Если полететь высоко-высоко… - Мария Романушко

Ядвига! Мы не виделись семь лет. Девочка, которая умеет летать… Воздушная гимнастка. Падучая звезда… В последний раз я её видела, когда она лежала на больничной койке после неудачного падения, вся переломанная… загипсованная… Это был семьдесят третий год. А потом я уехала надолго из Москвы. Потом она уехала, и мы потеряли друг друга.

Я уложила Антошу после обеда спать, оставила на столе полдник: кисель, яблоко и печенье.

– Когда проснёшься, пожуй что-нибудь, ладно? И поиграй. Музыку себе включи. А мне одного человека навестить надо. Не скучай тут без меня, солнышко.

– Да я никогда не скучаю, мамася! У меня столько дел!

Он улёгся и быстро уснул.

…И вот она открывает мне двери – красивая и синеглазая, как и прежде…

Мы обнялись, как сёстры. Она познакомила меня со своим мужем. Симпатичный. Но что-то в его лице меня насторожило: оно было мягким и каким-то безвольным. Он мне напомнил Безухова! Но я уже знала, что за мягкостью порой скрывается жёсткость и даже жестокость. Почему-то сразу стало боязно за Ядвигу… Неужели она попала в ту же ловушку, что и я в своё время?… Но я постаралась отогнать от себя эти мысли.

– Маша, представляешь, а ведь я в Театральный институт благодаря твоим стихам поступила! Я на вступительных экзаменах читала твоё стихотворение про Марьину Рощу, моё любимое:

«Одинокая лошадь,попривыкнув немножко,будет рада калоше одной…»

Комиссия чуть не плакала… И меня приняли!

– Я рада… Не тому, что плакали, а тому, что приняли.

Мы смеёмся.

– Странно… хотя твои стихи грустные, но когда я их перечитываю, я чувствую, что у меня прибывают силы… Удивительно! И те, которые ты подарила мне когда-то, и новые.

– А где ты новые читала?

– Как где? В журнале «Эстрада и цирк»!

– Ах, да!

– Я сохранила все номера.

Мы стояли на балконе, она меня утащила сюда, чтобы пообщаться наедине. Я поняла, что ей не очень хочется, чтобы муж присутствовал при нашем разговоре. Она сказала:

– Мой муж очень хороший. Очень любит меня. Кстати, он преподаёт в ГИТИСе, мы там и познакомились. Но он слишком ревнив. Ревнует меня к прошлому, к Лёне… Ну, расскажи, где ты? как ты?

– Литинститут закончила. Работаю, пишу рецензии на рукописи. Жду книгу, через несколько лет, надеюсь, выйдет. Там много стихов и цирке и о Лёне.

– Подаришь потом?

– Конечно!

– Твоя мама сказала, что у тебя сын?…

– Да. Четыре с половиной года уже. Четыре с половиной года сплошного счастья. Такое солнышко!

– Какая ты молодец, что родила сына! А как назвала?

– Антоном.

– А почему не Лёней?

– Понимаешь, Яся… Да, я хотела когда-то… Но потом поняла, что у каждого человека должно быть своё имя. Лёня – это Лёня. Антон – это Антон. Я не очень понимаю, когда человека называют в честь кого-то другого. Тогда, произнося имя «Лёня», было бы непонятно, к кому, собственно, я обращаюсь: к сыну, или к Лёне? Какая-то путаница бы была…

– Наверное, ты права…

– А ты как? Ещё летаешь?

– Летаю! Когда институт закончу (я – на отделении режиссёров цирка), тогда можно будет подыскать работу поспокойнее – режиссёром, в цирке, или в училище. Но пока молодая, пока есть силы – не могу не летать! Это как наркотик.

– Потрясающе! Ты – фантастический человек.

– Сейчас у меня отпуск. А потом – гастроли во Франции.

Мы смотрели на летнюю пустынную улицу… было так тихо… и так странно… Казалось, где-то совсем рядом – невидимая дверь в прошлое – в Семидесятые Годы… И эта дверь распахнута… И оттуда веет на нас теплом и музыкой Тех Лет…

– Какое всё-таки счастье, что этот человек был, – тихо сказала Ядвига. – И что он прошёл сквозь нашу жизнь…

– Он не прошёл, Яся, он остался…

– Да. Ты права. Это так.

Навестили с Антошей в Староконюшенном переулке Валконду, у которой я когда-то жила. Её котёнок Степашка вырос в здоровущего Степана. Валконда по-прежнему не пьёт, работает в маленькой картинной галерее смотрительницей зала.

Антон меня извёл вопросами, которые задавал по нескольку раз в день:

– Тебе когда уже будет тридцать лет?

– Через полгода, Антоша!

(Через месяц… через неделю…)

Мой мальчик так ждал этого дня, что я решила его отметить.

Позвала друзей: Каптеревых, Пресманов, ну и конечно, Олю Тишлер, Наташу Дюшен, которая ненадолго приехала из Риги. Бориса Глебовича и других моих друзей из Литконсультации. Наготовили мы с Антошей салатиков, испекли пирог с яблоками, устроили большое чаепитие.

Каптерев поднял бокал и сказал слова, которые ввергли меня в страшное смущение, но в сердце своём я была бесконечно счастлива и несказанно благодарна ему за эти слова, которые помню всю жизнь. Он сказал: «Хочу поднять тост за прекрасную женщину, прекрасного поэта и прекрасную мать!»

Было очень много цветов. И так тепло и хорошо в тот день…

А мама моя на мой день рождения не пришла. Сказала, что у неё болела голова. Может, и болела… А может, в знак протеста не пришла. Она почему-то не хотела, чтобы я отмечала день рождения.

– Что за бездумная трата денег? – возмущалась она.

– Да я же не пиршество какое закатываю, а просто чаепитие с друзьями, что тут плохого?

– Не вижу смысла. Если ты решила ехать на Украину, то при чём тут день рождения?

– А какая тут связь, мама? И я же не прошу у тебя денег. Ни на то, ни на другое.

Она почему-то сильно обиделась. И не пришла.

Я никогда не могла понять свою маму. Она – самый непостижимый для меня человек.

Ночью, накануне отъезда на Украину, писала наш дневничок… Пытаясь разобраться в наших трудностях последнего времени. Ты стал обидчивым и раздражительным. Серёжа Романов и Гавр меня утешали: говорили, что четыре года – это первый переломный возраст, и у всех так, все через это проходят… А моя мама говорила, что это из-за того, что мы четыре с половиной года прожили, фактически, вдвоём.

– По-моему, ваш эксперимент явно затянулся, – сказала мама. – Вы с Антоном – как два космонавта в космосе, в замкнутом пространстве.

– Ничего себе замкнутое пространство! Мы же по восемь часов гуляем!

– Я имею в виду психологическое пространство. Вы практически всё время вдвоём. Антону непременно нужно идти в детский сад, он ведь очень общительный мальчик. Ему нужно общество детей, а не только мамы.

– Он ведь не детсадовский…

– Да когда это было сказано?

– У него иммунитет слабый…

– Посмотри на своего ребёнка: прекрасный, здоровый мальчик! О каком слабом иммунитете ты говоришь?

И ты, как будто в подтверждение маминых слов, стал устраивать мне настоящие истерики, с криками:

– Мне скучно одному! Роди мне ребёночка!

– Как же я тебе его рожу, сынок?

– Как меня родила, так и его роди! Мальчика, или девочку. Почему у нас никого нет?! Я хочу, чтобы был!

Ты стал колючим и отчуждённым, и мне от этого было больно. И – непонятно: что же делать?… Неужели детский сад – единственный выход из создавшегося тупика?… И я робко сказала тебе как-то:

– Олежка в детский садик ходит, и ему там нравится. А ты пошёл бы?

– Пошёл бы… – сказал ты не очень уверенно.

По вечерам мы теперь гуляли во дворе детского садика, обживали его пространство.

– Ну, как, сынок? Нравится тебе тут?

– Нравится. Только почему детишек нигде нет? Хочу с детками общаться.

Видимо, ты и в самом деле созрел для перемен в нашей жизни. (Только вот я не созрела!)

Поехала в управление детскими садами и взяла путёвку в ближайший сад на сентябрь. Стало быть, после Украины ты идёшь в детский сад…

Глава 9. ПЕРВОЕ БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Итак, мы отправляемся в наше первое большое путешествие. Едем к бабушке на Украину. В город Новомосковск на реке Самара.

…Был холодный вечер, моросил дождь… Серо, скучно, никакой праздничной приподнятости перед дорогой. Ехать почему-то не хотелось. Меня скребли какие-то нехорошие предчувствия. Но я не хотела им верить, я думала, что моё тревожное настроение из-за того, что я давно никуда не ездила, а с тобой еду так далеко первый раз.

Но вот уже мокрый перрон поплыл за пыльным окном, застучали колёса, замелькали огни полустанков – и зелёный поезд «Москва – Днепропетровск» понёс нас к югу… Что-то нас ждало там?

Ночь была мучительная. В купе духота, сильно качало, ты не мог уснуть – тебя раздражал и ежеминутно будил стук колёс. Который так сладко баюкал меня в детстве, когда мы ехали с бабусей из Днепропетровска в Оренбург. Любимая музыка детства – стук колёс… Но тебе она не пришлась по душе. Ты её воспринимал, как муку. «Слишком грохочет!» – ворчал ты. Хотя ты ведь привык к стуку моей «Олимпии» по ночам, разве это не похоже?