Тайная дипломатия — 2 - Евгений Васильевич Шалашов

— Вы тоже обворожительны, — заметил я, почти не покривив душой, потому что одежда на девушки была новой, в отличие от затасканного петроградского платья. Чтобы не тратить драгоценное время, спросил. — А как вас зовут?

— Все также, но здесь можно без отчества — Мария, или Мари. Но лучше — Мария.

— Просто Мария, — хмыкнул я.

Я не стал спрашивать, отчего девушка не выбрала себе фамилию позамысловатее, да поаристократичней. Это у них семейное.

— Позвольте представиться — Кустов, начальник советского торгпредства.

— Я помню, — строго ответила Мария. — Но я, в отличие от вас, помню, что торгпредство задолжало мне деньги.

— А разве вам не выдали подъемных? — удивился я. Я же лично носил на подпись Дзержинскому телеграмму, в которой начальник Петрочека обязан был выделить гражданке Семеновой триста долларов — и в качестве жалованья, и на обзаведение. По нынешнему курсу — полторы тысячи франков. А я ведь ей еще свои «кровные» оставлял, три миллиона.

— Выдали, — не стала спорить Мария. — Но я только за этот салон (слово «салон» было произнесено с отвращением) заплатила, то есть, отдала за его аренду двести франков, да за гостиницу берут сорок франков в неделю, и это за комнатушку без ванной. Швейцар этот, как атлет из цирка, смотрит на меня, словно на пустое место. И чего я вас послушалась и в эту «Виолетту» заселилась?

— Там есть номера и приличные, только дороже, — заступился я за гостиницу. — А швейцар, если что, он и по-русски разговаривать умеет.

— Да знаю я, — отмахнулась девушка. — Слышала, как он одного постояльца от горничной отбивал — даже руки не распускал, а только попросил, чтобы отстал от женщины. Ну, швейцар-то по-другому сказал, но тот его понял.

Интересно, не Магду ли он спасал? Надо бы навестить. Дорофея Дормидонтовича я точно навещу, а вот насчет всего остального — ни-ни. Я теперь человек женатый, нельзя. А мадемуазель Семеновская продолжала:

— А как вы считаете, гравюры, что я везла из России, мне ничего не стоили? А здесь их еще в приличный вид приводить пришлось, рамки заказывать, стекло.

Кстати о гравюрах. Я прошелся вдоль стен, рассматривая черно-белые изображения, поблекшие от времени — растрепанная женщина держит на блюде чью-то отрезанную голову, здесь кто-то кого-то убивает, а там трубят в огромный рог, а на этой похотливые старцы подглядывают за купающейся девицей. Можно даже не сомневаться, что все сюжеты библейские.

Гравюры выглядели антикварными — пожелтевшая бумага, выцветшие краски, но все они были составными, словно их разрезали пополам, а потом снова сложили.

— Бумага откуда? — поинтересовался я с самым невинным видом. — Не из Полного ли собрания законов Российской империи? Я его в кабинете вашего папы видел. Там же, в конце каждого тома, должны быть чистые листы для заметок?

— Обижаете месье, — покачала головой Мария. — Гравюры самые подлинные, восемнадцатый век, бумага с водяными знаками английской мануфактуры, проверьте, если хотите. А то, что разрезаны, так это издержки. Сами-то посудите, как бы я под юбкой большие листы спрятала? А чекисты, что меня проверяли, под юбку не лезли, но все остальное проверили. Вот, пришлось разрезать. Но из-за этого, понимаете, стоимость гравюры ниже. Отдам не за тысячу франков, а за пятьсот.

— Дам пятьдесят франков, но только из уважения к вам, мадмуазель и к вашей героической юбке.

— Месье, я эти гравюры из России везла, под пулями чекистов, жизнью своей рисковала, чтобы культурное достояние от варваров уберечь, а за национальное достояние следует платить. Меньше, чем четыреста пятьдесят не отдам. Берите или уходите.

— Браво! — искренне поаплодировал я артистизму девушки. — Сколько у вас гравюр? Могу взять оптом, по четыреста пятьдесят.

— Двадцать гравюр, на девять тысяч франков, — быстренько сосчитала девушка. Вот только, если вы все возьмете, с чем я останусь? С голыми стенками? Давайте вы пока пять штук возьмете, а остальные пусть повисят немного. Я быстренько пробегусь по рынку, прикуплю что-нибудь, чтобы стены прикрыть.

— А сколько вы гравюр привезли?

— Тридцать штук, — сообщила Мария. — Есть еще вологодские кружева, но они у меня даже не распакованы. Их оформлять нужно, чтобы товар показать.

— Неплохо, — похвалил я девушку.

Умная она, мышка-норушка. Мы с ней обсуждали (созванивались пару раз), что будет разумно, если девушка, коли она станет заниматься антикварным бизнесом, привезет с собой что такое, русское, для «затравки», а уже потом, когда она здесь укоренится и обживется, мы и решим, что выгоднее продавать. Но что именно, так толком и не решили. Я-то думал, что Мария потащит матрешки да деревянные ложки, а она, вишь, какая затейница. А ведь правильно. И вещи, хотя и ценные, но не слишком тяжелые.

— Нам бы с вами следовало договориться — сколько я с выручки денег могу себе оставлять, сколько вам отдавать. И район нужно другой поискать, попрестижнее. Лучше бы в Латинском квартале, но там за аренду пятьсот франков требуют в месяц, а магазинчик, хоть и симпатичный, но по размеру такой же, если не меньше.

— Это мы с вами потом решим, в процессе, — хмыкнул я. — И отчеты вы мне станете составлять и все прочее. Я вам пока выпишу чек на десять тысяч франков, чтобы вы новый товар приобрели, а гравюры пока здесь побудут, у вас.

— Тогда я сразу пойду в Латинский квартал, пока магазинчик не перехватили, — загорелась Мария. — А жалованье?

Я прикинул, сколько это будет. Как мы договаривались с Председателем — легальный резидент получает двести долларов в месяц, нелегальный сто пятьдесят, агентура по сто. Мадемуазель пока еще только агент.

— Выпишу чек не на десять, а на пятнадцать тысяч. Хотя нет, лучше завезу наличными, чуть попозже, — решил я, доставая имеющуюся при себе наличность. — Вот, пока две тысячи франков, чтобы заплатить за аренду за четыре месяца. Позже будет еще двенадцать. Пять тысяч — это ваше жалованье. Во Франции такие деньги мало кто получает. Так что комнату снимите получше, с ванной. А как обустроитесь, начнем потихонечку антиквариат из России везти. Что у нас нынче на рынке востребовано, выясняли?

— В первую очередь востребованы картины великих мастеров — Рафаэль, Рембрандт, Леонардо да Винчи. Микеланджело хорошо идет, но его уже давным-давно никто не видел в продаже.

— А остальных видели? — удивился я.

— Леонардо, по слухам, иногда всплывает, но подлинники