Анук, mon amour... - Виктория Платова

– А есть разница?

– Вы слишком умны для фараона, Бланшар. А разница есть. Ну это как… Даже не знаю… Харакири – это то, что думают о японцах другие. А сэппуку – это то, что японцы сами думают о себе. Сэппуку – всегда ритуал. А харакири – всегда нарушение ритуала.

– Но результат один и тот же?

– Да. Тут вы меня поймали…

– Все равно занятно, хотя слишком много японского.

– В чем?

– В воздухе. Придется проконсультироваться у знакомой японки. Это вам Ги поведал о разнице в терминах?

– Почему Ги?

– Мало ли… Может быть, у него тоже была… знакомая японка. У него была знакомая японка? Милашка с раскосыми глазами?

– Не знаю. Если и была, то Ги никогда не говорил мне об этом. Он вообще не распространялся о своих женщинах.

– А вы и не спрашивали.

– Нет.

– А мадам Сават?

– Все знали, что они любовники. Что с того?

– Так это Ги рассказал вам о сэппуку и харакири?

– Нет. Потому что знакомая японка была как раз у меня. Работала на показах у Джона Галлиано.

– Еще одна ипостась этой вашей… Ингеборг Густаффсон?

– Угу. Ингеборг Густаффсон в макияже а-ля «Прощай, Хоккайдо».

– А вам не казалось, что мадам Сават старовата для Ги?

– У женщин не существует возраста. Если бы я думал по-другому, я бы не был фотографом. Вам этого не понять…

– Возможно. Значит, вы вдвоем отправились к Руфусу.

– С трудом успеваю за ходом вашей мысли, Бланшар. Да, мы отправились к Руфусу.

– И?

– И я их познакомил. «Руфус Кассовиц – Ги Кутарба. Ги Кутарба – Руфус Кассовиц». Руфус как раз занимался телом… Марианны.

– И что Ги?

– А что – Ги?

– Он как-нибудь отреагировал?

– На Руфуса?

– На тело.

– Никак.

– Никаких эмоций?

– Никаких.

– И вас это не удивило?

– Представьте себе. Я был слишком занят женщиной, чтобы обращать внимание на Ги.

– И все-таки…

– Ги просто смотрел на нее. Просто смотрел, как смотрят в окно.

– Руфус производил вскрытие?

– Вскрытие он произвел позже. Когда мы ушли. Но до того, как мы ушли, Ги сказал, что женщина по-настоящему красива. Я сказал, что смерть – лучший визажист. Руфус сказал, что хорошо бы кому-нибудь слетать за пиццей. А женщина и правда была красива.

– Что было потом?

– Руфус полез ей в рот. Так, в порядке осмотра… Не думаю, что он ожидал увидеть там улиток. Он вытаскивал их по одной, маленьких и побольше. И все они были живы, все одиннадцать штук. Потом Руфус достал двенадцатую – пинцетом из трахеи. Меня едва не стошнило.

– А Ги?

– Если бы и Ги едва не стошнило, это был бы перебор. Нет, он отреагировал довольно сдержанно.

– Не каждый день изо рта покойника выуживают живых улиток… Значит, никакой особой реакции от Ги не последовало?

– Почему же… Он посоветовал Руфусу загнать их на птичьем рынке.

– Здравая мысль.

– Еще бы не здравая. Улитки-то были живы, не давить же их в самом деле… Руфус так и поступил. Отнес на рынок одиннадцать штук, а двенадцатую оставил себе. Ту, что вытащил из трахеи. На память. Она до сих пор живет у него в стеклянной банке. Питается виноградными листьями. Иногда мы с Ги ее навещаем…

– Вот как? Это наверняка была идея Ги…

– Это была моя идея. Для таких идей Ги недостаточно эксцентричен.

– Ясно… Вы виделись с Ги в период между четырнадцатым и двадцать третьим мая прошлого года?

– Как я могу помнить? Столько времени прошло…

– Но события в морге вы описали достаточно подробно… А между маем и июлем не такая уж большая разница.

– Эти события касались моего проекта. А все, что касается моих проектов, я помню в деталях. Человеческая память избирательна, Бланшар. Память художника – тем более. Я не помню, что ел вчера на обед, но могу с точностью сказать, в чем была Хлоя Кассини на открытии моей первой персональной выставки десять лет назад. Вы, конечно, понятия не имеете об этом романтическом вампире – Хлое Кассини… Об этом вурдалаке с лицом прихожанки Эфиопской баптистской церкви. Когда-то она была супермоделью, потом вышла замуж за полудурка-регбиста Мориса Дюссолье…

– Того самого, который отсидел за непредумышленное убийство своей первой жены?

– Хлоя была третьей, но и ей он умудрился пересчитать все зубы.

– И в чем же она была на открытии вашей первой персональной выставки десять лет назад?

– Платьишко-футляр с говенными психоделическими узорами в стиле Пуччи, тогда было модно бегство в шестидесятые… такой, знаете ли, копеечный эскапизм…

– Лихо. А в ваше отсутствие Ги не наведывался к Руфусу тем июлем?

– Руфус обязательно бы мне сказал. Я сам пропадал там целыми сутками. Нет, тот его визит был единственным.

– Он был на вашей выставке?

– Вы имеете в виду «Завтраки с Руфусом»?

– Да.

– Лично я там его не заметил. Да и сами работы провисели в этом рассаднике лицемерия чуть больше тридцати шести часов.

– Значит, он не видел всей коллекции?

– Почему же… Он был здесь, когда я готовил коллекцию. Здесь, в студии. За день до того, как она должна была официально открыться. Я как раз упаковывал листы. Все пятнадцать. Пятнадцать мертвых в ролях пятнадцати великих.

– И тоже мертвых.

– Большей частью.

– Были и символы.

– Вы о Марианне?

– И о ней в частности.

– Далась вам эта Марианна… Что-что, а уж символы мертвы изначально.

– Что сказал Ги о коллекции?

– Ничего. Он просто смотрел на нее.

– Так, как смотрят в окно?

– Да.

– И не единого комментария?

– Это был понедельник, Бланшар. Первый понедельник месяца. Мы пили вино и молчали. Это был понедельник. К сожалению.

– Почему – к сожалению?

– Мне было интересно, что скажет Ги. Мне было особенно интересно, что скажет Ги…

– Почему?

– Долго объяснять.

– Но вы могли поговорить о работах потом… Вы же встречались и на нейтральной территории… В офисе «Савати Мустаки»…

– Мы не встречались. Или почти не встречались. Ги как раз был занят этой своей парфюмерной затеей. Он как-то вообще исчез с горизонта.

– Он перестал приходить к вам в студию по понедельникам?

– Нет. Приходить он не перестал.

– Но и ритуала никто из вас не нарушил?

– Опять в точку, Бланшар. Вы опять попали в точку. Ритуалы нужны людям, чтобы почувствовать собственную значительность.

– Мертвая вещь – ритуал.

– Мертвее только символы.

– А вам не показалось странным, что ничем не примечательный манекенщик Ги Кутарба вдруг так резко переквалифицировался в парфюмеры?

– У меня своих странностей полно, так что к странностям других людей я отношусь с пониманием.

– И все-таки…

– Я никогда над этим голову не ломал. Но если бы меня спросили…

– Вот я и спрашиваю.

– …если бы меня спросили, я бы сказал, что без мадам Сават тут не обошлось. Это ведь Мари-Кристин привела под уздцы того девятнадцатилетнего мальчишку… Как же его… Маджонг. Нуда, Маджонг.

– Странное имя.

– Не имя – кличка. Есть еще другие: Четыре Бамбука, Фацай, Северный Ветер… И еще с десяток наберется.

– Не слишком ли много кличек для девятнадцатилетнего сопляка?

– Не слишком. Вы просто никогда не играли в настольные восточные игры, Бланшар.

– А вы?

– Я тоже.

– Расскажите-ка мне об этом парне.

Недоучившийся химик с тинейджерской страстью к онанизму, злобный хорек – глаза вовнутрь… Ходили слухи, что в свободное от лекций время он занимался экспериментами по синтезу наркотиков… Не напрягайтесь, Бланшар, эти слухи он сам же и распускал. Так что когда Ги пришел к Мари-Кристин с безумной идеей по созданию собственной парфюмерной линии – тут-то Маджонг и сгодился.

– Где же она его отыскала?

– Порылась в собственной высоколобой родне и вытащила самого никудышного. Маджонг давно отирался в Париже и время от времени клянчил у мадам Сават деньги.

– Вы хорошо осведомлены, Гаэтано.

– Я делал портфолио для его девушки. Тоже азиатки, между прочим. Невинная крошка так мечтала стать моделью, что даже мне предложила перепихнуться.

– А вы?

– Опыта с детской порнографией мне хватило за глаза.

– Неужели никого более серьезного, чем какой-то недоучившийся химик, не нашлось?

–Думаю, поначалу Мари-Кристин отнеслась к затее Ги несерьезно. Как к блажи. Но кто же знал, что все потом так обернется?

– Потом, когда все так обернулось… мальчишка все равно остался при Ги?

– Да. Он один из тех, кто там заправляет.

– Почему?

– Он все-таки химик…

– Недоучившийся.

– Разве это имеет значение? В любом деле главное – пара-тройка базовых навыков. А знание тонкостей приходит с опытом. Говорят – Маджонг талантлив.

– А Ги?

– Ги – темная лошадка…

– Объясните.

Он брюнет. Классический мачо. Ничего особенного ему делать не нужно, нужно лишь время от времени менять кожаный жилет на твидовый пиджак. При желании он мог сделать культом даже запах собственного пота.