История Советского государства. 1900-1991 - Николя Верт

Наследие феодального прошлого также ощущалось и в экономическом мышлении землевладельцев. Помещик не стремился внедрять технические усовершенствования, которые увеличили бы производительность труда: рабочая сила имелась в избытке и почти бесплатно, так как сельское население постоянно росло; кроме того, помещик мог использовать примитивный сельскохозяйственный инвентарь самих крестьян, привыкших выплачивать долги в виде барщины. (Имелись, конечно, и некоторые исключения, в основном на окраинах империи — в Прибалтике, вдоль побережья Черного моря, в степных районах юго-востока России, в тех местностях, где давление общинного уклада и пережитки крепостничества были слабее.) Поместное дворянство постепенно приходило в упадок из-за непроизводительных расходов, которые в конечном итоге привели к переходу земли в руки других социальных слоев населения. Однако процесс этот был значительно замедлен как правительственными мерами в защиту поместного дворянства, например созданием в 18 85 г. Государственного дворянского земельного банка, который выдавал ссуду под 4% годовых и без особого контроля (что позволяло помещикам производить выгодные сделки, по вовсе не обязательно улучшало состояние их поместий), так и путем постоянного повышения цен на землю. На рубеже века родовые помещичьи земли были еще весьма значительными. Что же касается крестьян, они продолжали с растущим нетерпением ждать новых наделов за счет помещичьих земель и, получив в 1861 г. юридическую свободу, стремились к свободе экономической.

4. «Рабочий вопрос»

Одним из последствий экономического развития 18 90-х гг. стало образование промышленного пролетариата. Под влиянием преувеличенной оценки Ленина, который считал, что пролетарское и полупролетарское население города и деревни достигает 63,7 млн. человек, советские историки, как правило, переоценивают его численность. В действительности же количество рабочих, находящихся на заработках в различных отраслях сельского хозяйства, промышленности и торговли, не превышало 9 млн. Что же касается рабочих в строгом смысле слова, их насчитывалось всего 3 млн., и они составляли относительно малый процент от общего количества «предпромышленной» бедноты — прислуги, поденщиков, мелких ремесленников.

Как бы то ни было, чрезвычайно высокий уровень промышленной концентрации способствовал возникновению подлинного рабочего класса, подчиненного капиталистическим формам производства. Русский пролетариат был молодым, с ярко выраженным разделением между небольшим ядром потомственных рабочих довольно высокой квалификации и подавляющим большинством подсобных рабочих, недавно прибывших из деревень и возвращавшихся пуда более или менее регулярно. В рабочей среде одного и того же города классовое сознание было далеко от единства; так, например, в Москве железнодорожники или рабочие-металлурги завода Гужона считали себя рабочей элитой по сравнению с сезонными рабочими, нанимавшимися зимой на пищевые или кожевенные предприятия. То же самое наблюдалось и в Санкт-Петербурге, где путиловцы и рабочие кораблестроительных верфей, более двух поколений жившие на Выборгской стороне, считали себя непохожими на работников текстильной промышленности, недавно прибывших из Костромской губернии. В Баку этнические распри между армянами, турками, персами, кавказскими народностями создавали препятствия для любых форм объединения рабочих. В целом в недавно созданных промышленных центрах рабочее население было более гибким. Около трети рабочих жили за пределами традиционных городских центров либо вокруг изолированных заводов, стоящих вдоль путей сообщения, либо неподалеку от источников энергоснабжения.

Русский пролетариат подвергался особо жестокой эксплуатации. Рабочий день длился долго (от 12 до 14 часов), заработная плата была нищенской, к тому же нередко из нее удерживали треть в счет бесчисленных штрафов. Несчастные случаи па работе случались очень часто (за один лишь 1904 г. насчитывалось 500 погибших и 5500 тяжело раненных только среди железнодорожников). Условия жизни рабочих зачастую не поддаются описанию; так, на Украине они жили в землянках, в крупных городах — в мрачных бараках, казармах, трущобах, расположенных на окраинах.

«К счастью, в России не существует, в отличие от Западной Европы, ни рабочего класса, ни рабочего вопроса», — заявил Витте в 1895 г. «Дедушка русской индустрии», как его называли, считал достаточным условием гарантии мира и согласия доброе отношение работодателя к своим рабочим, простоту и справедливость во взаимных отношениях. Только подобным патриархальным отношением можно объяснить примитивность существовавшего трудового законодательства. В 1882 г. министр финансов Бунге попытался ввести намеки на трудовое законодательство: ограничение рабочего дня для подростков моложе 15 лет, запрещение труда детей моложе 12 лет и создание особого отряда рабочих инспекторов. Но реакция заводских хозяев была крайне резкой, и Бунге пришлось покинуть свой пост. Впоследствии часто возникали разногласия в отношениях между Министерством финансов, связанным с промышленниками и охотно идущим на уступки заводскому начальству, и Министерством внутренних дел, проникнутым патриархальным духом и стремящимся в первую очередь к сохранению общественного спокойствия, но склонным считать, что можно решить социальные вопросы авторитарным улучшением жизни рабочих.

Один за другим чередовались противоречивые законы: в 1885 — 1886 гг. был провозглашен запрет на использование труда женщин и детей в ночное время; правило, по которому суммы, взимаемые в качестве штрафов, должны были идти на улучшение условий труда. Тут же принимались законы, идущие вразрез с этими положениями. Несмотря на оптимистические заявления Витте, первые конфликты разразились к середине 1880-х гг. Наиболее значительной была забастовка в мае — июне 1896 г. Бастовало 35 тыс. рабочих текстильной промышленности Санкт-Петербурга. Они выдвигали чисто экономические и социальные требования: сокращение рабочего дня, повышение заработной платы, отмена штрафов, открытие вечерних и воскресных школ. Правительство, испугавшись размаха и длительности забастовки, пошло на уступки. Закон 14 июня 1897 г. ограничил рабочий день одиннадцатью с половиной часами и обязал соблюдать режим выходного воскресного дня. Подобно предыдущим, данный закон плохо соблюдался из-за отсутствия надлежащего аппарата трудовой инспекции; в итоге он не привел к существенным изменениям условий жизни и работы промышленного пролетариата, требования рабочих не снизились, а, скорее наоборот, возросли.

В принципе все виды рабочих объединений и профсоюзов были под запретом. Однако, чтобы предупредить возможные контакты между рабочими и «профессиональными агитаторами», власти решили создать официальные профсоюзы, которые получили название зубатовских по имени раскаявшегося революционера, перешедшего, подобно многим другим, на службу в царскую охранку, Идея Зубатова была проста и полностью соответствовала самодержавной идеологии, согласно которой царь-батюшка являлся естественным защитником рабочего люда, Поскольку забастовки и всякие другие виды рабочего движения не разрешались, правительству надлежало самому взять в руки заботу о «законных» интересах трудящихся. Таким образом власти стремились укрепить традиционные верноподданнические настроения в рабочей среде и избежать постепенного перерастания борьбы рабочих за свои права в революционную борьбу против существующего строя. В действительности же подобного рода организации, созданные сверху, чтобы воспрепятствовать проникновению революционных идей в рабочую среду, оказались обоюдоострым оружием, ибо на смену бывшему типу рабочих из крестьянской среды, рабочему 1870 — 1890-х гг., пришел новый, более сознательный рабочий, готовый разоблачить происки «зубатовщины», как это показало стачечное движение летом 1903 г. на Украине, в частности в Одессе.

В одном из донесений полиции в 1901 г. отмечалось: «Из доброго малого рабочий превратился в своеобразного полуграмотного интеллигента, который считает своим долгом отбросить религиозные и семейные устои, позволяет себе игнорировать законы, нарушать их или глумиться над ними». Советские историки всегда преувеличивали уровень классовой сознательности и политической зрелости русского пролетариата. Они особенно настаивали на идеологических расхождениях между «мелкобуржуазной», «утопической» позицией народников и подлинным классовым самосознанием рабочих еще до появления первых социал-демократических группировок. По суш дела, нечеловеческие условия существования, в которых находился рабочий класс, полное отсутствие политических и профсоюзных свобод вызывали скорее глухое недовольство и спонтанный протест, поднимали рабочих на стачки, бунты и погромы, не способствуя созданию оформленного профсоюзного движения или политической деятельности на долговременной основе. Вплоть до 1905 г. контакты между рабочей средой и профессиональными революционерами были весьма ограниченными. Тем не менее в 1902 г. один знаток рабочего вопроса писал, что страна находится па вулкане, готовом к извержению в любую минуту. И действительно, революция 1905 г., ко всеобщему удивлению, показала силу рабочего класса, который еще в июле 1904 г. «Искра» — официальный орган Российской социал-демократической рабочей партии — называла аморфной массой, лишенной какого бы то пи было классового сознания.