В полете. Мир глазами пилота - Марк Ванхунакер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, не обязательно прыгать по островам среди холода и льдов. Как-то я летел пассажиром через Эгейское море, из Афин на Родос. Греческие острова расположены так тесно, что почти каждый раз, когда я глядел в иллюминатор, видел, как волны бьются о головокружительно высокий берег. Греческий архипелаг напоминает Калифорнию, которую кто-то расколол молотком, раскидав осколки по морю такой дивной синевы, что можно подумать – о греческие берега разбивается не вода, а само небо. Легко вообразить себе, как тысячи лет назад эти черепки суши сложились в страну, в историю, в мифологию, в удивительную островную нацию, небогатую землей, в нацию, чья территория состоит, кажется, из одних границ. Ни на каком другом рейсе я не видел пассажиров, так увлеченно глядящих в иллюминаторы.
Кейптаун находится на юго-западной оконечности Африки. Только три пятых Северного полушария покрыты водой, зато в Южном полушарии вода занимает четыре пятых его поверхности. Зная это, совсем по-другому понимаешь название города. Кейптаун, «Капстад» – звучит он на голландском и на африкаанс, «Икапа» – на языке коса. «Кейп» – это мыс, плод тектонических сдвигов, а может, эрозии почвы, кусок суши, вторгающийся в море и в историю мореплавания, крайняя точка мира, известного тем, кто дал этому месту имя. Пролетая над ним, я всегда думаю: пожалуй, самые удачные географические названия это те, в которых отразился «вид сверху». Мыс Доброй Надежды, Cabo da Boa Esperaпса. Но Бартоломеу Диаш, впервые обогнувший его пять веков назад, назвал это место Cabo das Tormentas – Мыс Бурь.
Утро после длинного ночного перелета. Мы позавтракали хлопьями и кофе и теперь подлетаем к Кейптауну. Европейская весна в самом разгаре, а здесь царит пасмурная ветреная осень. Главная взлетно-посадочная полоса находится поблизости от пляжей Фолс-Бэй, на восточной стороне города. В такую погоду там наверняка не встретишь ни одного купальщика. Ветер дует с севера, и диспетчеры посылают нас на юг, далеко за пределы аэропорта, города и Африки. В какой-то точке мы совершим разворот и закончим перелет на юг длиной в шесть тысяч миль коротким рывком на север. Мы приземлимся в Кейптауне, но лицом к Лондону.
Диспетчер дает нам команду на снижение. Обычно это означает, что скоро нам будет дано указание на разворот и посадку. Однако нам предлагают продолжать движение в южном направлении. Может быть, на борту какого-то самолета находится больной пассажир, а может, на взлетно-посадочную полосу забежало животное.
Внизу, в просветах меж облаками, мелькает Кейп-Пойнт – и тут же отображается на наших экранах. Бортовому компьютеру невдомек, что мы пролетаем над одной из самых знаменитых возвышенностей нашей планеты. Он даже имени мыса не знает, только высоту. Теперь мы летим над открытым морем. Впереди раскинулись воды Южного ледовитого океана, а дальше – льдистые штормовые воды «ревущих сороковых широт», Антарктика. Кейп-Пойнт – не самая южная точка Африканского континента, однако к Южному полюсу он ближе, чем Сидней или Сан-Паулу. Неожиданный крюк, который нам пришлось сделать, позволит пассажирам достичь самой южной точки в их жизни. А сам я смогу побить этот рекорд, лишь когда стану летать в Буэнос-Айрес.
Шквалистый ветер мотает самолет туда-сюда. Рассыпанные по небу длинные узкие облака вовсю поливают нас дождем. Время от времени в тучах образуются промежутки – белоснежные облачные пещеры, сквозь которые солнечное сияние струится вниз, образуя голубые озерца на серой поверхности океана. Потом снова дождь и туман – и снова солнце. Такую картину вы, скорее всего, увидите на высоте трех тысяч футов почти в любой точке Земли – грозные тучи, бурные воды и никаких признаков суши.
Мы обгоняем грузовой самолет. Он качается в воздушных потоках, как его морской родственник, сухогруз, – на волнах. Наконец получаем команду на разворот – сначала на восток, потом на северо-восток. Еще один вираж, и наши приемники засекут радиосигнал, который сквозь ливень и мглу приведет нас назад в Африку.
Немного поспав после полета, я вижу, что дождь прекратился. До общего ужина с экипажем еще достаточно времени, и я решаю съездить к Кейп-Пойнт. Это очень популярное туристическое место, оттуда открывается чудесный вид на море. Частенько я встречаю там своих пассажиров, но в такой свинцово-серый день смотровая площадка пуста. Я подхожу к маяку. Перегнувшись через каменный парапет, я вижу морских птиц – их пронзительные крики несутся снизу вверх сквозь окутывающий скалы туман. Поражаюсь силе ветра. Вглядываюсь вниз, в волны, разбивающиеся о прибрежные камни. А в небе переливается серо-синий калейдоскоп света и тени и уже клубятся свежеприбывшие тучи, готовые обрушить на нас новые потоки воды.
На смотровой площадке установлен столбик с торчащими во все стороны указателями, сообщающими расстояние до разных точек планеты. И у пилотов, и у пассажиров, только что прибывших в Кейптаун, такое указательное дерево вызывает легкое изумление, а иногда и жестокий приступ плейслага. Одна из стрелок указывает на Антарктиду, на стрелке, смотрящей в противоположном направлении, значится «Лондон». Я думаю о парусных судах и о забытом, штормовом, названии этого мыса. Интересно, стоял ли здесь кто-нибудь сегодня утром, когда мы пролетали над маяком? Слышал ли кто-нибудь шум наших двигателей меж измочаленных ветром туч?
Мой отец покинул Конго в июне 1958 года. Сначала он полетел в Каир, где пробыл девять дней, а оттуда дальше, в Бельгию. В Бельгии он продолжил свое обучение, по окончании которого был послан в Бразилию. Туда он решил добираться морем.
Но до моря тоже надо было добраться – и сначала он сел на поезд. Он оказался единственным пассажиром, который должен был подняться на борт судна в Антверпене, и пароходная кампания, чтобы сэкономить своему кораблю одну остановку, предложила отцу отплыть из Гамбурга. Потом он будет вспоминать в своем дневнике ледяной январский туман, поглотивший реку и залив. Свою первую ночь на корабле отец провел под звуки туманного горна.
