Механический ученик - Александр Чапковский

Заключённый кашлянул.

Солдат искоса поглядел на острог и сказал:

— Нам разговаривать не велено. Стой на часах да думай. Вот и всё.

— Об чём же ты думаешь? — спросил Ваня и слегка надавил на засов.

Было страшно.

— О корове, — сказал солдат, не замечая лёгкого скрипа.

Засов отошёл в сторону.

— О какой корове? — спросил Ваня и опустил руки.

Между скобой и засовом появился зазор. Дверь острога была открыта.

— О своей, о чьей же ещё, — отвечал солдат. — Как она там без меня?

— Эх ты, — сказал Ваня, облегчённо вздыхая. — Ты бы лучше о звёздах размышлял или о луне. О божьем творении.

— Корова — тоже творение божье, — ответил солдат.

— А раз так, — заключил Ваня, — то и ладно, думай дальше. Пойду спать.

В ту ночь Ване не спалось. Он вспомнил рассказ солдата о колдуне, обдумывая каждое слово. Почему Степан говорил о серебре на далёком Алтае и умолчал про золотую жилу возле деревни Шарташ? Держал ли он своё слово перед Ваней? Или хотел подальше увести солдат?

Ваня так и не нашёл ответа на этот вопрос. Он задремал только на рассвете, но вскоре был разбужен страшным криком.

— Сбежал! — кричал солдат. — Сбежал колдун!

Колдун убежал. Часовой задремал, а колдун открыл дверь острога и укрылся в лесу. Как он изловчился отодвинуть засов? Как сломал кандалы? Никто ничего не понимал. Одно слово — колдун.

— Теперь его не сыскать, — убивался солдат. — Ведь лес для него что дом родной. Что теперь со мной будет?

Бахарев велел спешно закладывать лошадей и собираться в путь.

АЛТАЙСКОЕ СЕРЕБРО

В Екатеринбург пришла радостная весть. Прапорщик геодезии Андрей Иванович Порошин открыл в окрестностях города близ деревни Шарташ богатую золотую жилу. О том немедля написали в Петербург.

— Вот ведь повезло человеку! — говорили вокруг. — Мы здесь испокон веку живём и ни о каком золоте слыхом не слыхали. А он не успел приехать и — на тебе! — находит золотую жилу. Вот что значит заграничное учение.

Ваня слушал эти слова и усмехался про себя. Он-то знал, в чём дело. Знал да молчал.

— Спасибо, Ваня, — сказал ему Андрей Иванович. — Ты сделал для меня великое дело. Я этого тебе никогда не забуду. На днях нашим городом проезжал начальник алтайских Колывано-Воскресенских заводов генерал-майор Беэр. Он прослышал про новые прииски, предложил мне переехать к нему, на Алтай. Там начинается новое, великое дело. Все демидовские заводы на Алтае перешли в руки её императорского величества. Есть на чём себя показать.

— И что, вы согласились? — спросил Ваня.

— Да, но при одном условии, — сказал Порошин. — Со мной поедут мои люди. И среди них непременно будешь ты. Ну как?

— Конечно, едем! — воскликнул Ваня.

Он даже подпрыгнул от радости.

— Погоди веселиться, — сказал Порошин. — За тебя ещё придётся повоевать с Беэром. Он требует опытных мастеров, а ты для него никто, какой-то механический ученик. Но я своего добьюсь. Без тебя не поеду.

С этого дня Ваня стал жадно ловить любые известия, приходившие с далёкого Алтая.

Приедут из тех краёв купцы или горщики — он тут как тут. Прислали в канцелярию новые приказы, он тотчас к Бахареву — нет ли в них чего-нибудь про Алтай?

Понемногу он узнал вот что.

Первым на Алтай поспел вездесущий Никита Демидов. Это было понятно. С такой хваткой да не первым! Ещё в 1724 году он послал туда своих разведчиков.

Прошло два года, и его сынок Акинфий повёз в Петербург образцы алтайской руды. Акинфий расторопностью пошёл в отца. Он быстро добился у государыни разрешения добывать на Алтае медную руду и строить заводы.

Заикнулся он было о золоте, но получил уклончивый отказ. Буде такие руды обнаружатся, их следовало безволокитно отсылать в Петербург на пробу. Там разберутся.

Первые алтайские заводы назвали Колывано-Воскресенскими. Возле них, на реке Барнаулке, начал расти ещё один небольшой заводик. Его обнесли земляным валом и крепостной стеной. Завод охранял батальон солдат. Заводской посад стал главным городом Алтая — Барнаулом.

На алтайских заводах плавили чёрную медь, а слитки везли на Урал. Там из них получали чистую красную медь.

— Зачем возить слитки в такую даль? — удивлялся Ваня. — Не проще бы делать всё на самом Алтае?

Никто не мог толком ответить на этот вопрос. И только однажды, в трактире у Шедаля, Ваня узнал тайну этих тысячевёрстных перевозок. Об этом рассказал купец, который исколесил весь Урал и Алтай и теперь ехал домой, в Петербург.

— В этом деле заложена великая демидовская хитрость, — говорил он. — Демидов считает каждую копейку, думаешь, стал бы он зря на такие перевозки тратить деньги. — Купец наклонился к Ивану поближе, будто Демидов мог его услыхать. — На Урале из этой чёрной меди получали не только красную медь, но золото и серебро. И делали это в подземелье Невьянской башни. Да что тут говорить! Там не только плавили золото да серебро, а ещё чеканили монеты. Вот я слышал про такой случай…

Купец задумался, словно взвешивал в уме, стоит ли говорить об этом или нет. Потом глотнул вина и продолжал:

— Рассказывают, что заявился раз к Демидову беглый солдат. «Я, — говорит солдат, — знаю на Алтае место, где серебра так много, хоть пруд пруди. В том краю живут татарин Азим и русский человек Рябухин, которые делают из этого серебра деньги. Возьмите, говорит, меня под свою защиту, и я вам открою это место». Демидов всё пообещал, а когда солдат ему показал серебро, велел засадить его вместе с Рябухиным и Азимом в подземелье Невьянской башни, чтобы они работали на него и не могли выдать.

— А как звали солдата? — спросил Иван.

— Люди говорили — Степаном.

— А дальше что с ним стало?

— Чего не знаю, того не знаю. Наверное, там и сидит до сих пор. Известно только, что о демидовских делах донесли в Петербург. И по этим доносам выходило, что он плавил золото и серебро не только на Урале, но и на самом Алтае. И тогда государыня издала указ, по которому предписывала все заводы на Иртыше и Оби от Демидова забрать по казённой цене. Теперь всё в тех краях принадлежит государыне — и лес, и земли, и реки, и крестьяне, и сами мастера. Идут оттуда в Петербург обозы с золотом и серебром.

— А что с солдатом-то стало? — не унимался Ваня.

— Да говорю же тебе русским языком — не знаю, — рассердился купец. — Там теперь все солдаты. Рабочих пригоняют на завод по рекрутским наборам. Рабочие — солдаты, инженеры — офицеры. Чуть что — военный суд. Страх божий! — Купец вздохнул и махнул рукой.

Так Ваня и не узнал о судьбе друга.

ПРОШЕНИЕ

Шёл 1753 год.

Пять лет минуло с той поры, как Ползунов покинул Екатеринбург. Казалось, ещё вчера отходили из города подводы, толпились провожающие. И среди них отец и мать Вани…

Лучшие мастера под началом Порошина уезжали из Екатеринбурга в Барнаул, с Урала на Алтай.

Среди них не было Бахарева. Он навлёк на себя немилость начальства, вступившись в очередной раз за провинившегося солдата. Бахарева отстранили от дел, и он, по собственному выражению, впал в меланхолию. Ивану не суждено было вновь увидеть его.

Когда Ваня пришёл прощаться с Шедалем, тот сидел за книгой. Шедаль подошёл к Ване и крепко его обнял.

— У тебя начинается новая жизнь, — сказал он. — Кто знает, встретимся ли мы вновь. Бог сподобил тебя умом и талантом. Направь же свои помыслы на благо отечеству, на облегчение сил трудящихся. Я дарю тебе чертёжный набор, принадлежавший некогда моему другу. Пусть он послужит и тебе!

Теперь чертёжный набор вместе с десятком книг, двумя барометрами и глобусом украшал клетушку Ивана. Своего дома он ещё не построил. Пока жил в чистой курной избе богомольного старика Никиты Скопцова.

Жили тесно. Мать Вани, Дарья Абрамовна Ползунова, перебралась к сыну. Она приехала одна — отца отправили в Петербург с караваном уральского камня. Но в доме Ивана появились новые люди.

Дела Ползунова на Барнаульском заводе сперва складывались как нельзя удачно. Через год его произвели в прапорщики, унтер-шихтмейстеры, немного прибавили жалованья. Унтер-шихтмейстеру по чину полагалась прислуга. К Ивану приставили денщика Семёна и дворовую девушку Прасковью.

Андрей Иванович Порошин всячески покровительствовал ему. По его просьбе иноземный инженер Иоанн Христиани обучал Ивана пробирному, плавильному и другим горным наукам, дабы сделать его достойным к производству в младшие офицеры.

Казалось, что перед Ползуновым открывается безоблачное будущее. Но жизнь распорядилась по-другому. Порошин служил на Алтае недолго. Через несколько лет он уехал в Петербург, где получил чин полковника и должность начальника Колывано-Воскресенских заводов. Управлять заводами он по приказу государыни должен был, находясь в столице, а на заводах всем распоряжался Христиани. Понятно, что у Христиани не хватало времени, и он занимался с Ползуновым всё меньше и меньше. Учёба закончилась тем, что он дал Ивану необходимые книги да иногда освобождал его от работы ради занятий.