Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре после рождения в семье Цесаревича в июле 1783 года третьего ребёнка – дочери Александры (1783–1801) Императрица подарила ненавистному сыну мызу Гатчино[14] со всеми «мебелями», «мраморными вещами» и двадцатью принадлежавшими мызе деревнями. О мотивах этого щедрого дара, последней милости «великой Государыни» по отношению к Павлу, можно только догадываться. Екатерина желала заиметь третьего внука; появление внучки её не особенно обрадовало. Как она с игривой непосредственностью признавалась в письме Гримму, «по правде сказать, я несравненно более люблю мальчиков, чем девочек».
Сама мыза незадолго до того была выкуплена Екатериной у наследников Григория Орлова, некогда её возлюбленного, который в апреле 1783 года скончался в Москве в состоянии глубокой меланхолии[15]. Рассказывали даже, что перед смертью отставленный фаворит сошел с ума…
Павел Петрович был рад подарку; связь Гатчины с именем ненавистного временщика его никак не смущала. Он с самого начала знал, что там ничего не останется от Орлова; всё будет построено заново или перестроено до основания. Своему духовному наставнику Платону сообщал, что «место само собой весьма приятно, а милость сама по себе особенно дорога!». Главный дворец, который с 1766 года возводился в Гатчине по проекту придворного архитектора Антонио Ринальди (1710–1794), ещё не был до конца завершён, но Павел Петрович не внес в проект существенных изменений. Дворец напоминал английский замок и чрезвычайно понравился новому хозяину своей монументальностью и архитектурной выдержанностью.
Гатчина располагалась в отдалении от Петербурга: почти шестьдесят верст, что по меркам той поры считалось дальним захолустьем. Поездка в Гатчину была сопряжена с большими затратами времени; из центра Петербурга в экипаже надо было добираться несколько часов. Было ясно, что это станет препятствием для визита гостей. С другой стороны, уединенное место позволяло находиться вдали от ушей и взоров Большого Двора; а это – желанная приятность.
Единственно, что постоянно печалило Павла и Марию, так это разлука с детьми. Они их и так видели от случая к случаю, а теперь встречи станут совсем редкими. Екатерина полностью отстранила родителей от ухода и воспитания своих детей.
Александр, Константин, а затем Александра были размещены в апартаментах бабушки в Зимнем Дворце, и она, и только она, решала все вопросы, их касающиеся. Воспитатели и наставники к детям подбирались исключительно по желанию Императрицы; с родителями такие темы даже не обсуждались.
Когда в 1784 году воспитателем к Великому князю Александру Павловичу был определён швейцарец Фредерик-Сезар Лагарп (1754–1838), то родители узнали об этот от третьих лиц. Возмущало и оскорбляло не только то, что адвокат из Швейцарии имел стойкую репутацию республиканца, но и то, что с родителями не консультировались и даже пристойно не уведомили об этом.
По странному стечению обстоятельств, когда Екатерина размышляла о будущей судьбе Павла, сам он занимался составлением завещания. Он как будто предчувствовал, что дни его жизни могут оборваться в любую минуту. Потому помимо собственно завещания составил духовные наставления для детей и супруги. Именно в конце 1787 – начале 1788 годов у Павла Петровича сложились те идеи, которые потом нашли законченное выражение в его знаменитом Законе о престолонаследии, который он огласил в день своей коронации в апреле 1797 года.
Основная его идея – установление ясного порядка наследования Трона по праву старшинства и первородства. «Дабы государство не было без наследника. Дабы наследник был назначен всегда законом самим. Дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать. Дабы сохранить право родов в наследствии, не нарушая права естественного, и избегать затруднения при переходе из рода в род».
Закон должен был быть непеременяемым, и впервые в русской законодательной практике писаная норма ставилась выше воли Самодержца. Всё это в полном виде будет подробно сформулировано позднее. Пока же он попросил Марию Федоровну дать письменное обязательство, чтобы после его смерти не она, а его сын стал восприемником власти. Павел Петрович слишком хорошо знал историю XVIII века, издержки и безобразия всех этих «бабьих царств», начиная от воцарения в 1725 году Екатерины I до утверждения в 1762 году у власти его матери Екатерины II.
Мария Фёдоровна подобное обязательство дала. Потом циркулировал слух, что после гибели в 1801 году супруга Мария Фёдоровна якобы хотела взять бразды правления в свои руки. Но всё это так и осталось в области исторической мифологии; каких-либо убедительных фактов на сей счёт в наличии не имеется.
Завещательное обращение Цесаревича к супруге пронизано такой нежностью, содержит столько интересных деталей, раскрывающих мировоззрение Павла Петровича, что из него уместно привести обширную выдержку:
«Тебе самой известно, сколь я тебя любил и привязан был. Твоя чистая душа перед Богом и человеками стоила не только сего, но почтения от меня и от всех. Ты мне была первою отрадою и подавала лучшие советы. Сим признанием должен заявить пред всем светом о твоем благоразумии. Привязанность к детям залогом привязанности и любви ко мне была. Одним словом, не могу довольно тебе благодарности за всё сие сказать, равномерно и за терпение твоё, с которым сносила состояние своё, ради меня и по человечеству случающиеся в жизни нашей скуки и прискорбия, о которых прошу у тебя прощения, и за всё сие обязан тебе следующими советами.
Будь тверда в Законе (Божием. – А.Б.), который ты восприняла, и старайся о соблюдении непорочности Его в государстве. Не беспокой совести ничьей. Государство почитает тебя своею, ты сие заслуживаешь, и ты его почитай Отечеством. Люби его и споспешествуй благу его. Я преподаю тебе средства к тому. Ты прочти мои бумаги, и в них найдёшь то, чего я от тебя желаю и от детей своих, и по тому исполняй… Благоразумие твоё тебя наставит на путь правый, и Бог благословит твои добрые намерения. Старайся о благе прямом всех и каждого. Детей воспитай в страхе Божиим, как начале премудрости, в добронравии, как основании всех добродетелей. Старайся о учении их наукам, потребным к их знанию, как о том, что, преподавая знания, открываешь рассудок…»
В июне 1788 года Шведский Король Густав III (1746–1792), вступивший на Престол в 1771 году, чтобы погасить внутреннее брожение и повысить свой пошатнувшийся престиж, прибег к старому и проверенному средству: без всякого видимого повода
