Гражданская Война в освещении П Н Милюкова - С Мельгунов

Этим примером я хотел лишь показать, что "схема" П. Н. Милюкова должна быть существенным образом корректирована. Много было причин, разрушивших антибольшевицкий фронт. Можно говорить об утерянной возможности единого фронта, но не в том контексте, как это делает П. Н. Милюков.

III. ИДЕЯ ДИКТАТУРЫ.

Красной нитью в новом исследовании П. Н. Милюкова проходит утверждение, что в период революции и гражданской войны, за идею диктатуры стояли правые, консервативные элементы. Если бы себя и свою политическую группу П. Н. Милюков относил к правому консервативному сектору, то формально возражать не приходилось бы. Несомненно, в революционные месяцы с партией к. - д. произошло то же, что с социалистами-революционерами. Эти "массовые" партии потеряли свой облик: одна - демократически, другая государственно-социалистический. По мановению какого то волшебного жезла исчезло с лица земли русской все, что только было правее к. - д., и с партией народной свободы шло все то, что было против так называемых "завоеваний революции".

Партия обросла чужеродным телом и получила совсем иную физиономию по своему составу - как были мартовские социалисты, так были и мартовские кадеты. Естественно, что этот элемент был против блокирования даже с умеренными {25} социалистами, что они хватались за спасительный флаг в виде военной диктатуры. Но не только эти круги стояли за диктатуру, не только эти круги противились соглашениям с умеренными социалистами, а и те интеллигенты-государственники, которых П. Н. Милюков в своей истории выставляет носителями идеи объединения демократических элементов страны. Здесь то П. Н. Милюков многое из недавнего прошлого основательно забыл.

Для того, чтобы охарактеризовать позицию самого Милюкова, как политического деятеля и как руководителя в теории наиболее крупной буржуазно-демократической партии в месяцы революции, конечно, надлежит обратиться к основному тексту его "Истории". Это слишком отвлекло бы меня в сторону. Но несколько слов сказать нужно, поскольку некоторые специфические черты сказались и в тексте "России на переломе".

Прежде всего у Милюкова сохраняется желание сосчитаться со своими политическими противниками - главным образом, конечно, с А. Ф. Керенским. Мне приходилось уже отмечать, что ко всей истории революции П. Н. Милюкова можно было бы поставить два эпиграфа, взятых из текста:

"А. Ф. Керенский пожал то, что посеял" и "все опасения П. Н. Милюкова осуществились". Много грехов числилось в революционное время за русскими социалистическими партиями, но доказать, что в первые месяцы революции одна только "партия народной свободы" стояла на государственной точке зрения П. Н. Милюкову, к сожалению, в своей истории не удалось. Дразнить "костлявой рукой голода" и махать своего рода красной тряпкой перед разъяренным быком, имя которому было революционная стихия - не значит еще проявлять патриотическую жертвенность и здравый государственный смысл. Между тем, в этом повинен не менее других и сам П. Н. Милюков.

Для Милюкова как будто бы все зло в Керенском; {26} этот запуганный диллетант, трагический комик хитрит, имея в виду свои личные интересы и отожествляя русскую революцию с собственной персоной; он балансирует только для сохранения своей власти. Персонифицируя так революцию, историк забывает, что если Керенский, допустим, и был склонен к "полновластным распоряжениям и диктатуре", если у него "закружилась голова" на "высоком посту", то к этой персонификации власти привела в значительной степени жизнь, неумение партийных верхов в революционное время встать на государственную и действительно национальную точку зрения.

История Милюкова во всяком случае должна разойтись с мемуаристом Милюковым. Позвольте напомнить дни мартовского съезда партии народной свободы, - дни, когда П. Н. Милюков еще не был вынужден оставить ряды Временного Правительства. Лидер партии 28 марта говорил: "Я помню тот решительный момент, когда я поздравлял себя с окончательной победой, это был момент, когда по телефону на нашу просьбу стать министром юстиции А. Ф. Керенский ответил согласием ("бурные апплодисменты", отмечает газетный отчет того времени); тогда я понял, что есть государственные умы и таланты (курс. мой) и в этих рядах" ("Речь" № 73). А вот более ранние слова партийного единомышленника Милюкова, Н. М. Кишкина, в московском Ком. Общ. Орг. 8-го марта: "Я только что вернулся из Петрограда и могу засвидетельствовать, что, если бы не Керенский, то не было бы того, что мы имеем. Золотыми буквами будет записано его имя на скрижалях истории". (Заславский "Хроника Рев.", кстати с этой необходимой справочной книгой П. Н. Милюков, по-видимому, не знаком).

Так же строг историк Милюков к генералу Корнилову. О человеке, который в сознании широких кругов эмиграции окружен нимбом национального героя, историк счел возможным повторить ходячую остроту в некоторых левых кругах в {27} августовские дни 1917 г.: "Das Herz eines Lowen, der Kopf eines Schafes" (Сердце льва - голова барана) (это было особенно неуместно в немецком издании). Он с осуждением относится к Корниловскому выступлению 27-28 августа. Это выступление "провело еще более резкую грань между социалистической и несоциалистической демократией. Но в то же время оно подорвало связь между социалистической и несоциалистической правой буржуазией. Корнилов оказался в руках правых организаций", которые "уже с самого начала были тем, чем они оказались впоследствии - элементом реакционным".

Таков вывод историка, и с ним, пожалуй, в значительной степени нельзя не согласиться. Но естественно, в прошлом должна быть очерчена и роль самого Милюкова. Вся его позиция толкала партию народной свободы в корниловский лагерь. Просмотрите тогдашнюю левую печать, и вы натолкнетесь на постоянное сравнение политической позиции Милюкова с позицией Тьера. Не только горьковская "Новая Жизнь" будет доказывать, что партия народной свободы "главная, если не единственная представительница и защитница интересов контрреволюционных имущих слоев", но и редактируемая Е. Д. Кусковой "Власть Народа" будет писать в июне: "к гражданской войне, вот к чему ведут к. д.". В связи с партийным съездом Прокопович найдет речи их лидеров безответственными и возмутительными: "Кадеты перешли на сторону реакции". Российский Тьер естественно вместе со Струве и Шульгиным будет числиться в среде участников московского Съезда Общественных Деятелей. Теоретически он должен быть солидарен с Корниловым.

В книге Владимировой "Корниловщина" - книгу, по-видимому, П. Н. Милюков также не знает - опубликован характерный документ: это ненапечатанная передовая статья в "Речи". 30 августа газета вышла с белой полосой вместо передовой статьи.

29 августа выяснилась неудача ген. Корнилова, и редакция или не успела подготовиться к новой позиции, которую надлежало занять, или не могла {28} напечатать свою статью из опасения расправы со стороны образовавшегося Комитета народной борьбы с контрреволюцией (в комитет входили, и даже главенствовали, большевики).

В ненапечатанной статье говорилось: "Ген. Корнилов не реакционер, его цели не имеют ничего общего с целями контрреволюции, ген. Корнилов ищет путей довести Россию до победы над врагом и не предрешает народной воли в будущем устройстве Учредительного Собрания. Нам тем легче присоединиться к этой формулировке национальной идеи, что мы говорили в тех же самых выражениях задолго до генерала Корнилова. Да, мы не боимся сказать, что Корнилов преследовал те же цели, какие мы считали необходимыми для спасения родины". Теперь историк Милюков всячески затушевывает участие партии к. д., или некоторой ее части, в Корниловском движении - лишь правые круги выдвигали диктатуру.

Припомним, что писал ген. Корнилов в приказе № 897: "Я хотел в согласии с целым рядом лиц, пользующихся общественным доверием и с целым рядом общественных организаций, стремящихся к спасению России... дать сильную власть". Припомним и показания ген. Алексеева, утверждавшего, что ген. Корнилов действовал по соглашению с некоторыми членами Временного Правительства и что только в последние дни 26-28 августа это соглашение было нарушено. В деле Корнилова еще много неясного (В сущности, за исключением показаний А. Ф. Керенского следственной комиссии ("Дело Корнилова". Изд. "Задруги" 1918 г.), показания остальных заинтересованных лиц мы имеем лишь в выдержках, напечатанных в книге Владимировой "Контрреволюция в 1917 г." (1924) и Мартынова "Корнилов" (1927 г.).).

Газетная полемика между Керенским и Милюковым не дала ответов на те сомнения, которые возникают при ознакомлении с закулисной стороной дела. Термин "заговор" в отношении лично Корнилова не подходит, ибо слишком много было взаимных недоразумений в эти августовские {29} дни. (Несомненно в антураже Корнилова - у Завойко и др. плелись нити определенного уже заговора, о чем Корнилов мог быть и неосведомлен). В прениях по моему докладу П. Н. Милюков должен был, однако, признать, что отношение к. - д. к Корниловскому выступлению не было отрицательным, так как оно было неизбежно. И глубокий смысл приобретает тогда письмо ген. Алексеева П. Н. Милюкову 12 сентября - письмо, о котором совершенно умалчивает в своей истории П. Н. Милюков.