался покупать консервы и другое продовольствие у нейтралов в порту. Не забудем, что Стесселя поддерживал царь. Теперь Алексеев, Куропаткин и Стессель расходились во взглядах на судьбу Порт — Артура и на тактику этой защиты.

Царь Николай запросил главнокомандующего Куропаткина о возможности битвы у Порт — Артура (подчеркивая, что он высказывает лишь личное и необязательное предположение). Куропаткин ответил, что это невозможно, и что он не оставит Ляояна ради спорной операции на юге. В этих выяснениях отношений стало ясно, что Куропаткин превосходит наместника Алексеева по значимости. Его мнение стало более значимым. Это уже упрощало множественность точек зрения независимого начальства. Куропаткин же не видел особой пользы в «битве за каждый камень». Он ждал серьезных подкреплений из Центральной России, и даже «пожелания» царя не возымели обычного императивного действия.

Внимательно наблюдавший за разворачивающимися событиями, кайзер Вильгельм Второй был возмущен своеволием Куропаткина. Он пишет «дражайшему Ники»: «Я чувствую гордость от того, что ты можешь полагаться на меня как на подлинного друга. Так оно и есть! И я уверяю тебя, что никто не следит за всеми фазами войны с большим интересом, чем я. Твое замечание относительно Куропаткина было настоящим откровением для меня! — Я удивлен его недальновидностью в игнорировании твоих распоряжений. Он обязан следовать твоим приказам — поскольку ты сам был в Японии и можешь выступать более компетентным знатоком японцев, чем он. Твои предупреждения были совершенно справедливыми и основывались исключительно на фактах. Я надеюсь на то, что генерал не рискнет финальным успехом обнажить твои войска до прибытия резервов, которые, насколько я знаю, находятся еще в пути. Старая пословица Наполеона Первого еще действует — победа находится на стороне больших батальонов; невозможно быть слишком сильным для победного исхода; особенно следует полагаться на артиллерию; абсолютное превосходство должно безусловно обеспечить финальную победу».

И русские и японцы находились в заблуждении относительно желания противостоящей стороны вступить в решающее морское сражение. Японцы боялись рисковать своим флотом до высадки достаточных наземных войск в Китае. Русские моряки ждали подкреплений и желали лучшей координации действий с эскадрой во Владивостоке. Обе стороны скрывали свои потери. Следует отметить также, что разведка японской стороны действовала успешнее, и японский генеральный штаб лучше знал состояние дел на театре военных действий, чем российский. Да и Ноги располагал весьма детализированными сведениями о происходящем в Порт — Артуре.

Еще раз напомним, что не отличавшийся «нельсоновским подходом» адмирал Витгефт не воспользовался ослаблением японского флота после 15 мая 1904 г., когда на дно пошли линкоры «Хатсусе» и «Ясима». Он как бы сам заперся в бухте Порт — Артура; страх мин обуял малодушных и русский флот застыл на том этапе, когда его действия в принципе могли бы сковать критическую переброску войск. Нельзя было позволять японцам осуществить ее с такой свободой. Со своей стороны японцы во главе с Того отошли от идеи выманивания российских боевых кораблей из гавани и сосредоточились на оказавшемся столь эффективным минировании главных мореходных участков. Теперь наблюдатели в Порт — Артуре почти каждый день могли видеть японские корабли расставляющими мины или делающими вид, что они минируют порт.

Именно в это время — в середине июня 1904 г. Высшее военно–морское командование в Петербурге совместно с царем принимает важное решение — послать в помощь Дальневосточному флоту Балтийский флот под командованием контр–адмирала Зиновия Петровича Рождественского. Тогда Андреевский флаг с большей свободой будет реять в Японском и Желтом морях, а японские полевые части окажутся отрезанными от своих баз на архипелаге.

Невозмутимость — культивируемая национальная черта японцев. Очевидно, что их волновало усиление морской мощи России, но они всячески стремились не подать виду. Адмирал Того запросил лишь еще тысячу мин, чтобы поставить их на пути Балтийской эскадры.

Японцы по своим каналам узнали, что царь Николай Второй приказал Порт — Артуру не сдавать позиций и держаться до крайности. Теперь стало ясно, что взять Порт — Артур можно только лишь разрушив его форты. Японское командование решительно не хотело видеть портартурскую эскадру соединившейся с владивостокской. 18 июня 1904 г. адмирал Того приказал своим капитанам: «Целью нашей стратегии является предотвращение выхода эскадры из Порт — Артура; следует стараться запугать противника всегдашним своим присутствием… Эсминцы и торпедные катера должны расставлять мины и заставить противника колебаться, прежде чем попытаться выйти в море».

И японская тактика действовала. Витгефт, как складывается мнение, панически боялся активных действий. Лишь под давлением Алексеева и, в конечном счете, царя, он предпринял попытку прорваться во Владивосток. Выход в море был назначен на 13 июня, когда завершался ремонт поврежденных кораблей. Но, потеряв миноукладчик «Амур» (герой потопления японских линкоров), Витгефт отложил решительные действия. Но приказ царя обязывал и Адмирал Витгефт обратился к флоту: «С помощью Господа Бога и святого Николая–угодника, творца чудес, мы постараемся исполнить наш долг и поразить противника». Никаких маскировочных действий. Газета «Новый край» буквально объявила о грядущем выходе флота, и новость перестала быть новостью. Японцы знали о ней так же, как и русские моряки.

20 июня 1904 г. задымили трубы военных кораблей. В 10 часов утра этого дня адмирал Витгефт собрал морских офицеров на флагманский корабль «Цесаревич» и приказал погасить огни — японцы приготовились к этому событию не хуже русских. Игра в «кошки–мышки»: объявление о выходе и последующая отмена приказа. Нервы всех были напряжены. Семенов пишет в дневнике: «Мы ожидаем, что японцы известят нас, что они знают о наших намерениях; как реагируют на наши провокации. В 9 часов пополудни 21 июня мы получили циркуляр о том, что прорываемся в 2.30 утра следующего дня. Затем последовал сигнал об отмене прежнего приказа».