Демон на Явони - Алексей Львович Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так Господь с нами, а «Кто смирится, тот всякою судьбой будет доволен, потому что Господь — его богатство и радость…»[14].
— Да умом Россию не понять!
— Да и понимать нечего! С верой в Бога все возможно! Что чиновник? — он был и пропал, а люди остались…
— Ох страшно мне что-то стало за внуков… Стар я уже…
— Не думай, что внуки — это старость! Эта вторая молодость!
— Мне так мама говорила… — Марина посмотрела на Захара Ильича, потом на тетушку — оба сидели, опираясь локтями о край круглого стола, обыденно и привычно наслаждаясь горячим чаем и, ложка за ложкой, варением. Ей даже показалось, что они старые знакомцы, возможно дружившие с самого детства, настолько в них было много общего. А и в самом деле, разве добрые люди не похожи своей добротой и милосердием друг на друга, а злые и бессердечные своими злобствами и бесстыдством?
Она вспомнила о своем муже, последний их разговор в объятиях друг друга и неожиданно почувствовала, как вот прямо здесь и сейчас меняется ее душа, внутренняя составляющая восприятия внешнего мира, прежнее обманчивое равновесие материального, так, как и он предсказывал. Тепло, поднявшееся из глубин сердца, обняло ее и занежило, не стерпев, Шерстобитова излила свои мысли и чувства никого не стесняясь:
— А я Лелюшку люблю! И вот в этом чувстве все остальное сгорает, и даже что в прошлом было, и даже я сама такая противная, все что-то из себя изображавшая, вся и все на мне лишнее тлеет, а остается то настоящее, что он во мне видит… Вот он видит, а я изменяюсь… — А Марина и родилась с этим чувством, но долго не знала к кому оно, хотя настоящее проявление было еще впереди, к чему вела бескрайняя благодарность к Богу за их воссоединение, семейность, преданность, любовь…
Послышался звук тормозов, все посмотрели в окно. Олег, выходя из своей «Газели», зная, что на него все смотрят, помахал рукой. Он успел только помыться и переодеться, но явился вовремя, как и обещал.
— Олежек, чайку?
— Уф, не откажусь… Ну возня, я вам доложу, все на ногах. Уж и не знаю, как этим нечестивцам удастся хотя бы час прятаться. Таких облав даже и не припомню, когда устраивалось. Даже с Валдая, Марева, Старой Руссы, да что там, дед Тарас из своей «монькиной задницы» — «Песьего конца» на двадцатилетней кобыле прискакал.
— Я отцу Олегу позвонила — забыла сказать. Он направлялся в Питер в больницу…
— Болен…
— Да — диабет, тяжелая форма, еле ходит, совсем похудел…, но сказал, что лечение отложит и скоро будет.
— А чем он так замечателен.
— Что вы, Захар Ильич, он же сектами и сектантами занимался, у него целый центр по их реабилитации, вот где бесовщина! Поэтому все тонкости до единой и в идеологии этих язычников, и в технологиях вербовки, и в их обрядовости все знает. Вообще он миссионер, очень известный, кстати, где только не был, даже в Чечне во время войны, чуть не расстреляли, а ему все нипочем, потом его и боевики не трогали…
— Как это? Они ж мусульмане, им разве не все равно?
— Тех с кем Бог, они боятся трогать. А батюшке всегда говорили: «Вот тебе мы верим, что ты поп, здоровый (он два метра роста), толстый (под двести килограмм), бородатый, добрый, веселый и пахнущий водкой (это ради дезинфекции, и для тонуса ради, как он говорил, но никогда не перебарщивал).
— Ну раз так, значит и правда настоящий…
— Он с такими моментами ни раз сталкивался, да и историю эту с Волковыми знает, ту передачу видел, даже хотел приехать сюда, да не получилось. Кстати, я у кладбища «отшельника» встретила, помните, Захар Ильич, такого здорового…
— С огромной собакой…
— Вот-вот…, я ему как только сказала об отце Олеге, так он сразу о чем-то своем так и обрадовался, сказал: «Наконец-то!», даже обещал встретить — странный он какой-то…
— Ну и слава Богу! Я вот что думаю, может быть сегодня не стоит ехать на хуторок у трех озер, смотреть участок, пол дня потратим, а сейчас уже обед. Может быть, Мариш, дождемся твоего отца Олега и Никодима, и тогда подумаем. Вы ж хотели в Демянский бор попасть?
— А не опасно, когда эти одержимые на свободе?
— Да ты что, Марин, на них такая облава, да и ты видела «Михея»?
— А кто это?
— Да пес Никодима..
— Ага! Такой лапотун…
— Ничего себе лапотун!.. — Все четверо: тетя Аля, Захар Ильич, Олег и Марина решили действительно дождаться приезда протоиерея Олега, к тому же сейчас нужно было ехать на пару часов в администрацию, где собрался штаб поисков и откуда психиатры договорились ехать в местное УВД, для неофициального краткого обследования семьи Волковых…
Николаев и Еременко захотели присутствовать, поэтому и другие не отставали.
* * *
Каждого Волкова пришлось сопровождать по очереди, всех от мала до самой матери. Все они уже выросли, самая младшая исчезла, оставив о себе память в банках с тушенкой.
Предварительные примерные диагнозы, были весьма впечатляющими, вообще не понятно, как почти маньяки жили рядом с нормальными людьми, но всех, кроме психиатров интересовали больше ни патологии, а неизвестные моменты из их скрытой жизни.
Эти люди, не боясь ничего, не задумывались о своем будущем, не переживали о возможном наказании, что и не удивительно — вся история этой семья происходила, будто помимо всего остального человечества. Лычковцы[15] не столько боялись безобразий, творимых этими выродками, сколько не понимали, почему им все «сходит с рук», и администрация предпринимает только полумеры. Один из сыновей Любови так и говорил: «А я чтобы не сделал, мне все равно ничего не будет. Хочу жгу, хочу ворую, хочу убиваю… Меня все боятся и менты, и прокурор! Раз боятся, значит есть чего и, значит, я могу делать, что хочу».
Граждане, помня, что самооборона наказуема и видя тому примеры, опасались сами предпринимать, какие-то меры. Но гнев народа — вещь неудержимая
