Италия – Россия – Камчатка - Амаяк Тер-Абрамянц

…И вот знаменитая площадь Синьории с конной статуей Козимо Медичи, Нептуном и, конечно, Давидом Микеланджело (копией) у самых дверей в Синьорию. На этой небольшой квадратной площади чувствуешь себя погруженным в вещество истории…

Я отдыхал в прохладном зале Синьории, впечатленный его гигантскими размерами, золотом и гигантскими фресками на правой и левой стенах, изображающими битвы флорентийцев с врагами, а какой-то служащий музея, итальянец лет пятидесяти в костюме с зеленой рубашкой, с волнистой убеленной сединой шевелюрой рассказывал что-то веселое, стоя перед сидящей за столиком пожилой билетерше. При этом было явно заметно, что ему доставляет неосознанное, почти физическое удовольствие, как соловью пенье, само звучание выразительной с барочными виньетками итальянской речи.

Настоящего Давида Микеланджело, я увидел в Галерее Академии. Он стоял посреди зала, освещенный со всех сторон, белый и свежий, будто его вырубили только вчера, а напротив, прямо на полу, расположилась стайка юных белокурых художниц – гостьи какой-то северной страны, – старательно исполняющие карандашные наброски его головы и фигуры…

Эстетизм присущ итальянскому характеру. Здесь чувство чувство прекрасного не убито даже в самом последнем бомже! И доказательство этому я впервые увидел во Флоренции. – Вообще-то Италия страна благополучная и социально обеспеченная: если мужчина за всю жизнь проработал хоть день, то с 60-ти лет он уходит на пенсию, которой хватает не только на то, чтобы достойно жить, но и даже путешествовать за границу (туристические фирмы Италии продают путевки пенсионерам со значительной скидкой – всего за 10% от их стоимости!). И, тем не менее, как это ни парадоксально, бомжи здесь есть, хотя их несравненно меньше чем в Москве.

Одного такого я и увидел во Флоренции, возвращаясь к вокзалу по улице Рома: седобородый старик с палочкой, в драном костюме, босой (камни в мае во Флоренции теплые), с грязными в черных трещинках ступнями, в ветхой соломенной шляпе, – а в шляпе с претензией на элегантность торчит воронье перо! – Да и палка у старика, если присмотреться, какая-то особенная, суковатая, как-то оригинально и хитро изогнутая! Да и седая борода, если отвлечься от грязи – борода пророка! А как он горделиво выпрямился, когда проходил мимо рабочих возившихся на проезжей части у открытого канализационного люка, как он величаво заговорил с ними и вдруг, стал ловко крутить и размахивать палкой, показывая изящные фехтовальные выпады! – а рабочие, глядя на него, добродушно смеялись…

Для кого Флоренция славна прежде своими сокровищами живописи, а для меня не менее славна этим бомжом! Его воронье перо в шляпе сказало мне об Италии не меньше, чем все сокровища ее культуры: чувство прекрасного в настоящем итальянцае умирает последним!

Рим зеленоглазый

Древние камни – сердце исторического Рима. Но они вовсе не определяют его облик – их слишком мало и, кроме Пантеона, в Риме нет ни одного полностью сохранившегося античного здания. Развалины, античные фрагменты в виде колонн, триумфальных арок, столпов выглядят лишь вкраплениями в основной массив, принадлежащий векам 18-ому и 19-ому или, по меньшей мере, Эпохе Возрождения. Рим вообще не имеет единого облика как, скажем, Петербург и с этой позиции Петербург безусловно выигрывает. Рим постоянно дробится на отдельные фрагменты и ракурсы, впрочем довольно живописные каждый в отдельности. Здесь впритык могут соседствовать барочная церковь, остатки античных колоннад и доходный дом 19 века, то здесь, то там – зонтичные пинии, черные кипарисы, встречается и пальма с пышным султаном на высоком и мощном стволе – под блеклоголубым жарким небом зелень её листвы кажется серой… И все-таки в Риме ощущаешь, что он на тебя немного давит: в нем маловато открытых переспектив, маловато зелени, слишком много узких хаотических переулков, а на трассах множество стремительных машин и мотоциклов, он немного подавляет гигантскими размерами собора Святого Петра и замка Святого Ангела, что над белозеленым мощным и опасно быстрым Тибром… Но там есть итальянцы с их доброжелательными улыбками, шутками, смехом, изящной и выразительной итальянской речью, которые скрашивают и оживляют эту тяжесть большого города, его каменный склероз. Нигде я не видел, кстати, столько зеленоглазых людей как в Риме, и в этом колдовском зеленоглазье мне чудится греховное наследие древней языческой истории этого города основанного на братоубийстве и насилии.

Развалины Колизея как бы представляют известное всему миру лицо Рима, его бесконечно растиражированный символ. Но Колизей вовсе не его древняя душа и никогда ею не был, несмотря на всю свою древность: скорее это древняя похоть Рима, масштаб его низменных страстей… Как ни странно, стены его вовсе не коричневые и не красные как почти на всех фото в альбомах и путеводителях, а белые с налетом какой-то глубоко въевшейся сажи, копоти.

Душа античного Рима находится несколько далее – на Капитолийском холме: здесь, где сейчас музей раскопок под открытым небом, где обломки, редколесье колонн (остатки храмов Весты и Сатурна), каменный ящик дворца Сената – то ничтожно малое, что осталось от древнего его центра, где творилась религиозная и политическая жизнь, где звучали предсказания авгуров, речи Цицерона и других великих… Как стары эти камни! Они уже нисколько непохожи на те, чем были: колонны серые, растрескавшиеся, когда-то гладкая поверхность шероховата, щербата… Увы, за две-три тысячи лет стареет даже камень: в камнях Колизея видны мельчайшие, уходящие вглубь щели и поры, рельефы на белых колоннах Траяна и Марка Аврелия сильно сглажены, полустерты… Сам камень кажется подвержен склерозу уже с трудом и путано вспоминая то, чем он когда-то был, живую руку каменотеса. Воистину лишь человеческая мысль не знает старости!..

Конец ознакомительного фрагмента.