Самые желанные женщины. От Нефертити до Софи Лорен и принцессы Дианы - Виталий Вульф

Когда-то великая Вивьен Ли сказала о Брижит, что «ни одна актриса со времен Греты Гарбо не была такой личностью». Красота, успех, интерес публики и любовь мужчин — все это преходяще, но сила личности, сила духа и великая внутренняя свобода остаются навсегда.

Джина Лоллобриджида. Красавица из соседней деревни

Сама жизнь ее была сплошной чередой чудес: многие из них выпадали ей по воле случая, а некоторые она творила сама…

Когда закончилась Вторая мировая война, европейцы перестали мечтать лишь о том, чтобы выжить — и стали заново учиться мечтать о красоте, которая спасет их израненные души, вернет им радость бытия. Волею случая эти мечты воплотила в себе юная итальянка Джина Лоллобриджида, чья удивительная внешность и потрясающие формы были словно специально созданы Господом в ответ на молитвы о чуде. Сама жизнь ее была сплошной чередой чудес: многие из них выпадали ей по воле случая, а некоторые она творила сама…

Луиджина Лоллобриджида (короткое имя Джина актриса возьмет позже) появилась на свет в итальянском городке Субиако неподалеку от вечного Рима. У ее родителей, рабочих по изготовлению мебели, было четыре дочери — Джулиана, Луиджина, Мария и Фернанда — и очень мало денег. «О, Луиджина!» — восклицала мама, наскоро трепля худенькую дочь по вихрастой макушке. В семье не было времени на долгие нежности.

«О, Луиджина, — повторяла мама, — ты вырастешь красавицей. Женихи десятками, сотнями будут осаждать нашу дверь. Но ты тщательно выбирай мужа. Пусть это будет врач или адвокат. Они серьезные люди, да и зарабатывают хорошо. Тебе не придется ломать голову, где взять деньги». Но Луиджина не помышляла о женихах: она с самого детства знала, что она сама, без посторонней помощи, станет богатой и знаменитой. Девочка обожала петь и рисовать и видела свое будущее именно в этом.

Но до исполнения мечты было далеко. Детство Джины, как и тысяч ее ровесниц и ровесников по всему миру, перечеркнула война. Итальянское правительство, выступившее на стороне гитлеровской Германии, вербовало и отправляло на смерть сотни тысяч солдат. Семье Джины повезло — никого из близких на фронт не отправили: в семействе одни женщины, отец уже немолод. Но в их доме воцарились страх и нищета — неизменные спутники любой войны. Есть было нечего, одеваться не во что. Джина и ее сестры научились плести сандалии из соломы, которые потом выменивали на еду у соседей или у солдат в городе. «Я все время хотела есть, — вспоминала позже Джина. — Совсем близко видела войну. Танки, самолеты — это «машины смерти», от одного вида которых холодела кровь. Взгляд смерти в глаза дает тебе мудрость, которая остается с тобой навсегда. Я выжила, а значит, должна любить и ценить каждый день. Многие этого не понимают, и очень жаль». Девочкой-подростком она видела, как возвращались домой озлобленными калеками еще недавно беззаботные смеющиеся мальчишки. Она пообещала себе, что никогда не станет такой — обиженной на весь мир, не замечающей радости жизни, не улыбающейся. Всю жизнь она держит слово, продолжая улыбаться, несмотря ни на что.

В конце войны семейство перебралось из родного города Субиако в Рим — гнала призрачная надежда, что в столице будет проще сводить концы с концами, но нищета не отпускала их. Жить пришлось в полуподвальном помещении, питаться в столовой для беженцев. Чтобы хоть как-то заработать, Джина взялась за карандаш: она рисовала юмористические шаржи, карикатуры и портреты и предлагала их прохожим прямо на улицах. Забавные рисунки нравились прохожим, что-то покупали. Правда, большую часть покупателей составляли мужчины, которых привлекали не работы юной художницы, а ее рано расцветшая красота — сбылось предсказание матери о поклонниках, которых с каждым днем у девчушки становилось все больше. Все четыре сестры были хороши собой — не зря в Италии говорят, что в Субиако самые красивые девушки! Но Джина была особенно красивой: точеная фигура, тонкая талия, цвета воронова крыла волосы, пронзительные глаза. Не зря же к ней, самой первой из сестер, посватался жених. Красавец, боевой офицер… Но отказала мать — она по-прежнему желала видеть своим зятем врача или адвоката.

Когда война закончилась и города и деревни стали медленно подниматься из руин и пепла, в Италии начали массово снимать кино: наивные, простые мелодрамы и незатейливые комедии должны были отвлечь людей от тяжелых воспоминаний, тревожных мыслей и былых страхов. Кинофильмов снималось столько, что на все ленты не хватало ни актеров, ни статистов, и людей для съемок нередко набирали прямо с улицы, лишь бы те согласились пройтись перед камерой. Все три сестры Джины подрабатывали статистками в кино, чему были очень рады — за съемочный день неплохо платили даже массовке, а для нищей семьи Лоллобриджида никакие деньги не были лишними. К Луиджине тоже подходили помощники режиссеров, наперебой приглашая юную красотку на съемки, но Джина сниматься отказывалась: она искренне верила в то, что станет великим художником, и не собиралась размениваться на всякую ерунду. Часть денег, заработанных на продаже рисунков, Джина тратила на уроки живописи в римской Академии искусств. «В кино за день платят больше, чем ты за неделю заработаешь своей мазней», — корила ее мать, приводя в пример сестер — благодаря их заработку в кино семья понемногу начала выбираться из бедности. А ведь Луиджина — самая красивая, она наверняка заработает гораздо больше! И наконец после долгих уговоров, скандалов и просьб та согласилась пойти на пробы.

Правда, вопреки словам щедрых на обещания ассистентов до «ролей со словами» ей было далеко. Поначалу Джина, как и сестры, снималась в массовке. Но камера нет-нет, да и чуть подольше, чем положено, задерживалась на ее прекрасном лице. В 60-е годы, когда Джина Лоллобриджида станет звездой, те дешевые фильмы, где на несколько секунд крупным планом показывалось ее лицо, будут выискивать ценители и коллекционеры, отдавая огромные деньги за затасканные копии картин, где она снималась статисткой, — «Черный орел», «Любовный напиток», «Лючия Ламмермур»… А сама Джина на всю жизнь запомнит и горечь первой неудачи. Она пришла пробоваться на крошечную роль «со словами», но ассистент режиссера выставил ее за дверь, прокричав обидное: «Ты слишком тощая! Придешь, когда наберешь в весе хотя бы килограммов десять!» Хотя в будущем во многом именно эта худоба, волшебным образом соединившаяся с фирменными итальянскими пышными формами, принесет ей известность.

Но тогда девушка все ночь прорыдала. Она пока еще не понимала, что жизнь в кино состоит не только из звуков фанфар и букетов к ногам, но и унижений, обид, разочарований. Однако даже бессловесные выходы на камеру сделали свое дело — девушка «заболела» кино и сценой. Возможно, ее наконец позвала слава, а может быть, привлекли финансовые перспективы — для нее, пережившей голод и нищету, даже небольшие гонорары были пределом мечтаний, а ведь в послевоенной Италии даже средней руки артисты зарабатывали почти сколько же, сколько врачи и адвокаты.