Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - Валерий Болдин

Разговор этот вдруг напомнил то, что происходило некогда со мной. Именно такие слова однажды я слышал от самого М. С. Горбачева, когда он выразил недовольство слабым освещением в средствах массовой информации его первой поездки на московский ЗИЛ. Тогда я организовывал ее и по согласованию с Горбачевым делал освещение визита скромным и деловым, о чем я уже рассказывал. Это было рабочее ознакомление с положением дел на заводе, в одной из больниц Пролетарского района столицы. А коли деловой визит, то пресса была приглашена в незначительном числе. М. С. Горбачев с этим согласился.

Мне казалось, что поездки в принципе должны быть деловыми, рабочими, иначе они будут смахивать на рекламные шоу. Люди в нашей стране в то время сильно устали от частого мелькания на экранах телевизоров генсеков, слушанья их речей. Нужно было сделать перерыв, чтобы зритель и читатель ждал слова генсека; так мне думалось, и с этим соглашался генсек.

Но на другой день я узнал, что не просто заблуждался. Оказывается, я вообще ничего не понял в освещении визита генсека, не придал ему характера эпохальности. Горбачев, отбиравший лично накануне снимки для телевидения, сегодня говорил, что освещение было никудышным, показывали плохо. Я принял к сведению сказанное, но после еще одной поездки получил новый нагоняй: почему лидера партии показывают с затылка. Вразумительно объяснить манеру показа я не мог, хотя позаботился о том, чтобы за это дело взялись специалисты агитпропа ЦК. О таком проколе стало известно А. Н. Яковлеву. Теперь уже взвился он и, чертыхаясь, сказал, что дело не в том, что Горбачева показывают с затылка. Кстати, кто видел, может подтвердить, что у генсека очень красивый и благородный затылок. В отличие от многих, его каждый день подстригал парикмахер, и большинство мужчин могли бы только гордиться, если бы такую часть их головы ежедневно демонстрировали по телевидению. Тогда в чем же дело?

Я задумался над словами А. Н. Яковлева, и кое-что открылось для меня совсем с иной стороны. Дело было в том, что не показывали всего шарма супруги лидера. Каюсь, я не понимал тогда необходимости демонстрировать наряды Раисы Максимовны. Более того, зная мнение людей, читая почту, я полагал, что выпячивание супруги генсека вредит делу Горбачева, партии, перестройки. Возможно, я не так или не все еще понимал, поэтому, когда наконец разобрался, куда надо направлять объективы фотокинотелекамер, меня уже перебросили на новый участок работы. И за дело взялся многоопытный Георгий Лукич Смирнов, бывший директор института философии. Теперь, казалось, можно за затылок не беспокоиться.

…И вот за столом сидел, как мы его называли, Лукич, ответственный по части роста имиджа советского лидера. Не адресуясь непосредственно к нему, Раиса Максимовна говорила о любви народных масс к генсеку, что было абсолютной правдой, и неспособности телевидения донести всю полноту этой любви до народов страны и всего мира, с чем тоже трудно было не согласиться, когда речь шла о мировом сообществе. То ли меня бес толкнул в ребро, то ли вспомнились подобные унизительные выговоры, полученные мной, но я сказал:

— А по-моему, не только поездка хорошая, но и освещение ее полное.

Эта реплика не внесла успокоения, а скорее подхлестнула монолог и позволила высказать супруге еще много всяких глубоких мыслей по вопросам пропаганды и агитации, в частности, что она думает об идеологии и профессиональных способностях советских кинотелеоператоров. Нагнетание страстей продолжалось. Во всяком случае, Смирнов, бросив салфетку, вышел из-за стола и поспешил звонить своей команде, которая приехала освещать визит. Его философское спокойствие было поколеблено. Он приказал показывать генсека только в фас вместе с супругой.

На другое утро мы с Лукичом сидели в холле и ждали, когда нас позовут к завтраку — часто помощников приглашали откушать вместе с Горбачевыми и утром. Время уже было позднее, и на вопрос Лукича: «А может про нас забыли?» — я ответил: такого еще не было, значит, отдыхают и вот-вот мы начнем завтракать.

Георгий Лукич перенес тяжелую операцию на желудке, и своевременное питание было ему необходимо, как лекарство. Однако когда все-таки, не вытерпев, я выглянул в коридор и спросил охрану, где руководство, то оказалось, что завтрака не было и М. С. Горбачев один, не позвав нас, не предупредив охрану, неожиданно уехал на завод. Видимо, дискуссия между супругами по проблемам освещения визита вечером затянулась и несколько нарушила распорядок следующего дня.

Смирнов, голодный, печальным взглядом окинул меня, но я утешил, как мог:

— Воздержание полезно, Лукич. Все образуется, поедем потихоньку на завод, а к обеду у нас будет лучше аппетит.

Прошло немного времени, и Г. Л. Смирнов с удовлетворением ушел на другую работу. Это было обоюдным желанием сторон. Для него такие встряски были противопоказаны. Он часто болел, привык к размеренному образу жизни, не терпящей нервотрепки и унижений. А генсек считал, что философское спокойствие помощника не помогает росту имиджа лидера партии и страны.

Помощники менялись все чаще. Ушел Александров-Агентов. М. С. Горбачев спрашивал, кого можно подобрать. Я назвал тогда А. С. Черняева, считая его эрудированным и способным человеком, неплохо в ту пору пишущим. Но сразу эта кандидатура не прошла. Горбачев в одной из поездок за рубеж, когда еще работал в крайкоме КПСС, в период отпуска сталкивался с ним, и что-то мешало приблизить его к себе, свыкнуться с мыслью, что Черняев может «тянуть» на помощника. Впрочем, время шло, международные вопросы занимали все большее место, и когда Яковлев, как он мне сказал, тоже назвал А. С. Черняева, то вопрос приблизился к решению. И по-моему, М. Г. Горбачеву во всех отношениях не пришлось жалеть о выборе. Это были, как говорил когда-то поэт, близнецы-братья.

Вместо Г. Л. Смирнова пришел И. Т. Фролов. Человек грамотный, разносторонне образованный, со своим сложившимся мнением и взглядом на жизнь. Но он тяжело болел, может быть, именно это приводило его в общении с окружающими к срывам и резким высказываниям. Скоро он тоже покинул эту должность, возглавив «Правду». Срывы продолжались. В «Правде» развернулась борьба между главным редактором и частью коллектива газеты, что стало поводом для обсуждения вопроса на Пленуме ЦК КПСС. Были и другие замены, появился Г. Х. Шахназаров, как я уже говорил, грамотный марксист, увлеченный и зацикленный на идеях создания мирового правительства.

Всплыл и мелькнул, как метеор, Н. Я. Петраков, вскоре избранный академиком АН СССР. Появилось много других штатных и нештатных советников, помощников, их помощников, помощников советников. Большое число их вокруг генсека-президента СССР порождало трения и конфликты между ними. Каждый хотел внимания и места под солнцем. Велись ожесточенные споры, кто главнее — помощник или советник. Черняев с Шахназаровым написали записку президенту, что в телефонном списке помощники оказались после советников. Когда об этом узнали советники, то сказали, что они вообще из другой весовой категории и их нельзя равнять с помощниками. В общем завязалась, как это часто бывает, когда нет настоящего дела, мелкая возня, обвинения в том, что недооцениваются одни и переоцениваются другие. Почему один ездит в новой машине, а другой в старой, почему нет телефонной связи, как у Горбачева, и т.  п. Михаил Сергеевич знал о дрязгах, но относился к этому философски и разбираться в этой возне не стал, да и мне велел не терять время.