Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов

Теперь, задним числом, нельзя без улыбки вспоминать, как проходило обсуждение и особенно голосование. Б.Б. Дубенцов внимательно следил, кто как себя ведет и, главное, голосует. В последнем ряду сидел А.А. Фурсенко и не менее внимательно наблюдал за всем происходящим. Мне тогда было грустно, но, как это ни парадоксально, в то же время радостно. Я вспомнил, как в 1961 г. меня, студента 2-го курса, исключали с экономического факультета СПбГУ за то, что я на семинаре оспорил марксистскую точку зрения, согласно которой прибавочная собственность суть неоплаченный труд рабочих, написал курсовую работу, отрицавшую «закон» абсолютного и относительного обнищания пролетариата при капитализме и высказывал другие «антимарксистские взгляды». В советское время спорить было опасно не только по вопросам политической экономии. Не меньшая угроза заключалась и в открытой критике принципиальных марксистских схем российской истории, наверное, вплоть до 1985 г. А теперь, в 2008 г., за попытку кардинально пересмотреть традиционные взгляды на имперскую Россию и на Революцию 1917 г., несмотря на усилия дирекции Института, старания двух академиков, один из которых курировал в ОИФН РАН исторические науки, и одного члена-корреспондента (причем все они являлись действительно очень влиятельными людьми в исторической науке), я наказан только тем, что не получил институтский гриф на книгу. «Какое счастье, что мы дожили до такого времени, — думал я. — Ситуация в отечественной науке принципиально изменилась».

Забавно и другое: мои оппоненты являются, по крайней мере на словах, последовательными поборниками свободы слова и печати. Сколько чернильных слез было пролито ими по поводу цензуры в царской и советской России! И вот теперь, в 2008 году, они фактически ввели в завуалированной форме цензуру в СПбИИ РАН. Поистине трагедии превращаются в фарс! «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри»{10}, — когда-то заметил А.Н. Герцен.

В 2010 г. моя монография «Благосостояние» все-таки увидела свет, хотя, как я слышал из первых рук, на издательство оказывалось давление с целью помешать публикации. Я работал над книгой до последней минуты, усиливая аргументацию, добавляя новые данные, и вследствие этого она существенно увеличилась в объеме. Публикация «с колес», да еще в Москве имела негативное последствие — по моей вине были допущены опечатки, а также стилистические ошибки, которые создавали возможность для различного толкования данных. В настоящее время работа над рукописью в издательствах изменилась по сравнению с советскими временами. Раньше, в целях идеологического контроля, редактор нес большую ответственность за книгу, от него требовалось даже заключение о качестве рукописи. Теперь в большинстве издательств роль редакторов сводится к минимуму, и они стараются как можно меньше изменять текст; корректоры также убавили рвение — соответственно зарплате. Ненужность идеологического контроля, отсутствие ответственности издательств (в том числе и за качество издаваемых книг) перед вышестоящими инстанциями (у многих издательств их фактически нет), упразднение цензуры, исчезновение директивных органов, стремление издательств к снижению издержек, в том числе за счет уменьшения оплаты работы редакторов и корректоров (а кто будет хорошо работать за низкую зарплату) и полная свобода автора привели к серьезным негативным последствиям — качество подготовки рукописи к публикации понизилось. Авторская свобода, которой в советское время желали авторы («запрет и надзор были рутиной нашей жизни, в том числе и академической», — говорил А.Я. Гуревич{11}), получена; их мечта, можно сказать, сбылась. Однако это увеличило и роль авторов на всех этапах подготовки рукописи. Теперь если не вся, то главная ответственность за качество рукописи, в том числе за опечатки и ошибки, падает на них. Но во многих случаях они к этому оказываются не готовы; вместе с цензурой исчезла и самоцензура. К тому же редактор — это серьезная интеллигентная профессия, требующая специальных способностей, особого характера и опыта. Не все даже большие ученые могут быть хорошими редакторами, в особенности своих работ. Я не стал исключением. Все мои книги, кроме «Социальной истории», выходили в издательстве «Наука», а «Социальная история» — в издательстве «Дм. Буланин», которое старается работать как «Наука». Издававшие работы в «Науке» знают, какие квалифицированные там кадры и какие высокие требования к качеству публикуемых книг там предъявляются. Это меня избаловало и расхолодило. При подготовке к публикации «Благосостояния» я проявил беспечность, переложив всю ответственность на других, за что справедливо был наказан, пропустив опечатки и стилистические ошибки, которые могли быть истолкованы как содержательные, логические или статистические ошибки. Они не имели важного значения, ибо сами расчеты сделаны верно, но наличие опечаток, конечно, не украсило книгу и вызвало ненужные споры, так как к ним буквально «прицепились» оппоненты, раздувая до принципиальных ошибок в расчетах (подробнее об этом см. в других разделах книги).

Моя беспечность объясняется еще одним обстоятельством: я недооценил, что работа на современном компьютере, оснащенном новейшими программами, требует повышенного внимания к тексту и расчетам. Когда пишешь пером или печатаешь на машинке, опечатки или ошибки не могут автоматически переходить из одного текста в другой. Теперь текст практически без проверки легко дублируется, и допущенные первоначально опечатки и ошибки также повторяются, а сделать ошибку при наборе на компьютере легче простого. Кроме того, исправления, которые делаются в тексте, не оставляют следа (если не включается специальная опция программы), зато оставляют ощущение, что они сделаны верно. И если их не проверить, волей-неволей допускаются ошибки. При расчетах в Excel или других статистических программах ситуация еще более осложняется. Программы работают прекрасно, считают абсолютно верно, но если допустишь какую-нибудь малейшую оплошность при вводе данных, расчет формально будет правильным, а по существу нет. Словом, компьютер, несомненно, облегчая техническую работу, требует повышенного внимания. Это как работа на станке сравнительно с работой вручную. Чуть зазевался — брак или травма. Когда в книге сотни тысяч цифр, 237 таблиц и шесть больших статистических приложений, бдительность должна была быть утроена.

Выход книги в свет вызвал довольно много откликов. Мне известно 14 опубликованных рецензий[4] и материалы двух «круглых столов» — в журналах «Родина»{12} и «Российская история»{13}. Из 28 российских и трех иностранных историков, высказавшихся о книге, по преимуществу положительно ее оценили 21, а отрицательно — 8. Первых можно отнести к «оптимистам»: М.А. Бабкин, Г.Г. Богомазов, Ю.А. Борисенок, З.С. Бочарова, Е.З. Година, М.А. Давыдов, Е. Зиновьева, М.Д. Карпачев, О.Н. Катионов, Янис Коцонис, С.В. Куликов, О.И. Митяева, А.Ю. Морозов, И.В. Побережников, И.В. Поткина, Такео Судзуки, С.Л. Третьяков, И.И. Федюкин, Грегори Фриз, В.Г. Хорос, С.А. Экштут. Вторых к «пессимистам»: В.П. Булдаков, Н.А. Иванова, А.А. Куренышев, Т.Г. Леонтьева, И.В. Михайлов, С.А. Нефедов, А.В. Островский, П.П. Щербинин. Идентифицировать взгляды Л.В. Волкова и В.Б. Жиромской я затрудняюсь. Если «круглый стол» до некоторой степени отражает распределение мнений в сообществе историков (мне, например, кажется, отражает), то можно говорить — «оптимистов» больше, чем «пессимистов»; большинство историков позитивно оценивает имперское прошлое России.

Мнения участников дискуссии, естественно, разные — от полного признания моих выводов до полного их отрицания, что в современном науковедении считается признаком оригинальной работы: банальное дискуссии не вызывает. Как сказал на «круглом столе» главный редактор журнала «Родина» Ю.А. Борисенок: «Книга убедит далеко не всех — налицо аргументированное и хорошо подготовленное покушение на устои, от которых тягостно отказываться»{14}. Бурная дискуссия свидетельствует: отечественная историческая мысль, несмотря на все трудности, продолжает творчески работать. Однако мое удовлетворение омрачилось тем, как был осуществлен подбор участников «круглого стола» в «Российской истории» и для дискуссии в «Вопросах истории».

В число 14 российских участников «круглого стола» входили В.П. Булдаков, его жена Т.Г. Леонтьева и друг их семьи и соавтор И.В. Михайлов, которые скоординированно атаковали (иначе сказать трудно) мою книгу. В.П. Булдаков известен как большой любитель покуражиться над коллегами. В его книге «Красная смута» десятки примеров не просто невежливого, а грубого к ним отношения{15}. На основе стилистического анализа текстов трех рецензентов можно предположить: отзыв И.В. Михайлова, который давно уже ничего не производит, кроме редких маленьких статей и рецензий[5], фактически написал В.П. Булдаков, а отзыв Т.Г. Леонтьевой он редактировал. Причем отзывы В.П. Булдакова и И.В. Михайлова написаны отнюдь не академическим стилем, содержат вздорные и оскорбительные обвинения, в том числе намек на подлог данных. Крайне огорчительно, что В.П. Булдаков и И.В. Михайлов вывели спор за рамки традиций, принятых в научном сообществе. К ним вскоре присоединились А.В. Островский и С.А. Нефедов (все они постоянно ссылаются друг на друга), и дискуссия, к сожалению, пошла неакадемическим путем (подробно см. в главе «Nullius in verba»).