Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

Книга вышла в период «мрачного семилетия», когда круг тем, доступных литературе, сузился до интимной жизни человека. В этих рамках Фет-лирик чувствовал себя вполне комфортно, и его поэзия, для которой общественных проблем как будто не существовало, давала возможность и читателям почувствовать «полное дыхание» в то время, когда «воздуха» решительно не хватало. И критика это оценила — в 1850 году вышли несколько хвалебных рецензий. Одну из них опубликовал во втором номере «Отечественных записок» Аполлон Григорьев (видимо, не без чувства вины); «Москвитянин» во втором номере откликнулся статьёй начинающего поэта Льва Мея; похвалил фетовский сборник и некрасовский «Современник» в третьем номере. Только Новый Поэт (таким псевдонимом чаще всего подписывал свои пародии один из соредакторов журнала И. И. Панаев) в следующем, четвёртом номере «Современника» отпустил несколько шуток и по-прежнему беспричинно враждебная «Библиотека для чтения», также в четвёртом номере, отозвалась о книге уничижительно, но к этому Фет должен был привыкнуть. Публика также приняла сборник в целом благосклонно; ошеломляющего коммерческого успеха он не имел, но постепенно раскупался. Тираж закончился в книжных лавках примерно к 1855 году, что для «чистой лирики» было совсем неплохо.

«ВЕСЁЛОЕ ОБЩЕСТВО»

Негромкий, но несомненный успех второй книги практически ничего не изменил в жизни автора. Постепенно превращаясь в чисто эпистолярный, шёл к ужасной развязке платонический роман с Марией Лазич. Потихоньку, обычным порядком продолжался подъём по служебной лестнице: в декабре 1851 года Фет получил чин штабс-ротмистра — до желанного восьмого класса, дававшего потомственное дворянство, оставалось две ступени (вряд ли менее семи лет службы). Продолжалась служба в должности полкового адъютанта, которую Фету всё-таки удалось получить. Она имела свои преимущества — избавляла от многих тягот службы. Фет вспоминал, что позволял себе определённое сибаритство: «Поблажая по возможности собственной лени, я не только пил кофе в постели, но и принимал рапорт караульного вахмистра»226. Близость к начальству, почти сыновние отношения с полковником Бюлером тоже облегчали жизнь.

Имелись у адъютантской должности и негативные стороны. Во-первых, некоторое время платой за неё были неприкрытая недоброжелательность однополчан и страх стать жертвой какой-нибудь их серьёзной выходки (каковой, слава богу, не случилось). Во-вторых, такая близость к командиру, практически роль его заместителя (особенно в то время, когда Карл Фёдорович бывал в отлучках) была сопряжена с обязанностями, которые в захолустном полку выполнять было трудно. Попытка привести в порядок полковую библиотеку окончилась тем, что кирасиру-литератору пришлось тайком сжигать некомплектные журналы; в результате на него насчитали растрату 300 рублей. Приходилось сталкиваться с недисциплинированностью однополчан и самому в случае отсутствия командира полка разбираться с пьяными или просто дерзкими выходками младших офицеров, что, конечно, было непросто в силу того, что Фет занимал должность «не по чину». Проблемой были недоукомплектованность полка рядовым составом и обычай офицеров использовать рядовых для собственных нужд.

Эта проблема выходила наружу во время смотров: «По настоятельному требованию инспектора приходилось выводить в конный строй по меньшей мере 14 рядов во взводе. Такое требование эскадронные командиры считали раздирательным, принимая во внимание людей, оставленных в эскадронных штабах при цейхгаузе, огороде, иногда и при квартире женатого эскадронного командира, при полковой швальне, в инспекторском и полковом карауле, в кашеварах и хлебопёках, в лазарете, и т. д.»227. Так что едва не пришлось «брать взаймы» пеших у полковника Баумгартена, командующего третьим полком той же дивизии, чтобы выдать их за конных своего полка. На смотрах и манёврах на полкового адъютанта ложилась организация правильности движения по линиям к назначенному месту; следовательно, и вину за неправильно или некрасиво выполненный манёвр возлагали на него (такие случаи не раз бывали с Фетом).

Худо-бедно со всем удавалось справляться, обходясь без взысканий. Казалось, этот ровный путь и приведёт к желаемому чину, дворянскому званию и отставке. Но в феврале 1853 года Карл Фёдорович Бюлер подал прошение о долгосрочном отпуске, фактически об увольнении. Фету как полковому адъютанту пришлось сдавать дела новому командиру, светлейшему князю Владимиру Дмитриевичу Голицыну. Несмотря на то, что никаких серьёзных беспорядков и недостач не обнаружилось (по утверждению мемуариста, «сдача полка была блистательная»), а новый командир любезно предложил Фету остаться в той же должности, поэт увидел в перемене начальства повод для изменения собственной жизни: «Это неожиданное обстоятельство, как толчок, разбудило меня... Оставаться при других обстоятельствах в глухом поселении значило добровольно похоронить себя»228.

Пытаясь решить двойственную задачу — выбраться из сильно надоевшей ему глуши и одновременно по возможности ускорить карьеру, — Фет вспомнил, что бывший командир дивизии генерал-лейтенант фон Эссен при прощании обещал ему своё покровительство, и написал тому письмо с просьбой перевести его в гвардейскую кавалерию. Старый командир не забыл своего обещания; не прошло и месяца, как Фет был прикомандирован (в чине поручика, который в гвардии соответствовал выслуженному им чину штабс-капитана линейной кавалерии) к лейб-гвардии уланскому Его Императорского Высочества Цесаревича полку, называемому так с 1849 года в честь своего августейшего шефа великого князя Александра Николаевича, в скором времени — императора Александра II, под командованием генерал-майора Александра Фёдоровича Курселя. Из гвардейских полков он был одним из наиболее «дешёвых», сильно отличаясь от, например, кавалергардского полка — места службы аристократов. Видимо, это был предел доступности для Фета по деньгам и связям. И всё-таки гвардейская служба приближала к цели: следующий чин гвардейского штабс-ротмистра давал потомственное дворянство, а возможностей ускорить его получение в гвардии было больше. Кроме того, полк имел постоянные квартиры на Волхове, недалеко от Петербурга, что тоже привлекало поэта, уставшего от жизни в глухой провинции.

Отправляясь к месту новой службы, Фет заехал в Новосёлки, где провёл весь июнь 1853 года. Видимо, помимо желания побыть в родных местах и повидаться с семьёй, им руководили и прагматические соображения. Служба в гвардии (даже в «дешёвом» полку) обходилась дорого, и новоиспечённому лейб-улану требовалось увеличение материальной поддержки со стороны Шеншина. Фет надеялся, что его перевод в гвардию будет принят «отцом» благосклонно. Афанасий Неофитович согласился увеличить размер помощи пасынку. «Зная о предстоящих при переводе расходах и умеренности моих требований, он не раз с блистающими радостью глазами повторял: “Нет, ты таки меня не жалей! Нужно будет — напиши. Да, так-таки не жалей, не жалей меня!”»229. Многолюдная прежде семья в это время поредела: Любовь жила