Рулетка для двоих. Часть 1: Онлайн - Павел Сугарин

— Кстати! Как там Рахманинов? Готова уже сыграть?

— Еще нет, но скоро буду, — ответила я невозмутимо.

— А ты биографию его уже изучила?

— Чью? — не поняла я.

— Рахманинова, чью же еще?

— Зачем? Может, лучше ноты изучать?

К своему стыду, я знала о великом композиторе преступно мало. Во время учебы история музыки была одним из самых нелюбимых и скучных предметов. Я засыпала на лекциях и честно списывала на зачетах. Потому что просто не видела смысла заучивать все эти пустые даты, факты. Зачем, если музыка от этого не изменится?

— Ноты ты и так знаешь. — Егор пренебрежительно махнул рукой. — Твоя проблема не в них. Чтобы сыграть пьесу хорошо, нужно еще понимать, что думал композитор, когда ее писал. Что им владело, что он хотел выразить. Вот, например, ты знала, что был период, когда он вообще хотел бросить игру?

— Что-то такое слышала, только не помню сейчас уже подробностей.

— А они очень важны! Он же с раннего детства музыку любил. Обожал ее просто! Проводил за роялем все время и мог бы добиться отличных результатов, если бы не дисциплина: тот еще хулиган был. А потом его познакомили с Чайковским. И он начал сочинять…

Егор встал с дивана и вышел из кадра, продолжая рассказывать. На заднем плане послышалось звяканье посуды, немного мешая, но я и так слушала вполуха. Смотреть, как он рассказывает о музыке, было так странно. Тем более, рассказывает мне. О музыке. Егор.

— Рахманинов был выдающимся композитором. В девятнадцать он написал уже многие свои шедевры. Еще когда учился в консерватории, он сочинил первый концерт для фортепиано — и это неплохой концерт. Но не более. А потом, когда ему было двадцать четыре — как тебе сейчас, Рина — он написал первую симфонию.

Егор вернулся в кадр, держа в руке большую кружку, из которой тонкими струйками поднимался пар. Сделав осторожный глоток, он поставил ее рядом с ноутбуком. На кружке была картинка Эйфелевой башни с красным сердечком. Похоже, кто-то был в Париже? Я почувствовала зависть: всегда мечтала там оказаться. Пройтись по бульварам, посидеть на веранде кафе, попивая утренний кофе с круассаном. Восхититься величественным Лувром и Собором Квазимодо. Ладно, какие еще мои годы, побываю!

— Рина, ты невнимательно меня слушаешь!

От его тона я вздрогнула, почувствовав себя школьницей, отвлекшейся на уроке. Сразу захотелось извиниться и выйти к доске. Я честно постаралась прогнать из головы непрошеный образ.

— Я вся внимание! Первую симфонию, да-да. И что случилось?

— Она провалилась.

Почему-то я не удивилась.

— Бывает. Нельзя же писать одни шедевры.

— Сейчас где-то в гробу перевернулся Моцарт. — Егор улыбнулся, а я подумала, что слишком много Моцарта в моей жизни стало за последнее время. — Она не просто провалилась. Это была катастрофа! Все его друзья назвали ее говном, прости, пожалуйста, за грубость. Пресса назвала ее говном. Общество назвало ее…

— Я поняла уже.

— А симфония очень интересная, на самом деле. Но дирижер ее не понял, оркестр не сыграл, а публика не приняла. Представь себе: в двадцать четыре года узнать, что мир рухнул. Что все, к чему ты стремился, — все пропало. Что больше нет желания пробовать снова, пытаться дальше, стараться, заставлять себя что-то делать…

У меня по спине прошел холодный озноб. Я действительно могла это представить. Даже слишком хорошо. Егор, сам не догадываясь, щедро полил кислотой еще открытую рану. Вот теперь я действительно слушала очень, очень внимательно.

— Понимаю, — вот и все, что смогла из себя выдавить.

— Рахманинов не писал четыре года. Почти четыре года у него не было ни сил, ни желания сочинять! Четыре года тоски и депрессии! А когда он все-таки собрался, то написал второй концерт для фортепиано. И это был абсолютный шедевр. Слава, оглушительный успех, и одно из самых великих произведений в классической музыке. Потом было еще много чего написано. Третий концерт, например, даже сейчас считается одним из самых сложных и красивых одновременно. Но именно второй стал переломным в жизни композитора. Моментом истины, определившим судьбу.

Он откашлялся и сделал еще один осторожный глоток. Интересно, что он пьет? Чай? Кофе?

— В горле першит. Слишком много сегодня говорю.

— Ты не заболел?

— Не дождетесь! — Он весело усмехнулся.

— Все очень интересно. Но какое это имеет отношение к нашей прелюдии?

— Ее Рахманинов написал в том же году, что и второй концерт. Конец депрессии, обретение себя — все это нужно найти и в ней. Увидеть, услышать и передать в игре. Когда ты сможешь так сделать — тогда она зазвучит.

Было очень странно узнать что-то новое о чем-то старом. Потому что второй концерт я знала наизусть. И даже играла его, очень давно. В прошлой жизни. И прелюдию тоже не раз. Но никогда не связывала их друг с другом. А ведь верно Егор подметил…

— Что-то я совсем заболтался. — Егор отчаянно зевнул. — Время позднее уже, а мне завтра на работу.

Время? Я оглянулась — за окном было темно. Божечки, уже? Вот это я засиделась. А у меня оркестр с утра. Витальевич три шкуры снимет, если я опять невыспавшаяся появлюсь!

— Жаль, я еще с тобой поговорила бы.

— Увы, никак. Спокойной ночи, Рина?

— Спокойной ночи, Егор.

Он вышел из Рулетки.

Я кое-как наспех умылась, переоделась в ночнушку, почистила зубы и забралась под легкую шелковую простынку. Погода стояла жаркая, поэтому каменный мешок, именуемый домом, порядочно раскалился за день. Казалось, даже стены источали тепло, и открытые настежь окна не спасали от духоты, а кондиционера у меня не было.

Ворочаясь с боку на бок, я долго лежала, глядя в потолок, следя за причудливой игрой теней на стенах. Потом, плюнув на это дело, достала наушники и, подключив к телефону, набрала в поиске: «Рахманинов. Первая симфония». Попробуем узнать, что же так сильно подкосило юного композитора. Почему Егор назвал ее интересной?

Стоило включить музыку, как я тут же провалилась в глубокий сон. Очнулась только от настойчивой трели будильника, когда солнечные лучи щедро заливали мою комнату. С трудом нашла свой телефон, неведомо как оказавшийся где-то в ногах. Я не помнила, просыпалась ли я посреди ночи. Хорошо же вырубилась! Перепутавшиеся провода наушников обнаружила забитыми глубоко в щель между бортиком кровати и матрасом. Судя по всему, ночь выдалась беспокойной. Но, как ни странно, энергии сейчас было полно. Может, музыка подействовала, но голова была ясной, тело легким, и, не смотря на летнюю духоту, я чувствовала, что очень хорошо отдохнула. Чувствовала себя прекрасно.

Жаль, симфонию так и не послушала. Но ничего.