По большому счету - Евгения Письменная

Игнатьев – антипод Геращенко. Геращенко – фонтан эмоций и шуток, улыбок и разного рода подколок, Игнатьев – подземный ручей, который тихо и невидимо для других прокладывает свой путь. Игнатьев неразговорчивый и спокойный. Настолько, что порой во время беседы с ним кажется, будто он не слушает собеседника вовсе. Игнатьев никогда не гнался за модой, но часто угадывал тренд. Когда он начал писать диссертацию об инфляции в 1975 году, многие крутили пальцем у виска. Дескать, не от мира сего. Почти никто не понимал, зачем в социалистической стране с плановой экономикой, где цены назначаются специальным органом – Государственным комитетом цен и нет никакой инфляции, тратить время на это явление. Зачем изучать то, чего нет? И слово буржуйское, и само явление тоже. Но Игнатьеву было важно разобраться: почему в стране с плановой экономикой постоянно растут цены, а главное, откуда хронический дефицит товаров. Люди стояли в очередях за всем: продуктами и одеждой, обувью и книгами, даже предметами роскоши. Если что-то захватывало Игнатьева, то происходило полное погружение. Он за пару месяцев выучил сербохорватский язык, чтобы разобраться в инфляционных процессах Югославии. Почему Югославии? Просто потому, что она, в отличие от других стран социалистического лагеря, публиковала подробную статистику о своем хозяйстве, товарах, ценах. Благодаря этому можно было заниматься статистическим анализом и строить экономические модели.

Цифра навсегда стала идолом Игнатьева. Он сам как Мистер Цифра: все время проводил в изучении разной статистики. Самое большое блаженство для Игнатьева – остаться одному, закурить сигарету, открыть очередные данные и анализировать, строить модели. Он запомнится многим именно таким: сухой мужчина в очках в толстой роговой оправе, окутанный сигаретным дымом, среди стопок бумаг склонился над листком, на котором фигурируют какие-то столбики из цифр, таблицы и графики.

В середине 1980-х Игнатьев в кругу единомышленников-экономистов сделал доклад еще об одной странной вещи, которой не существовало в Советском Союзе: двухуровневой банковской системе, состоящей из Центрального банка и коммерческих банков. Он анализировал недостатки устройства Госбанка СССР, который в одном лице воплощал всю финансовую систему: эмитировал деньги, кредитовал промышленность, даже получал сберегательные вклады населения. И как же интересно тогда было в этом разбираться: строить схемы, анализировать устройство банковской системы. Мог ли Игнатьев знать, что спустя двадцать лет этот мир схем станет для него реальным? А сам он, тогда тихий ассистент Ленинградского института советской торговли имени Фридриха Энгельса, будет в этом мире главным?

Конечно нет.

Пропуск

Снег уже подтаял и превратился в грязную кашу на тротуаре и дороге. Привычная для марта картина. Дворники не справлялись. Нигде. Даже в самом центре, на Неглинной. Игнатьев аккуратно обходил серые лужи, старался не испачкать хорошо начищенные черные туфли. Он вместе с председателем Государственной Думы Геннадием Селезневым только что вышел из автомобиля и шел к дверям Центробанка. И хоть машина Селезнева проехала во внутренний двор ЦБ, за черные железные кружевные ворота, здесь тоже грязный снег не успевали убирать. В этот промозглый и слякотный день Госдума удовлетворила просьбу Владимира Путина, проголосовав за досрочную отставку с поста главы Банка России Виктора Геращенко и назначение на эту должность Сергея Игнатьева[254]. Несмотря на прежние конфликты Геращенко с правительством по росзагранбанкам, передаче ВТБ и созданию Национального банковского совета в ЦБ, переход финансовой власти был мирным. Геращенко пришел в Думу и поблагодарил депутатов за то, что вели дискуссию открыто, а не в подковерной борьбе, и сказал Игнатьеву, что передает ему эстафетную палочку независимости Центрального банка[255]. Очень он переживал за независимость ЦБ, не хотел, чтобы тот превратился в примитивный винтик исполнительной власти. Многим было жаль отпускать Геращенко, с ним так спокойно. И мало кто мог объяснить, почему именно. Но решение Путина сменить главу ЦБ сомнению не подвергалось, и Игнатьев, который десять лет назад считался непроходной фигурой в парламенте, теперь был принят на ура большинством голосов. Время сделало свое дело.

Игнатьев и Селезнев поднялись на второй этаж по белым мраморным ступенькам и прошли в зал, где обычно собирался совет директоров Центрального банка. Все были в сборе. Они не знали, чего ждать от нового руководителя, но понимали, что изменения неизбежны. С приходом Игнатьева и Селезнева наступила полная тишина. Селезнев, почувствовав напряжение в зале, взял инициативу на себя.

– Уважаемые члены совета директоров, представляю вам нового председателя Центрального банка Сергея Михайловича Игнатьева.

Никто не хлопал и даже не улыбался. Тянулось вязкое молчание. Селезнев продолжил:

– Прошу любить и жаловать. Сергей Михайлович – человек для вас не новый, однажды он уже трудился в этих стенах, потому заботы Банка России ему понятны.

Игнатьев кивнул головой, тихо и мягко произнес:

– Здравствуйте.

Тишина заполняла комнату, было даже слышно, что кто-то немного поерзал. Геращенко, который тоже приехал из Думы для передачи власти, решил разрядить обстановку. Он быстрым шагом подошел к Игнатьеву и протянул ему руку. В руке он держал белую пластиковую карточку.

Игнатьев взял эту карточку и удивленно спросил:

– Что это?

Геращенко важно ответил:

– Пропуск.

Игнатьев продолжал удивленно смотреть на кусок белого пластика. Никогда в жизни он не видел такой карточки. Все организации, где он бывал раньше, принимали пропуска в виде коричневой книжицы с приклеенной фотографией три на четыре, а тут такая штучка, которую можно просто приложить к считывателю и пройти. Чудеса! ЦБ мог позволить себе ремонтировать дома отдыха и закупать новейшее оборудование в лечебницы, устанавливать современные электронные пропускные системы, чего пока не могли бюджетные организации, в том числе Минфин. Игнатьев поблагодарил Геращенко, немного покрутил пропуск в руках и быстро сунул в карман.

Этот пропуск останется с Игнатьевым навсегда. Многие годы, даже после ухода с поста председателя, приходя утром на работу и уходя с нее вечером, он будет прикладывать эту пластиковую штуку к считывателю у входа.

Но не зря члены совета директоров полагали, что с приходом Игнатьева начнутся изменения. Они наступили мгновенно. То, за что как лев бился Геращенко, Игнатьеву не было так важно. Задачей номер один для него была та самая инфляция, с изучения которой он начал свою научную карьеру. А точнее, она и валютный курс, потому что курс рубля в те времена был главным идолом финансовой и политической системы. От него зависело все, бюджетная и политическая стабильность. Отток капитала хоть и снижался, но продолжал мучить. Сбежавшие в 2001 году из России 13,6 миллиарда долларов – это почти треть международных резервов страны. Отток надо было останавливать, инфляцию снижать, а курс – держать. Так размышлял Игнатьев, поэтому не придал большого значения тому факту, что правительство просит как можно быстрее передать в его собственность подведомственный ЦБ госбанк – ВТБ. Он