Шёл разведчик по войне - Александр Тиранин

А однажды Вовкин отец принёс в класс автомат, настоящий ППШ. Разобрал, показал и объяснил устройство и назначение каждой детали. Собрал, пристегнул диск, в котором были стреляные гильзы со вставленными в них пулями, и взяв автомат в левую руку правой стал быстро двигать затвором вперёд — назад. Засверкали в воздухе и застучали по полу выбрасываемые патроны. Класс пришёл в восторг, все повскакивали со своих мест, и смех и радостные крики. Но не потому что смешно, а потому что весело — весело смотреть, как вылетают, блестят на солнце гильзы, дробно стучат по полу, подпрыгивают и раскатываются в углы, под стол и под парты.

В начале войны Вовка и ещё несколько мальчишек из их класса ходили на заточку сапёрных лопаток. До школы с утра, а как начались занятия — после школы. Недоволен был, ворчал: «работа тяжёлая, зато неинтересная». И ещё добавлял: «огородная работа».

Ближе к осени их цех, так громко именовался полуподвал с несколькими длинными столами-верстаками, приписали к механическим мастерским, которыми в то время руководил поправлявшийся после ранения лейтенант Ефим Юрьевич Мехтейс, по гражданской профессии учитель физики.

Невысокого роста, подвижный, с высоким, лысым до темени лбом и торчащими венчиком тёмными, в мелкую волну короткими волосами, он по ходу работы напоминал физику, пробовал завлечь ребят знанием предмета.

— Почему острая лопата копает лучше?

— Потому что площадь меньше и, при том же усилии, давление на единицу площади опоры получается больше, — отвечал какой — нибудь знаток.

— Молодец. А это что значит? Кто скажет?

В ответ молчание.

— Это значит, — разъясняет Ефим Юрьевич, — затачивая лопату, вы экономите силы нашего бойца, которые он направит на скорейшее уничтожение врага. То есть, приближаете победу.

С ним соглашались, но прибавленного знанием физики энтузиазма и усердия хватало не надолго.

— Кто мне скажет, что такое состояние невесомости? — Не унимался, продолжал поиски стимулов лейтенант Мехтейс.

— Это когда тело вместе с опорой падает с ускорением свободного падения и на него не действуют никакие внешние силы, оно как бы ничего не весит.

— В целом правильно, хотя формулировки надо помнить чётче. А можно ли испытать состояние невесомости в нашей обыденной жизни?

— Нет. Вряд ли, — ребята с сомнением качали головами.

— А я испытал. Летом сорок первого, когда со своим взводом выходил из окружения.

— Расскажите, товарищ лейтенант! Ефим Юрьевич, расскажите!

— В перерыв. Если все выполнят не менее шестидесяти процентов нормы.

К обеденному перерыву установленная цифра выполнена и ребята рассаживаются вокруг Ефима Юрьевича.

— Шли мы по вражескому тылу две с половиной недели, только на восемнадцатый день к своим вышли. Шли с боями, через глухие леса, по болотам. Спали урывками, не раздеваясь и не выпуская из рук оружия, по часу, по два, редко когда три часа кряду поспать удавалось. На себе несли раненых, оружие, боезапас. И когда вышли к своим, поставили носилки с ранеными, сняли оружие, скинули сидора и скатки, разулись, в первый раз за эти восемнадцать дней обувь сняли — такое ощущение, что воспарили. Казалось тело ничего не весит, даже под ноги себе смотрели, не летаем ли.

Но такие уловки давали хоть и эффективный, но сиюминутный результат, на следующий день опять преобладало расхоложенное настроение — не настоящее это дело, а огородная работа.

И однажды Ефим Юрьевич привёл ефрейтора, командира отделения штурмовой роты.

— Получили мы приказ взять в ночном бою сильно укреплённую, с крутыми песчаными склонами высоту 17,3, — начал рассказ ефрейтор. — Вооружение — автомат, нож, ручные гранаты. Начали тренировки и выяснилось, что в глубоких и тесных окопах, какие были отрыты у немцев на той высоте, ножами и автоматами вести рукопашный бой очень сложно. Из автомата можно ненароком в своих попасть, нож короткий, далеко им не достанешь, а винтовку со штыком в окопе не развернёшь. Тогда решили в качестве основного оружия рукопашного боя применить остро заточенную малую сапёрную лопату. И не ошиблись. Лопатками окапывались когда скрытно к вражеским окопам продвигались, лопатками рубили фашистов во время штурма, ни одна фашистская голова, даже в каске, не выдержала удара нашей сапёрной лопатки.

Взяли мы высоту.

А меня в том бою малая сапёрная лопата от верной гибели спасла. Налетел здоровенный фашист с кинжалом, а мне в тесноте, от удара не уклониться и приёма не применить. Закрылся тогда, прижал к груди лопатку, фашистский кинжал скользнул по ней и в сторону ушёл. А я его тут же, с отмаха, лопатой по шее. И отмах в тесноте небольшой, но лопата у меня остро заточена была — кровь из него, как из зарезанного борова похлестала.

Закончил ефрейтор свой рассказ и вместе с Ефимом Юрьевичем развесил на стене плакаты с приёмами рукопашного боя, где красноармейцы в тёмно — зелёных касках с большими красными звёздами успешно отражают малыми сапёрными лопатами нападения врагов и, в ответ, поражают их теми же лопатами насмерть.

— Теперь сами видите, сапёрная лопатка это такое же боевое оружие как штык, кинжал или сабля, — подъитожил Ефим Юрьевич. — Боле того, она сочетает в себе качества всех их. И кроме того даёт возможность бойцу окапаться, укрыться от поражающих факторов любого оружия противника. Подчёркиваю — любого. Поэтому к работе прошу подойти со всей ответственностью и принять к сведению, что заточка малых сапёрных лопат это не огородная работа, как выражаются некоторые, несознательные и непонимающие сути своей работы личности, а доводка изготовленного оружия до боевого применения.

Работа сразу пошла бойчее и качественнее. Особенно усердствовали мальчишки. И наточив лопатку какой — нибудь паренёк отбегал от верстака к плакатам, размахивал ею, стараясь подражать нарисованным бойцам.

— Вот тебе! Вот тебе, гадина фашистская! Получил?! Ещё получишь! На всех вас, гадов, лопаты наточим!

В общем, народ не унывал, боевой народ был.

Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, бежали не в убежища, а на крыши. Вовке не всегда удавалось туда пробиться, старшие ребята частенько сгоняли вниз, тушить зажигалки на земле, которые они сами сбрасывали с крыш.

Но так было не навсегда. Старшие ребята от лопаток уходили на заводы к станкам или в ремесленные училища, там и с зажигалками воевали. А здесь уже Вовка и его сверстники по тревоге бежали на чердак, а оттуда выбирались на крышу, на свой боевой пост. Взрослые гоняли их гоняли, да и рукой махнули — чуть отвернёшься, а они опять здесь, через другое слуховое окно вылезли. И Миша несколько раз поднимался с Вовкой на крышу во время воздушной тревоги.

Во время бомбёжки на крыше совсем иные ощущения, чем внизу, где стоишь и ждёшь когда лопатой, щипцами или багром столкнут тебе зажигалку, чтобы ты с ней расправился, засыпал её песком или утопил в бочке с водой.

Рокот приближающегося бомбардировщика, и вот к нему примешивается свист падающей бомбы, он всё резче, громче, пронзительней, и душа подпадая под власть ему, начинает трепетать и вибрировать. И желание — быстрее бы этот проклятый звук прекратился, и хочется спрятаться. Но на кровле куда от него спрячешься?

Ударит бомба, заколышется земля, задрожат стены у дома, задребезжат стёкла в рамах, и дом зашатается. Наверху, на кровле эти колебания, особенно ночью, в отсвете колышущихся по небу лучей прожекторов, ощущаются такими огромными, что кажется, дом уже раскачивается как метроном и вот — вот рухнет. Поначалу все новички приседали и хватались за выступы кровли, некоторые даже ложились и прижимались животами к железу, боялись упасть. Но вскоре привыкли, и обращали на эти раскачивания внимания не больше, чем старый моряк на качку при свежем ветре.

Однако, узнал о Мишиных дежурствах Валерий Борисович и категорически запретил — за не своё дело не берись, чужого стада не паси.

Говорил Миша Валерию Борисовичу и о Вовке. Как обычно Валерий Борисович расспросил обо всех подробностях про него, записал полностью фамилию, имя, отчество, адрес, кто родители и где находятся. Но, как Миша видел, Вовка по — прежнему оставался в Ленинграде.

Может быть не подошёл по каким — то данным, возможно из — за сестры — не захотели последним ребёнком в семье рисковать.

Старшую Вовкину сестру, девятиклассницу Валентину, или правильнее будет сказать, десятиклассницу, потому что в сорок первом она уже перешла в десятый класс, в начале войны пригласили в райком комсомола на беседу. Вскоре она сказала, что уезжает на оборонные работы.

А в ноябре пришла к ним домой Нина, Валентинина одноклассница и ближайшая её подруга, оборванная и измученная пережитым и усталостью. Рассказала, что им, ей, Валентине и другим девчонкам, которых пригласили в райком для беседы, объявили: для выполнения ответственного задания командования на временно оккупированной врагом территории нужны морально стойкие девушки с привлекательной внешностью.