Черные алмазы - Мор Йокаи

Иван очистил всех троих ad perament saccum.[118]

— Н-да, он все умеет! — вздохнул господин аббат.

— Ну, выпьем еще на прощанье! — сказал маркграф. — Где абсент?

И он наполнил два бокала для шампанского ядовитым, крепким зельем, отсвечивающим зеленью, которое умные люди, стесняющиеся своего ума, потягивают из рюмок величиной с наперсток.

— Ну, а это напоследок.

Граф Иштван только головой покачал, услышав шутку, но Иван поднял бокал, чокнулся с капитаном и залпом выпил крепчайший абсент.

И, как человек, сделавший все, что от него требовалось, вежливо попрощался с графом Иштваном, который просил его и впредь считать себя желанным гостем в его доме. Иван подождал господина аббата, и они вместе удалились.

А вот маркграф Салиста с трудом добрался даже до передней. Доза абсента была все же чересчур велика! В передней он удивил друзей тем, что схватил каракулевую шапку Ивана и не отдавал ее, утверждая, что она принадлежит ему. В конце концов пришлось Ивану ехать домой в военной с золотыми пуговицами фуражке маркграфа.

А когда все вышли на лестницу, капитан решил доказать, что он из страны Магнетизма, что у него есть крылья и он умеет летать. Ивану и аббату с трудом удалось свести его с лестницы на второй этаж. Но здесь Салисте взбрело в голову зайти к графине Теуделинде и поблагодарить ее за то, что она до конца выслушала его жалкое выступление, ибо он и есть тот самый ученый, который сегодня читал здесь доклад, и он проломит череп каждому, кто посмеет в этом усомниться. Его нельзя было сдвинуть с места до тех пор, пока какая-то служанка не протянула ему из-за двери руку, которую он поцеловал. После этого его с трудом втолкнули в наемный экипаж, а в отеле Ивану пришлось тащить его на себе в номер, потому что к тому времени он уже вообще ничего не соображал.

В полдень господин аббат доложил графу Иштвану о времяпрепровождении вчерашних гостей. Маркграф Салиста лежит в постели, как гнет в бочонке с кислой капустой, и спит, а Иван сидит за письменным столом и пишет письма.

— Да, крепкая у него голова! — сказал граф Иштван.

— Нерастраченные силы… — заметил аббат, оглянувшись, не слышит ли его кто-либо из sequioris sexus.[119]

В обществе за Иваном так и осталось прозвище «магнетический рыцарь».

С того вечера магнетического рыцаря видели повсюду: он наносил визиты, его избрали постоянным членом клуба, куда он захаживал и раньше после того, как его привел в клуб господин аббат. Но ведь в клубе, как и на земле, пять частей света, и обитатели его, как Lepidoptera,[120] принадлежат к трем классам: дневные бабочки, вечерние и ночные. Днем ученые члены клуба занимались в здешней библиотеке, располагавшей богатейшим и интереснейшим собранием книг, вечером с шести до восьми там играли в вист и вели беседы о политике судебные заседатели и стряпчий, от восьми и за полночь залы заполняло высшее общество. Поэтому не раз случалось, что люди, ежедневно посещавшие клуб, никогда не встречались друг с другом.

Иван сначала копался в библиотеке, а позднее присоединялся к noctua.[121]

Он уже не думал о возвращении домой. Более того, он посещал все места развлечений и принадлежал к числу тех, кто в театре в антрактах заходил в ложу графини Бондавари.

На следующей неделе графиня Теуделинда устроила танцевальный вечер. Получил приглашение и Иван.

— Ты умеешь танцевать? — спросил у него капитан.

— Танцевал когда-то, лет пятнадцать назад.

— Теперь нам лучше на других смотреть. Умный человек, когда ему за тридцать пять, уже не танцует.

А поглядеть, и верно, было на что. Неподражаемая грациозность и изящество, продемонстрированные дамами высшего света, были зрелищем для богов.

В этот вечер графиня Ангела была особенно хороша: в розовом платье с венгерским корсажем, расшитым жемчугом, с бантами из кружев на рукавах, выставлявших на всеобщее обозрение ее округлые плечи: две тугие длинные косы, заплетенные по-крестьянски лентами, делали ее царственный облик еще более обворожительным.

Но насытиться можно и зрелищем для богов. После ужина — «нечего попусту время терять» — начали играть в карты.

Иван играл ежедневно и в высшей степени корректно. Не ссорился с партнерами. Умел красиво проигрывать, хладнокровно выигрывать, учтиво держал банк, не бросал игры, если ему не везло, и не делал ошибок. У него была репутация прекрасного партнера. Приятнейший человек, хотя и ученый!

После ужина в боковой комнате спокойно играли пожилые и зрелые мужчины, а непоседливая молодежь танцевала в зале.

Ивану в этот день снова везло.

Вдруг в комнату быстро вошел граф Эдэн и сказал Ивану:

— Бросай поскорее карты, моя сестрица Ангела хочет танцевать с тобой венгерский котильон.

— Будь любезен, сыграй пока за меня, — сказал Иван, передавая Эдэну карты и деньги, и поспешил в зал танцевать котильон с графиней Ангелой.

Венгерский котильон! Дивные времена!

В том, что у нас есть венгерский королевский двор, венгерские министерства, венгерские гонведы, венгерские серебряные и золотые деньги, нет ничего странного, это естественно, это судьба была обязана нам дать. Но венгерский котильон! Это уж, признаемся, относится к числу наших завоеваний. Котильон танцевался на мотив чардаша.

Итак, Иван подошел к графине Ангеле и склонил перед нею голову.

— Вы даже не подошли бы ко мне, если б я за вами не послала, — прозвучал милый упрек.

— К королевам являются только по зову.

— Не льстите, пожалуйста, это и другие умеют. Если бы, познакомившись со мной, вы начали мне льстить, я никогда больше не обратилась бы к вам, но вы начали с того, что обидели меня, и мне это понравилось.

— Что-то не припомню.

— Просто потому, что продолжаете меня обижать. И прекрасно это знаете.

Наступила их очередь танцевать. Глядя на Ивана, нельзя было подумать, что он не танцевал пятнадцать лет, держался он превосходно.

А в карточной комнате граф Эдэн тем временем сообщил:

— Знаете новость? Моя сестрица Ангела влюбилась в этого магнетического рыцаря.

— О-о! В магнетического рыцаря? — недоверчиво протянул маркграф.

— Не верьте ей, — вмешался граф Иштван. — я хорошо знаю нашу красавицу сестрицу. Душа ее полна тонкой иронии. Заметит, что у мужчины есть свой конек, и заставит его на этом коньке гарцевать, галопировать, брать барьеры, словом, пройти всю haute ecole,[122] не хуже мадам Шлезак.[123] Она так со всеми поступает: выберет себе жертву и с серьезным видом и превеликим сочувствием дрессирует ее до совершенства, а потом высмеет. И с беднягой Зондерсгайном так было, он ведь очень славный малый, у него был только один недостаток: слишком преклонялся перед Ангелой и опротивел ей из-за этого. Такова участь всех, кто позволит ей вертеть собой.

— Да. Но Иваном она восхищалась за глаза, она его хвалила мне, и вовсе не потому, что он академик и геолог, а потому, что он интересный мужчина.

— Это все уловки! Она прекрасно знает, что похвала, высказанная за глаза, самая лучшая приманка.

— Только я не собираюсь передавать это Ивану.

— И окажешь ему тем самым большую услугу, — заключил, смеясь, маркграф Салиста.

А танцующая пара между тем вновь вернулась на свое место.

— Вы уже уезжаете из Пешта? Мне говорил аббат, — сказала Ангела Ивану.

— Нет, у меня появилось дело, которое надолго задержит меня здесь.

— У вас есть семья?

— Никого на всем белом свете.

— Почему?

— Трудный вопрос.

— Быть может, вы, графиня, слышали, чем я занимаюсь дома? Я шахтер. Целый день с утра до вечера я провожу под землей в угольной шахте.

— Да, в таком случае это легко понять, — проговорила Ангела. — Как ужасно положение женщины, муж которой шахтер и работает в угольной шахте! Невыносимая мысль! Каждый день прощаться с ним, зная, что он уходит под землю, каждый день знать, что он похоронен, каждую минуту молиться, чтобы он снова воскрес. Знать, что тот, кого больше всего любишь, ходит теперь под землей, откуда и крика не услышишь, знать, что он в подземных катакомбах, полных враждебных духов, что там повсюду смертельные газы и достаточно одной искры, чтобы все превратилось в ад и сердце, живущее ради тебя, навеки осталось погребенным. Я понимаю, что никакое женское сердце добровольно не согласится на такие волнения. Ах! Когда мать кричит вслед бегущему ребенку: «Не топай так, внизу отцу на голову камень упадет!» Но зачем вы живете в шахте? (Последняя фраза сопровождалась досадливой гримаской.) — Потому что это моя стихия, как для солдата — поле сражения, для моряка — море, для путешественника — пустыня. Мною движет то же, что ими, — страсть! Меня влечет подземный мрак!

Жар, с которым Иван произнес эти слова, невольно заразил и графиню.