Саженец - Михаил Алексеевич Ланцов

— Да куда там! — махнул рукой Беромир. — Им еще учиться и учиться. Как и мне. А вообще, по уму надо не руками махать, а конной запряжкой косить, сделав такую сенокосную колесницу.

— Вот вечно ты всем недоволен! — хохотнул седой ведун. — Ты глянь! Они за одну росу скосили травы уже больше, чем за несколько дней ежедневного труда серпами бы прибрали. А ты бурчишь.

— Нет предела совершенству.

— Ты нас так с ума сведешь!

— Жизнь что река — каждое мгновение уже новая. Нужно это просто принять и не тревожиться по поводу постоянных изменений. Если они идут на пользу, то и ладно.

— А эта твоя дурь — сырое сено в ямы сваливать? Да конями топтать. Оно зачем?

— Силос это, а не дурь. Яма та вырыта на холме, а потому дождевой водой али талой не подтопляется. Стенки ее глиной обмазаны. А сверху навес стоит специально для того, чтобы защитить траву от лишней влаги.

— Мы догадались. Только не поняли, для чего это тебе? Она же сгниет.

— Если воды не пускать, да и от воздуха защитить, то не сгниет. Для того и глиной обмазывал стенки. И лошадьми топчу, чтобы плотнее. А потом, как заполню, присыплю землей. Зимой же, вскрывая, можно будет доставать оттуда сочный зеленый корм для скотины.

— Ты уверен? — со скептическим видом переспросил Вернидуб.

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Хотя, не исключаю, что я напортачу с чем-то. Слышать — это слышать. А сам первый раз делаю.

— Ты столько делаешь первый раз… — покачал головой седой ведун.

Но отстал.

Решил довериться.

Тем более что парень хоть и чудил, но без перегибов и фанатизма. Пуская накошенное сено в основном для сушки обычным образом, привлекая для этого всех работников толпой. Чтобы быстро. Вот утром, сразу после росы, шли и растрясали. Днем — ворошили, переворачивая. А вечером или перед дождем собирали в копны, чтобы не сильно промокло.

А силос?

А что силос? В него едва десятая часть уходила. С самых неудобных для сушки мест…

— Опять кислый? — хохотнув, поинтересовалась Дарья, подкравшись совершенно бесшумно.

— Да ты сама глянь. — махнул он рукой. — Видишь сколько пней? Их все нужно выкорчевать. А землю разровнять.

— Ну что у тебя мысли такие дурные в голову лезут? Зачем? Никогда же этим не занимались. И как-то жили.

— Придется начать. Иначе добрых полей не видать нам как своих ушей. И покосов. Сама же видела, как ладно косари шли, ежели по ровному участку.

— Не представляю, как ты эти пни станешь расчищать, — покачала она головой.

— Вот и я. А надо. И выкорчевать их. И дальше лес вокруг вырубать. Была бы взрывчатка — ей-ей бы ее применил. Да где ж ее брать?

— А что это такое?

— А… неважно. — отмахнулся Беромир, слегка побледнев от того, что чуть-чуть не сболтнул лишнего.

Переходить в пороховую эру, если так можно выразиться, он был не готов. Экономическая база не позволяла в полной мере этим воспользоваться. А значит, что? Правильно. С его помощью все сливки соберет другой, более многочисленный и продвинутый народ.

А оно надо?

Вряд ли. Уж точно не ему. Тем более что для эпохи холодного оружия имелось очень много славных опережающих технологий и возможностей, открывающих невероятные перспективы. Например, тигельная сталь в сочетание с теми же водяными молотами делала вполне реальными латы.

Настоящие, хорошие латы.

Которые и в эпоху раннего огнестрела немало решали. А уж в эти глухие времена и подавно. Из-за чего некоторые вещи он пока не спешил внедрять…

[1] Хомут был изобретен в Китае в V веке н.э. В Европу попал около 920 года, стал широко употребим только к XII веку, став прорывным решением, открывшим новую веху в сухопутной логистике.

[2] Автор в курсе исследований Georges Raepsaet 1970-х годов, но считает их не вполне корректными, так как продвинутая ременная запряжка не применялась в Античности, что видно на статуях и мозаиках, хотя именно это предположение лежит в основе модели «гужевого оптимизма». Гало-римская запряжка была довольно архаичная, а потому для нее верны исследования Richard Lefebvre des Noëttes, сделанные в 1910 году, и говорящие о том, что одна и та же лошадь с классическим хомутом может сдвинуть втрое больший вес, чем с античной ременной упряжкой. Продвинутая же ременная упряжка сформировалась на рубеже XVIII-XIX веков, оставаясь даже сейчас едва ли пригодной для грузовых повозок (как и любая иная без жесткого скрепления). И да — Беромир не в курсе всей этой истории и оперирует известными ему данными, а именно хомутом из воспоминаний и местной ременной упряжкой.

[3] Коса «литовка» — классическая ручная коса, доминирующая в наши дни. На Руси появилась не раньше XVII века, а, вероятно, и в начале XVIII. Позволяет косить с прямой спиной, быстро окашивая большие площади. Ей предшествовала более архаичная коса «горбуша», которая удобна для покоса в неудобьях и оврагах. Для реалий книги косы вообще никакие не употреблялись (за редкими исключениями). И эта проблема сохранялась еще довольно долго.

[4] У Беромира вообще потихоньку копились инструменты для «внутреннего потребления». Топоры для валки и разделки леса, а также разные фасонные, пилы разные, стамески, коловороты, рубанки-фуганки, струги и так далее. Формируясь в своего рода трудовой арсенал.

Часть 2

Глава 10

168, серпень (август), 21

— Куда ты навалился-то⁈ — крикнул Добрыня.

Беромир оглянулся и расплылся в улыбке.

Влад навалился на ручку рычажного пресса, повиснув на ней, и теперь забавно дергал ножками. Отец, видно, пустил попробовать, а тому силенок и веса не хватило.

Добрыня снял сына с ручки, и продавил ее сам, выдавливая остатки влаги из заготовки бумажного листа. Чуть подержал так. И осторожно поднял рычаг.

Все еще несколько влажный лист остался прилипшим к медному полотну верхнего зеркала. И мужчина, подхватив мастерок, ловко его поддел и снял.

Научился уже.

Хотя поначалу рвал заготовки или комкал. Так вот — подхватил, приняв на доску, и осторожно передал на сушку…

В свое время Беромир видел процесс изготовления так называемой самаркандской бумаги[1] из коры тутового дерева. Здесь, в этих краях, оно не росло, поэтому он сейчас