Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

чтобы придать своему пению протяжность и рас­катистость, каких никогда прежде мы у него не замечали. Казалось, к тому же, что этот адский зной располагал арабов к веселью, ибо общий хор подхватил уже первый куплет песни Бешары, а затем старательно сопровождал и все другие. На мой взгляд, нет ничего утомительнее, чем слушать музыку, даже хорошую, если у тебя плохое настроение; понятно поэтому, как действовал мне на нервы подобный гвалт. При той жажде, усталости и жаре, какие мне приходилось теперь испытывать, я вряд ли бы мог, даже сидя в удобном кресле Итальянского театра, слушать дуэт из «Сомнамбулы» или каватину из «Дон Жуана». Судите же сами, каково было, пристроившись на деревянном седле, поднятом на высоту пятнадцати футов от земли и сотрясающемся от рыси верблюда, слу­шать соло Бешары и хор бедуинов. Однако в силу своей природной вежливости я не позволил себе принуждать к молчанию меломанов, которые, помимо того, явно нахо­дили устроенный ими концерт столь приятным для слуха, что было совестно выводить их из этого заблуждения. Я воспользовался паузой, чтобы поинтересоваться у Бешары переводом стихов, которые он распевал. У меня была надежда, что, пересказывая мне их содержание, он забу­дет о мелодии.

— Вот, — ответил он, описав рукой полукруг, который охватывал всю лежавшую перед нами местность, — там наше племя, и скоро мы снова увидим свои семьи, своих жен и братьев.

И он продолжил песню, служившую приветствием его родине, и при каждом припеве, повторяемом арабами, дромадеры, как если бы у них тоже были братья, жены и семьи, радостно подпрыгивали, словно библейские холмы.

Это всеобщее ликование прервал, наконец, шедший впереди араб: он издал крик и метнул в сторону гори­зонта копье. Мы посмотрели в указанном направлении и на другом конце долины различили какую-то черную точку. Талеб подал знак, и Арабалла пустил в галоп сво­его дромадера, помчавшего его с такой необычайной быстротой, что он стал уменьшаться в размерах бук­вально на глазах и минут через десять превратился во вторую точку, не больше той, что была его целью. Вскоре мы увидели, как обе эти точки постепенно увеличива­ются, приближаясь к нам. Поскольку и наш караван дви­гался навстречу им, то по прошествии короткого времени обе стороны оказались перед лицом друг друга. Вновь прибывший был арабом из племени аулад-саид: выехав из Обейда в Кордофане, он проследовал вдоль Белой реки, считающейся одним из истоков Нила, пересек Нубию, и ехал теперь по берегу Красного моря, но, пре­жде чем отправиться в Каир, где ему предстояло испол­нить миссию, способную сделать честь любому европей­скому филантропу, решил повидать свою семью, покинутую им полтора года назад. Накануне он выехал из стана своего племени, а утром сделал привал там, где нам предстояло остановиться вечером. Как только меня посвятили во все эти разнообразные подробности, мне подумалось, что лучше всего именно к нему стоит обра­титься за теми сведениями, какие я хотел получить, и что он сможет предоставить их мне точнее, чем кто-либо еще; так что я подошел к нему и, призвав на помощь весь свой арабский словарь, начавший понемногу рас­ширяться, спросил:

— Далеко ли отсюда до привала?

— Это ведомо одному Аллаху, — ответил он.

Я понял, что имею дело с фаталистом, и решил добиться своей цели с помощью хитроумных иносказа­ний:

— Сколько времени ты шел оттуда сюда?

— Сколько было угодно Аллаху.

Не желая признавать себя побежденным, я продол­жал:

— А мы придем туда до наступления темноты?

— Если на то будет воля Аллаха.

— Но в конце концов, — в нетерпении вскричал я, — доберемся ли мы туда за час?!

На этот раз лицо его исказила удивленная улыбка, словно сказанное мною было чудовищным и неосуще­ствимым. Но затем, укоряя себя за это сомнение, спо­собное оскорбить всемогущество Аллаха, он вновь при­нял невозмутимый вид и с выражением той веры, какая движет горы, ответил:

— Аллах велик.

— Да кто же, черт возьми, в этом сомневается?! — вскричал я, выйдя из себя. — Речь ведь о другом. Послу­шай меня хорошенько: я спрашиваю тебя, далеко ли отсюда до лагерной стоянки?

Тогда он протянул правую руку в том направлении, куда мы двигались, и ответил мне привычной фразой:

— Это там.

Осознав на этот раз, что мне приходится идти по заколдованному кругу, и посчитав, что он и без того достаточно широк, я решил не расширять его новыми вопросами. Араб же, обрадованный встречей с товари­щами, отправился назад вместе с нами, настроившись продолжить свой путь на следующий день. Через три часа мы были у цели.

Беглый осмотр местности сулил нам по крайней мере мягкую постель: красноватый песок был необычайно мелким и чистым: ни камешка, ни ракушки не виднелось на всей его ровной поверхности. К несчастью, эти его замечательные свойства ценили и здешние хозяева, с которыми мы вовсе не намеревались делить свое ложе: тут нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на отпечатки ящериц и змей, и эти пересекающиеся следы были столь многочисленны, что складывалось впечатле­ние, будто на равнину набросили сеть с ячейками раз­ного размера. Ночь застигла нас до того, как мы нашли нетронутый участок земли, так что нам пришлось выби­рать место стоянки наугад и положиться на волю Про­видения. Арабы установили палатку, мы растянулись в ней на коврах, хотя под ними вполне могли оказаться норы ящериц или змей, что крайне опасно, поскольку рептилии, пытаясь выйти из своего убежища или желая вернуться в него, обычно атакуют любое препятствие, преграждающее им входное отверстие.

Ужин протекал грустно; как уже говорилось, прошед­ший день оказался одним из самых тяжелых за все наше путешествие. У меня не было большой уверенности в том, что ночь удастся провести спокойно, и потому, чтобы затем ни в чем себя не укорять, я решил в послед­ний раз обойти дозором вокруг палатки и занялся этим, согнувшись пополам и вглядываясь в песок, как вдруг Бешара, увидев, как я брожу повсюду, словно неприка­янная душа, счел своим долгом отвлечь меня от этого занятия и подошел ко мне. Я поинтересовался у него, можно ли судить о его родине, которую он приветствовал столь мелодичным пением, по этому ее показательному уголку, предложенному нам в первую же ночь. Бешара ответил мне, что на следующий день я сам смогу оценить достоинства его страны, и, в свою очередь, поинтересо­вался у меня, стоит ли Франция Синайского полу­острова.

Никогда еще ни один вопрос не был задан более уместно: он затронул меня до глубины души, пробудив всю мою привязанность к родной