Без Отечества… Цикл ’Без Веры, Царя и Отечества’ - Василий Сергеевич Панфилов

Сначала от финнов дистанцировались мы трое, а потом, по мере того, как аборигены начали заводиться всё больше, весьма живо обсуждая местную политику и то, кого нужно повесить, а кого расстрелять, фонтанируя кровожадными идеями о Всеобщем Счастье Страны Суоми, постояльцы гостиницы поделились на два лагеря. Не резко, нет…

Но в итоге «они» остались в крохотном холле, переместившись частично наружу и шастая туда-сюда, хлопая дверьми и пуская морозный воздух, выпуская взамен спертый, пополам с табачным дымом и алкогольными парами, а «мы» поднялись наверх. Не то чтобы мы разом сплотились, но большая часть остановившихся здесь иностранцев — моряки, которые по определению умеют встраиваться в коллектив, и притом любой, независимо от степени интернациональности и паскудности этого самого коллектива и встраивающейся личности.

«— Три часа ночи» — отмечаю я «для истории», вытащив те самые, помятые и памятные «Сухарёвские» часы, ставшие для меня в этой жизни первыми. Спать никто не собирается, да и как тут уснёшь?! Стрельба хоть и сильно отдалилась, но стала заметно гуще, а вдобавок где-то вовсе уж вдали забухали орудия, и как бы не корабельные!

Устроились мы на втором этаже, заняв узкий коридор ближе к туалету, и несколько номеров, в которых настежь распахнули двери, а в парочке и окна для проветривания. Разом все закурили, загалдели, начали обсуждать ситуацию в меру своего понимания.

Я сижу на полу, подогнув под себя ногу и прислонившись спиной к обшитой досками стене. В руке, чтобы не выделяться, тлеет папироса, и время от времени я затягиваюсь, чтобы она не погасла.

— … чёртовы финны, — бурчит грузный, одышливый сосед слева, как я уже знаю — механик на каком-то мелком шведском транспортнике, — всё-то у них не как у людей!

— … а я тебе говорю, они все жиды! — в маленьких свиных глазках эксперта напротив — ноль готовности к диалогу, но святая уверенность в своей правоте, подтверждённая габаритами племенного быка, — Все!

С экспертом, в силу его внушительных габаритах не спорят. А нет… не только поэтому!

— Жиды, — закивали просвещённые европейцы, — всё так и есть!

— Христа распяли, — подвякнул кто-то православно, — Спасителя нашего!

В руку мне ткнулась липкая бутылка с каким-то пойлом, машинально беру и оглядываюсь.

— Глотни чутка, — щерится беззубо механик, доброжелательный и почти святой, как Мать Тереза, — добрая аквавита! Х-ха!

Выдох его заканчивается благородной отрыжкой, наполненной парами аквавиты, копчёной селёдки и табака, ну и больных, отродясь нечищеных зубов, но к запахам такого рода я давно привык.

Киваю… задержав дыхание, и приставив горлышко к губам, смачиваю губы, для видимости дёргая кадыком и стараясь не думать, что там в бутылке, и кто её касался губами. Сифилис, в том числе и бытовой — бич современного мира… а лечат ртутью[iii], бывает даже — успешно. А ещё туберкулёз…

— … чёртовы русские! — врезается в череп дребезжащий баритон, — Поднялись на бунт сами, так какого чёрта…

Передаю бутылку назад, и механик, сделав пару жадных глотков, глубоко затягивается, как бы закусывая горючую жидкость, и передаёт бутылку дальше. Я слушаю про экспорт Мировой Революции, и к слову, народ высказывает в том числе и здравые мысли по этому поводу. Хотя бреда, разумеется, значительно больше…

— … а я тебе точно скажу — вся эта Мировая Революция — жидами и для жидов выдумана! — «Панда» уже окосел на старых дрожжах и наседает на свинообразного «эксперта», — Кто, как не они…

Эксперт, которому мой новый приятель зеркалит его же собственные мысли, кивает и кажется, считает «Панду» за отличного парня!

— … а я тебе — с крестей! — в одном из номеров играют в карты, поставив узкие кровати «на попа» и рассевшись на полу. Дыма там — столбом! Все пыхают так, будто задались целью поскорее потратить запасы имеющегося при себе табака.

— Мальчики, — пожилая прелестница, потрёпанная жизнью и тысячами херов, выглянула из номера по соседству, держась за дверь, чтобы не упасть, и глядя на нас косящими в разные стороны глазами, — кто хочет развлечься? Недорого?

Голос пропитой, хриплый. В качестве рекламной акции блядь вытащила из сорочки длинную грудь с крупным, обвисшим соском, и пожамкала её с улыбкой, которую сама, по-видимому, считала эротичной. Мятые губы с размазанной помадой, раздвинулись приветливо, показывая сперва недостаток окрашенных красным зубов, а чуть позже — язык с жёлтым налётом и немалые таланты к оральному сексу.

— О, фрекен! — шумно возрадовался один из моряков, отважно воздеваясь на ноги и отправляясь к ней штормовой походкой, — Вы… ик… прекрасны как утренняя роса, я… ик… мужественен и могуч, так почему бы нам… ик… не поебаться?

Прелестница жеманно захихикала и утянула могучего и мужественного моряка в номер. Поскольку дверь они не закрыли, вскоре мы все имели удовольствие слышать донельзя фальшивые стоны проститутки, а несколько минут спустя — победительный рык любителя подвядших прелестей.

К этому времени у дверей уже выстроилась очередь, в которой самые нетерпеливые заглядывали внутрь, комментируя увиденное и теребя через штаны первичные мужские признаки.

— … ух, как она его ногами обхватила! Горячая штучка!

В руку мне снова утыкается бутылка, но кажется, уже другая. Спрятав горлышко в кулаке, дёргаю кадыком и передаю её дальше. Кстати…

— Турецкий! — объявляю громко, — Угощайтесь, братья!

«Братья» ответили радостным рёвом, запуская в кисет загребущие лапы, и через несколько минут вернули почти пустым.

«— Вовремя, — холодно отмечаю я, растягивая губы в приветливой улыбке, — чуть раньше, и моё предложение прозвучало бы подхалимски, чуть позже — уже не заметили бы, и забыли через пять минут».

Это странно, но ситуация, в которую я попал, будто встряхнула меня, ставя мозги на место. Появилось не просто желание жить, а вкус к жизни. Здесь и сейчас, сидя на полу и передавая бутылку по кругу, я чётко осознавал, что именно такие мгновения годы и десятилетия спустя, на склоне маразма, и будут вспоминаться как самое…

… нет, не лучшее, но яркое и выпуклое. Здесь и сейчас я живу!

— А я те г-варю… — отвлёкшись от своих мыслей, перевожу взгляд ссору, чувствуя себя естествоиспытателем в зоопарке. В желудке плещется толика алкоголя, в руке очередная самокрутка, которую я не курю, а в голове рефреном крутится «Эх, однова живём!»

— Нет, ты послушай…

Ссора пьяных не всегда интересна, особенно когда она происходит рядом, и последствия ссоры можно нечаянно ощутить на себе. Прислушиваюсь… кажется, спор по поводу очерёдности… хм, опыления. Да, так оно и есть!

— Вдвоём идите, — советую неожиданно для самого себя, или вернее — советует алкоголь во мне.

Престарелая блядь, захихикав, назвала меня «пошлым