Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

— Вам надо торопиться! — крикнул Дамир. — В доме боевики — они в наручниках — но там есть оружие…

Часть солдат метнулась в дом. Командир по слогам читал мое удостоверение.

— Мосягин… Следователь Заволжского РУВД.

— Так точно. Нас послали сюда на замену. Наш руководитель Лихунский…

— Ах, вот оно что! — воскликнул офицер. — Так и сказали бы сразу. — Он обернулся к воротам и крикнул: — Где ты опять, подполковник?! Подтверди идентичность, а то ведь я вашим удостоверениям не верю…

Подполковничье рыло выглянуло из-за косяка. Его личный оператор стоял в проеме ворот и снимал в полный рост на видео, улыбаясь. Вероятно, он даже очередное название придумать успел: «Захват боевиков в результате совместной доблестной операции».

— Кого ты снимаешь, придурок! — сказал, поднимаясь, Блоцкий. — Неужели до сих пор не врубился? А ну дай камеру!

Шагнув к пресс-секретарю, он дернул к себе камеру и уже замахнулся, чтобы опустить с размаху устройство на каменный пол. Но ему не дали: Дамир перехватил камеру и потребовал, чтобы на его глазах диск очистили от унизительных картинок.

— На моих глазах убери, — говорил он, — если не хочешь, чтобы я расплющил ее о твою голову. Слышишь, нет?

Оператор слышал. Торопливо нажал на какую-то кнопку. Потом заверил, что унизительная сцена нашего обыска — с раздвинутыми ногами — навсегда уничтожена.

Лихунский вошел во двор и принялся нас расспрашивать, словно отлучился перед этим всего лишь на пять минут, будто не было долгих унизительных суток тоски, обстрела и безудержной потери воды через задний проход. Говорить с этим типом не было никакого желания.

— Отправляйся в крепость, — советовал Дамир. — И доктора своего захвати — животами там маются.

Лихунский действительно кинулся к микроавтобусу, сел в него вместе с оператором и тронулся в сторону крепости. Доктор сидел на первом сиденье и смотрел в нашу сторону сквозь поднятое стекло.

Наконец, разобравшись с военными и передав им боевиков, мы ушли из станицы. Их командир, прощаясь, посоветовал не спускать глаз с Лихунского.

— Погоны подполковника, а по документам — всего лишь майор… — сказал он, возбужденно тараща глаза. — Заведет опять в дебри, как Ваня Сусанин!

— Уже завел, да мы не дались, — сказал Дамир.

— Молодцы, что решились на этот шаг, ребята, — сказал офицер. — Иначе лежать бы вам всем сегодня…

Вскоре мы уже были в расположении нашего отряда. Оказалось, что раненых отправили в госпиталь вертолетом. Доктор сновал между лежащими вповалку бойцами и торопливо раздавал медикаменты, не забывая при этом напомнить, что подобная ситуация — это всего лишь результат человечьей распущенности.

— Дизентерия — это болезнь грязных рук, немытых овощей и фруктов, мух… — бормотал он неустанно.

Его пока что терпели, закатывая глаза. Потом это надоело, и один из бойцов сказал, что если бы доктор находился с ними постоянно, то подобного не случилось бы, и что по поводу дизентерии пока воздержаться бы надо, поскольку это может быть что-то другое.

Доктор тут же заткнулся и ходил теперь как в воду опущенный. К обеду, впрочем, многим полегчало. Омоновцы, легкие на ногу, сбегали в станицу, притащили оттуда приличную партию спиртного и занялись самолечением: кто-то сказал, что водка с солью — самое признанное в мире лекарство. А к вечеру в Лихунском неожиданно воскрес диктатор: начальство объявило о построении отряда, хотя многие все еще страдали от обезвоживания организма и едва таскали ноги.

С трудом поднявшись, эти люди тоже встали в строй и принялись слушать начальство, надеясь, что история с построением быстро закончиться. Однако не тут-то было: приняв от Дамира доклад о построении личного состава, Лихунский громко, взяв под козырек, поздоровался.

— Здравия желаю, товарищи сержанты и офицеры! — с пафосом произнес подполковник, но услышал в ответ лишь тяжелый выдох множества глоток.

— Здорово, — сказал чей-то голос в заднем ряду, и тут же раздался смех. Утомленные бутылочным духом, омоновцы вообще не желали слушать начальство и говорили меж собой в правом фланге.

— Строить надумал, морда козлиная, — бормотал кто-то позади.

— Отставить разговоры! — Лихунскому не доставало коня и сабли. — О вашем поведении будет доложено в центр.

— Гребли мы тебя с центром. Заказывай поезд!

— Мы не пушечное мясо…

— Бросил одних…

Отряд зашумел. Омоновцы двинулись из строя, образуя полукольцо.

— Ты для чего нас сюда привел?!

— Не знаешь?!

— Если бы, сука, не наши…

— Хорошо-хорошо… — Лихунский отступил назад и поднял руку. — Я понял вас. Хорошо. Завтра прибудет армейский транспорт, и мы отправимся на вокзал, сожженную технику бросим здесь. Понимаете, ребята, я не мог к вам пробиться, — заикался подполковник. — Да и связь подвела…

Отряд замер.

— Куда колбасу дел с коньяком?! — вымолвил кто-то в тишине. И снова раздался хохот. — Мы никому не расскажем…

Это походило на бунт, причиной которого был Лихунский, не желающий понимать очевидных вещей. В период войны, пусть и самой маленькой, надо бы оставаться человеком…

Нам надоело ущелье с безымянным ручьем. И мы потребовали, чтобы Лихунский в тот же день увел нас из станицы. Ему ничего не оставалось, кроме как связаться с руководством и потребовать срочной замены, поскольку многие из нас все же нуждались в госпитализации. Где-то на высоком уровне в этот же день решили, что десантной роты для деревни будет достаточно. Вопрос восстановления территориальной власти пока отходил на задний план. К вечеру к нам прибыли несколько армейских грузовиков, крытых брезентом.

Подсушив выстиранное белье и переодевшись, мы собрали свой скарб, погрузили в армейские машины, напоследок «отметились» в ближайших кустах и двинулись в дорогу. Армейский бронетранспортер, следуя за нами, прикрывал наш отход. От момента, когда мы выехали со двора УВД и до сегодняшнего дня, казалось, прошла целая вечность.

От госпитализации, впрочем, все отказались. А ночью, до отказа набившись в пару плацкартных вагонов, мы отправились в Ростовском направлении, а оттуда — на Среднюю Волгу. Нас там ждала работа, пусть не из лучших, но все же определенная. Мне казалось, что дома я буду чувствовать себя хозяином положения. Дома и стены греют. Дома я хозяин-барин.

Штык-нож от автомата Калашникова теперь висел у меня на поясе.

Глава 28

— Хозяин-барин, говоришь? — переспросил меня тот же сухопарый доктор, когда нас снова осматривали в медсанчасти УВД. — Нет, братец ты мой, заблуждаешься. Пока ты служишь — ты под нашим контролем, потому что тебя, может быть, заразили неизлечимой болезнью, а мы не в курсе… Например, СПИДом. Так что, пока мы не получим результаты анализов, все вы будете находиться в стационаре.

Придурок превзошел сам себя. Он не знал, о чем