Тайны гениев - Михаил Казиник

Может быть, этот поймет небесность происхождения поэзии? (сонет ведь весь в молнию, то есть выше по касте, чем люди)

– Ему?

Безумие!!!

Чистейшее безумие!!!

Шекспир вдруг мгновенно почувствовал, как тоскует он в забавах мира, как ему чужда эта примитивная молва. Он лихорадочно считает, сколько он должен заплатить, и, как безумец, выскакивает в дверь.

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков, и смятенья полн.

Ибо божественный глагол коснулся чуткого слуха.

И по пути запустил прилипшую к рукам салфетку в какое-то пьяное привидение –

последнее препятствие в виде одного из ничтожных детей этого ничтожного мира, стоявшее на его пути к берегам пустынных волн, в широкошумные дубровы...

Вот, такой странный эксперимент.

Но настало время для третьего стихотворения.

Оно здорово усложнит нам нашу уже кажется достаточно ясную картину. Хотя оно на ту же тему, что и два предыдущих.

Это стихотворение Александра Блока, как и Пастернаковский “Шекспир”, тоже выросло из пушкинского “Пока не требует поэта”.

Причем из нескольких его строчек.

Но именно оно написанное за одиннадцать лет до пастернаковского стиха, в свою очередь, повлияло на него.

Нам предстоит понять, что стих Пастернака – реминисценция как пушкинского, так и блоковского стихов, что все три стиха кровно связаны друг с другом.

Итак, стихотворение Блока

Поэты За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, – и каждый встречалДругого надменной улыбкой.Напрасно и день светозарный вставалНад этим печальным болотом:Его обитатель свой день посвящалВину и усердным работам.Когда напивались, то в дружбе клялись,Болтали цинично и пряно.Под утро их рвало. Потом, заперлись,Работали тупо и рьяно.Потом вылезали из будок, как псы,Смотрели, как море горело,И золотом каждой прохожей косыПленялись со знанием дела.Разнежась, мечтали о веке златом,Ругали издателей дружно,И плакали горько над малым цветком,Над маленькой тучкой жемчужной...Так жили поэты. Читатель и друг!Ты думаешь, может быть, – хужеТвоих ежедневных бессильных потуг,Твоей обывательской лужи?Нет, милый читатель, мой критик слепой!По крайности есть у поэтаИ косы, и тучки, и век золотой,Тебе ж недоступно все это!..Ты будешь доволен собой и женой,Своей конституцией куцей,А вот у поэта – всемирный запой,И мало ему конституций!Пускай я умру под забором, как пес,Пусть жизнь меня в землю втоптала, –Я верю: то бог меня снегом занес,То вьюга меня целовала!

Прочтя этот стих, можно сделать вывод о том, что его автор, поэт Александр Блок (или его лирический герой), бездомный пьяница, считающий к тому же, что настоящая жизнь не у того, кто “доволен собой и женой”, а у человека свободного ото всех условностей мира и поэтому одинокого.

Что он живет в будке, как пес.

Что он клянется в дружбе, лишь, когда напивается.

Вместо еды – вино.

Утром вместо того, чтобы радостно идти на работу, как на подвиг, он запирается в своей будке!

По утрам его рвет!

Великолепная жизнь!

А переспектива в ее окончании – “умереть под забором, как пес”.

Разве не ужасное стихотворение? И этого пьяницу, человеконенавистника, лицемера читают как великого державного поэта? Прекрасный образец для подражания и воспитания.

А знатоки и любители поэзии Блока с полным к тому основанием, рассердятся на меня: ведь я мог выбрать из сотен его стихов совершенно иные мотивы. Одно только хрестоматийное “Девушка пела в церковном хоре” чего стоит.

Или

“О, я хочу безумно жить”.

Или вспомнить, что умирая, Блок полз не к забору, как пес, а отправился прощаться к Пушкинскому дому:

“Вот зачем, в часы заката,Уходя в ночную тьму,С белой площади Сената ...Тихо кланяюсь ему”.

Я же выбрал весьма специальный и совсем не характерный для Блока стих. Да еще предлагаю всем читателям этой книги обратить на него особое внимание.

Стоит ли он такого внимания?

Так вот, во-первых, вы не могли не заметить, что тема стихотворения Блока перекликается с пушкинским стихом и, безусловно, оказало влияние на стих Пастернака. И здесь, в этом стихе, принципы того, что Мандельштам называет орудийностью, доведены до совершенства.

До такого совершенства, что стих скрывает в себе прямо противоположный смысл.

Уже первая его строчка ведет непосредственно к Пушкину.

“За городом вырос пустынный квартал”.

Что же здесь пушкинское?

Все! Но только не впрямую.

Например, слово “пустынный” – очень часто встречающееся у Пушкина слово. И означает оно “одинокий”.

Помните это – “свободы сеятель пустынный”?

Или “пустынная звезда”?

Или “на берегу пустынных волн"?

После Пушкина никто не употреблял в поэзии этого слова. И вдруг это делает Блок, да еще через сто лет после Пушкина.

Зачем?

Да ведь ясно зачем!

Это ни что иное, как тайное посвящение Пушкину, намек на преемственность не только в поэзии вообще, но и в конкретном стихотворении.

Ведь пишет же Блок в своем предсмертном обращении к Пушкину:

“Пушкин, тайную свободуПели мы вослед тебе!Дай нам руку в непогоду,Помоги внемой борьбе!”

Вот почему посвящение Пушкину в стихотворении “Поэты” скрыто в одном слове! Ибо речь идет о “тайной свободе”, а борьба “немая”.

Но почему квартал в стихотворении у Блока одинокий, и к тому же “вырос за городом”? Ведь поэты жили не за городом, а в городе. К тому же из второй строчки становится ясно, о каком городе идет речь.

“Квартал выросНа почве болотной и зыбкой”.

Ясно, что речь идет о Петербурге. И здесь снова – тайная связь с Пушкиным, а конкретно, – с его поэмой (или, как Пушкин сам ее называет, “Петербургская повесть”) “Медный всадник”.

И первая строчка этой повести звучит, как известно, так:

“На берегу пустынных (!!!) волн...” (и далее мысль Петра о создании города).

А через несколько строк:

“По мшистым, топким берегам” (то, что видел Петр на месте, где будет построен Петербург)Темнели избы здесь и там...

Дальше у Пушкина появляется и “болото”:

“Прошло сто лет, и юный град, (Петербург построен)Полнощных стран краса и дивоИз тьмы лесов, из топи блатВознесся пышно, горделиво...”

Итак:

у Блока – “почва, болотная и зыбкая,

у Пушкина – “мшистые, топкие берега” и “топь блат”.

У Пушкина – “пустынные волны”,

а у Блока – “пустынный квартал”.

Но опять тот же вопрос: почему квартал вырос “за городом”?

И здесь опять – метафора,

ибо “за городом” – не географическое местоположение где жили поэты, а духовное.

Поэты жили не там, где все, не в городе, а в своем мире, “за городом”.

Далее:

“Там жили поэты, – и каждый встречалДругого надменной улыбкой”.

Это уж совсем непонятно: почему поэты, собратья по духу, так странно относятся друг к другу?

В строчке о “надменной улыбке” Блок зашифровал одно из самых интересных явлений искусства: поэт, художник, композитор, писатель создает свой, настолько глубокий мир, что часто не способен воспринимать иные миры, другие возможные формы гениальности.

Так, Чайковский не любил музыки Брамса, Мусоргский смеялся над Дебюсси, а музыку Чайковского называл “квашней”, “сахарином”, “патокой”. Лев Толстой считал, что Шекспир – ничтожество.

В свою очередь, величайший профессор скрипки и один из крупнейших скрипачей мира Леопольд Ауэр не понял посвященного ему скрипичного концерта Чайковского и никогда не играл его. (В это трудно поверить, ибо уже через короткое время и поныне этот концерт самый исполняемый из всех скрипичных концертов.)

Два крупнейших поэта России Блок и Белый ненавидели друг друга, и дело чуть не дошло до дуэли.

Когда состоялась премьера оперы Жоржа Бизе “Кармен”, которая оказалась страшнейшим в истории музыки провалом, сведшим в могилу ее создателя (Бизе умер через три месяца после фиаско) и газеты набросились на ее автора, то ни Камилл Сен-Санс, ни Шарль Гуно не вступились за своего коллегу, не написали ни одного слова в газеты, чтобы поддержать своего друга.