Ибо не ведают, что творят - Юрий Сергеевич Аракчеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бальзамины, фуксия, герань, настурция, чайная роза, бархотки, петуния, ипомея – это все цветущие, но были и просто лиственные, вечнозеленые – аспарагус, аспидистра, традесканция, плющ… Музыка названий, бездна загадок и тайн…»
(Из книги «Поиски Афродиты», 1999 г.)
Да, там истина. В природе! И в нашем отношении к ней. Вот я и ездил при первой же возможности на природу – то на рыбную ловлю, то на охоту, а потом – чтобы фотографировать. Познать, попытаться понять, осмыслить, научиться жить так, чтобы по возможности постоянно ощущать ГАРМОНИЮ и не противоречить ей! И обязательно, обязательно, обязательно быть в гармонии со своим телом, чтобы реализовать возможности, данные Природой! Ведь они иной раз так чудесны! Что и говорить о той волшебнейшей магии, что возникает при общении с тем очаровательнейшим созданием, которое возникает вдруг рядом с тобой в твоей жизни! Чудо! Чудо Природы! «За это можно все отдать!» – как правильно поется в какой-то песне…
А к тому же и – поделиться своими открытиями, восторгами с другими! Поделиться, войти и с ними в гармонию, ибо мы все ведь гости здесь и в принципе у нас есть все, чтобы жить полно и радостно всем вместе. Вместе! Рай – это когда мы понимаем друг друга, помогаем друг другу, и к другим относимся так же, как к самим себе.
Моя мать в возрасте тридцати одного года умерла от туберкулеза, а последние свои годы, как говорят, болела. Два моих родных младших брата умерли от той же болезни – один в двухлетнем, другой в совсем младенческом возрасте, не прожив и года. Так что можно сказать, что туберкулез – наше семейное. Отец, получивший контузию на фронте, в последние годы жизни был весь в болезнях. Когда его сбила машина, он уже числился инвалидом II группы, хотя прожил всего 47 лет.
Понятно, думаю, какой физической наследственностью наградила меня природа. Естественно, что я состоял на учете в туберкулезном диспансере, и еще в ранней юности врачи обнаружили у меня шумы в сердце. К тому же, в военные и послевоенные годы мы с двоюродной сестрой и бабушкой почти голодали (и сейчас помню вкус котлет из картофельных очисток и трепетную мечту о какой-нибудь завалящей конфетке или о полной ложке сгущенного молока). И почти не было болезни, которой я не переболел в детстве и юности. А в школьные и студенческие годы было еще и три операции… И что уж повторять о так трудно излечимом комплексе сиротства, о дикой неуверенности с женским полом, о постоянной материальной нужде…
И это – не говоря о непонимании и о постоянном, тупом возвращении рукописей из редакций…
Но другого ведь судьба не дала. А значит… «Не море топит, а лужа» – так совершенно точно выразился Александр Исаевич Солженицын, преодолевший, между прочим, не только внешние препятствия в виде лагеря, трудности публикаций, но даже – рак. Топит лужа, потому что она мелка и ничтожна. Море заставляет плыть.
Весной 71-го мне удалось побывать аж в экспедиции Ташкентского Музея природы – сначала на Тянь-Шане, а потом на берегах реки Сырдарьи. Случилось это потому, что за несколько месяцев перед тем я показывал свои слайды в Зоомузее МГУ его сотруднице Елене Михайловне Антоновой. При сем присутствовал кандидат биологических наук Дмитрий Викторович Панфилов, он и дал мне адрес начальника будущей экспедиции. Я написал письмо в Ташкент, и меня пригласили.
А с Еленой Михайловной мы побывали в редакции журнала «Знание-сила», там я тоже показывал слайды, они понравились, и мне заказали статью с иллюстрациями об «открытии джунглей». Я написал, назвав ее так: «Великолепный пестрый мир». И принес 5 страниц машинописного текста в редакцию. Оставил. Редактор отдела – назовем ее, допустим, Мариной – через пару дней так изуродовала мой текст, что, увидев, я опять растерялся и тотчас вспомнил разбой Наины Львовны в «Малыше». Марина, как и Наина Львовна, не могла аргументировать свою странную работу, и когда я по пунктам стал возражать, она в свою очередь растерялась – не привыкла к сопротивлению, – отчаянно не соглашалась (по-прежнему ничем не аргументируя) и даже демонстративно начала пить успокоительные таблетки. Я уже готов был забрать свою рукопись, но вмешался редактор соседнего отдела, который читал мой первоначальный текст. Он взял работу по «подготовке этого материала» на себя и сделал буквально три-четыре поправки, с которыми я с благодарностью согласился. «Схватка» с Мариной была для меня, оказывается, очередным боевым крещением. Чудовищно бессмысленным, как я думал тогда, а на самом деле весьма полезным для будущего…
Экспедиции на Тянь-Шань и на Сырдарью состоялись в мае, все было великолепно, я брал с собой около ста слайдовых пленок «Орвоколор», все их отснял и по приезде три недели старательно проявлял в темной коммунальной кухне без окон… Слайды получились отличные.
А моя статья «Великолепный пестрый мир» в журнале «Знание-сила» вышла в июне. И, думаю, именно потому, что все осталось по моему в тексте – вопреки «работе» Марины, – я удостоился симпатии и похвал со стороны не только главного редактора, но и… самой Марины. Как ни в чем не бывало! А вскоре Марина нашла для меня тему – об известном селекционере грецкого ореха И.Г.Команиче – и на следующий год журнал послал меня в командировку в Молдавию…
Журналистская моя судьба таким образом складывалась. Но как же быть с уже написанными, но неизданными рукописями моими?