С Гудзона выдачи нет. Как изменить свою жизнь на 24 часа - Юрий Моша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С детьми было двое взрослых, сотрудников этой фирмы. Перед поездкой я хорошенько закупился тем, что пользовалось успехом у поляков: краснодарским чаем, зубной пастой, килькой в томате. Последняя была в Польше хитом продаж, ее везли в больших количествах. Другие коммерсанты приезжали с постельным бельем, трикотажем, бытовой техникой, которую покупали в России часто с доплатой – и все равно такая торговля считалась в период кризиса 90-х очень выгодной, – на эти категории товаров поляки были готовы раскошелиться. Спросом пользовались даже обычные полуторарублевые кашпо для цветов, за них поляки давали несколько злотых, для россиянина это была сказочно выгодная сделка. Все эти вещи – белье, килька в томате, чай и трикотаж – в Польше, вероятно, продавались, просто стоили они в магазинах дороже, чем на рынке, куда их привозили «челноки» из России. Также популярностью у поляков пользовались почему-то серебряные ложки.
А еще я захватил форменную шапку своего деда, военного моряка. Он предложил мне ее сам и в придачу – свою подзорную трубу.
Дед, как и бабушка, был рад тому, что я увлекся коммерцией. А младший брат Серёжа традиционно оставался моим помощником – вместе с ним мы упаковывали вещи в поездку.
Итак, после трех месяцев обучения в лицее при Мореходке я уехал в Польшу. Был лютый мороз, на украинско-польской границе автобус сломался. Мы простояли на жутком холоде два дня. Чтобы хоть немного поесть, многие стали распаковывать и вскрывать ту самую кильку в томатном соусе, которую везли на продажу. Ситуация сложилась ужасающая. Однако и тут мне удалось проявить некоторую предприимчивость. Я вышел из стоящего автобуса (поломка оказалась серьезной, все понимали, что долго еще никто никуда не уедет) и зашагал по снегу. Через несколько километров вышел к какому-то украинскому поселку, обнаружил в нем заводскую столовую, а там принимали рубли. (Рубли тогда были еще советскими.) В столовой давали борщ, я поел сам – и потом, вернувшись в автобус, рассказал ребятам. Так что в этот день с голоду никто не помер.
Родственники дома, конечно же, извелись за время нашего стояния на морозе. Где мы, что с нами – неизвестно, сотовых телефонов тогда не было. На вторые сутки одной из сопровождающих удалось найти телефон-автомат, позвонить в Новороссийск и успокоить родных, что мы живы и рано или поздно поедем.
Из-за этой поломки «экскурсия» сократилась – вместо недели в Польше мы пробыли всего дня три.
Поселили нас в какой-то общаге. В одной комнате жили тридцать человек. Кто-то спал на полу, кто-то занимал немногочисленные кровати – устраивались, как попало. Утром мы вставали, ели в столовой той же общаги, затем нас забирали и везли торговать на самый обыкновенный рынок. Он практически не отличался от нашего. Кто-то раскладывал товар на стеллаже, а кто-то, кому не хватило места, на газетке, расстеленной на голой земле. Помню, в один из «рыночных» дней я весь день простоял, держа свой товар в руках, – по-моему, это как раз и были дедовы шапка и бинокль. Нас научили некоторым польским словам, чтобы мы могли общаться с покупателями, главное – ответить на вопрос «Сколько это стоит?». С рынка нас тоже забирали, увозили в общагу, где кормили ужином. Обед мы вынуждены были добывать самостоятельно.
Тогда, зимой 1991 года, я увидел на польском рынке свежую клубнику и киви. До этого момента даже не знал, как киви выглядит. В России увидеть зимой на рынке клубнику можно было разве что во сне. Я удивился, как тут люди живут, и обрадовался. Мне впервые стала понятна разница между привычным советским бытом и тем, что, на мой неискушенный взгляд, представляла собою заграница. Все было в новинку, завораживало и несказанно мне нравилось. Там же я впервые попробовал такую удивительную для советского школьника вещь, как хот-дог. Даже некоторое время хотел делать эти хот-доги в Новороссийске…
На заработанные деньги я купил черную «дутую» куртку, джинсы-мальвины, о которых мечтал, и подарки родителям и брату.
Из Польши я вернулся абсолютно счастливым. Я понял, чем хочу заниматься в жизни: торговля меня увлекала, она у меня получалась, и меня это захватывало. Понятно, что ни о какой Мореходке после этого речи не шло: я решил получать экономическое образование. После возвращения из Польши случился конфликт с родителями, мама пыталась воспрепятствовать моим попыткам предпринимательства и была крайне недовольна, что я ушел из лицея, не хотел больше поступать в Мореходную академию.
Той же зимой я вернулся в свою прежнюю школу, к своим ребятам, ту самую школу №2 я и закончил полтора года спустя. Правда, в Польшу родители меня больше не пускали, что весьма огорчало.
Однако зарабатывать самостоятельно я все-таки продолжил. В то время во всем бывшем Советском Союзе царил страшнейший дефицит. Если что-то внезапно «выбрасывали» на прилавок, сразу же образовывалась очередь – неважно, что там был за товар. Народ мгновенно собирался, чтобы купить курицу, на мыло и на сахар уже ввели талоны. И я выстаивал в этих очередях, а затем перепродавал купленный товар в комиссионных магазинах с некоторой наценкой.
Товар мог быть любым: косметика, галантерея, что угодно. Чтобы сдать купленное в комиссионку на реализацию, мне понадобился мамин паспорт, я его брал тайком. Товар у меня принимали и сметали моментально. Когда приходил на следующий день спросить, продалось ли что-нибудь, сразу же выплачивали деньги. Потом мама обо всем узнала, и паспорта меня лишили, однако в комиссионках меня уже знали в лицо и принимали то, что я им приносил, не спрашивая документа. Продавцам комиссионок я, кстати, не врал: говорил, что отстоял очередь и приобрел товар в магазине. Во-первых, я честно делал свою работу и тратил собственное время, а, во-вторых, в магазинах, где я все это купил, к тому моменту ничего уже не оставалось.
Стоит сказать, что спустя время мама остыла и перестала воспринимать мой бизнес в штыки. Возможно, она просто поняла, что я не собираюсь сидеть у них с отцом на шее.
На те довольно небольшие деньги я купил свой первый компьютер, кое-что из одежды, магнитофон Sony и кое-какую мебель. В частности, у меня появилась черная тумбочка для документов, которая нужна мне была в тот момент. Уже тогда я питал страсть к личным кабинетам, отмечу с иронией.
Так я торговал года полтора – 10-й и 11-й классы. Потом начал учиться в вузе, одновременно работать, и у меня уже не оставалось времени на торговлю. Кроме того, к моменту окончания школы товары появились и в обыкновенных магазинах, да и очереди уже не были настолько страшными.
В 1993-м я стал студентом экономического отделения Новороссийского филиала Краснодарского политехнического института, факультет «Государственное и муниципальное управление». Учился бесплатно, поскольку поступил на бюджет. Практически одновременно стал работать на городском телеканале «Новая Россия».
Этот телеканал в 1993 году объявил о наборе молодежи. И я решил попробовать силы в журналистике. Меня туда приняли на конкурсной основе, вместе с еще тремя ребятами, и первое время я был репортером «Новой России».
На лекции почти не ходил, накопилось множество проблем с учебой. Меня вешали на «доску прогульщиков», поскольку я регулярно «задвигал» занятия. Особенно плохо было с математикой – я в целом далек от физико-математических наук и никогда особой страсти к ним не питал, институтская математичка меня за это буквально ненавидела. Я понимал, что положение мое серьезное, могли исключить, и пришлось бы идти служить. Этого я боялся: кругом была дедовщина, начиналась война в Чечне, и сама мысль попасть на эту войну наполняла меня ужасом. Правда, я мог попасть в армию даже после окончания института. Но когда я все же с горем пополам его закончил, оказалось, что у меня недостаточный вес, и в армию я все-таки не пошел.
От математички я решил банально откупиться. Отец привез несколько кубов отделочной рейки, которую я
