Александр Невский — национальный герой или предатель? - Наталия Пронина

Этот жесткий, принципиальный ответ Невского был тем более важен еще и потому, что в 1252 г., когда на императорский престол в Каракоруме взошел новый Великий хан Менгке, римская курия поспешила предпринять очередной тщательно продуманный маневр. Папа Иннокентий IV и его преданный союзник французский король Людовик IX отправили в Золотую Орду, а затем и далее в Монголию новое специальное посольство во главе с Вильгельмом де Рубруквис. «Они предлагали Батыю и Менгке военный союз против турок-сельджуков и Никейской империи, которая усилила борьбу за освобождение Константинополя от крестоносцев, предлагали принять католичество и оставить Рубруквиса в качестве постоянного дипломатического агента курии в Сарае. Иными словами, это было предложение о военном союзе татаромонгольских ханов с правителями западноевропейских стран, союзе, который таил в себе. глубокую угрозу Руси. Однако, — подчеркивает историк, — и на этот раз происки западных правителей были разгаданы русской дипломатией, которая в лице Александра Невского сумела оказать должное воздействие на «кибитных политиков». По свидетельству Плано Карпини, русские дипломаты играли немалую роль в Сарае, так как, например, иноземные документы, поступавшие сюда, переводились прежде всего на русский язык. Королевский посол Рубруквис не достиг ни одной из поставленных перед ним целей. Татаро-монголы сочли нецелесообразным посягать на сложившуюся в русском обществ идеологию и затрагивать экономические и политические позиции Русской церкви (выделено нами. — Авт.); они сохранили прежний порядок в русско-византийских церковнополитических отношениях и поставили их лишь под свой контроль посредством организации в 1261 г. в Сарае специальной русской епископии»[417].

Более того, вся Русская православная церковь была полностью освобождена ордынскими ханами от всех повинностей и платежей. Т. е. освобождалось и все «черное» монастырское духовенство, и «белое» приходское. Каждый новоутвержденный русский митрополит получал теперь специальный ярлык —ханскую грамоту, в котором и декларировалось это освобождение «от даней». Имущество и земли Церкви объявлялись неприкосновенными. А за оскорбление Веры устанавливалась смертная казнь. Например, как гласил один из ханских ярлыков, «А что закон их (русских), и в законе их церкви, и монастыри, и часовни их, ни чем да не вредят их, не хулят, а кто учнет веру хулити или осуждати, и тот человек не извинится ни чим же и умрет злою смертию»[418]. Так реально действовало то, что историк Н. И. Костомаров определял как «философскую терпимость (татаро-монгол) к вере и приемам жизни побежденных народов». «Поклоняясь единому Богу, с примесью грубейших суеверий, естественно свойственных (их тогдашнему) варварскому состоянию умственного развития, они не только дозволяли свободное богослужение иноверцам, но и отзывались с известным уважением о всех верах вообще….»[419] Что ж, если вспомнить, с каким «уважением» относилась В ЭТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ к побежденным народам западная «гуманная» и «просвещенная» Римско-католическая церковь, то неминуемо придется признать, что «восточным варварам-кочевникам» до подобной «гуманности» действительно было очень далеко.

Таким образом, исторические факты ясно показывают: да, Александр Невский решительно отказался от союза с папством. И был этот шаг вовсе не «трагической ошибкой», как по сей день пытаются доказывать большинство католических исследователей[420], а вслед за ними и российские либеральные авторы. Отказаться от подобного союза и упорно воевать с европейскими крестоносцами русского князя толкало не просто «полное отвращение к Западу», из-за чего он якобы, по мнению историкаиезуита A. M. Аммани, «предпочел лучше в рабах татарских быть русским, чем в неверной свободе (?!) быть связанным с западным жизненным пространством». Эти слова являются прямой фальсификацией. Точно так же, как является прямой фальсификацией исторических фактов и утверждение католических авторов о том, что князь Александр, как и все русские, не понял благодетельного значения «западного культурного влияния», которое так успешно распространялось в Прибалтике[421]. Нет. Именно страшный зримый пример многолетней истребительной войны и духовного порабощения балтийских народностей, которые осуществляло западное рыцарство по благословению Римской церкви, как раз и помог Александру Невскому глубоко понять истинные цели этих «благодетелей». Понять, что Святейший римский престол, стремясь к вселенскому владычеству, никогда, никому не нес мира. Понять и найти силы ответить на этот хищный вызов…

Автор «Жития Александра Невского» и многие другие летописи зафиксировали под 1252 годом: к князю Александру прибыли два посланца папы, два кардинала, названные «Галд и Гемонт», и хотя, отмечает историк, «в списках католической иерархии таких имен ни кардинальских, ни епископских нет, тем не менее рассказ об этом посольстве заслуживает доверия»[422]. Александр прославился как «князь честный и дивный», а земля его «велика есть», сказали вначале послы папы. А затем предложили ознакомиться с учением католической церкви, явно надеясь убедить князя в истинности этого учения. Но тщетно. Со вниманием выслушав их долгую речь, Великий русский князь, передает древний рассказчик, ответствовал «латинянам» по всем канонам богословского спора, как на поле боя, с беспощадной четкостью цитируя Библию и в строжайшем хронологическом порядке перечисляя все важнейшие события мировой истории «от Адама и до… Седьмого собора»[423]. «Все сие добре ведаем, — сказал в заключение Александр Ярославич, — от вас учения не принимаем»[424]. Да, он действительно мог и имел право так ответить врагам Руси. И «тот, кто полагает, — писал историк В. В. Похлебкин, — что Александр ответил просто грубо, как солдат, а не дипломат, тот, конечно, мыслит механически и не знает истории Руси. Резкий презрительный ответ на папское обращение, источавшее миролюбие, — это не следствие неумения вести переговоры, а мастерский дипломатический ход, продуманный стратегический маневр, осуществленный при помощи точно рассчитанной тактики: за военным разгромом —звонкая дипломатическая пощечина. Она означает: нас не проведешь ни на поле боя, ни за столом переговоров. Мы вас видим насквозь: вам не терпится воспользоваться временно сложившейся слабостью Руси и купить ее дешевыми подачками и обещаниями. Нет, нам они не нужны. Мы своими силами решим свои трудности. И нечего надеяться, что мы станем «мягче», т. е. утеряем бдительность. Отстаньте от нас. Держитесь лучше дальше от границ Руси. Мы не уступим ни нашу землю, ни наши убеждения»[425].

Иными словами, эта твердая принципиальная позиция Александра Невского по отношению к Западу была именно защитой, а не стремлением к изоляционизму, в чем теперь тоже принято обвинять русских государей. Нет, воюя с западными державами, как воевали с ними и его великие потомки —Иван Грозный[426] и Петр Первый, — Александр Ярославич вместе с тем точно так же, как и они, хорошо сознавал настоятельную необходимость для Руси развивать паритетное, взаимовыгодное торгово-экономическое и политическое сотрудничество с Западом. Но именно паритетное, не ущемляющее интересы Русской земли. Такое, например, какое стремился он выстраивать с Норвегией. Если вспомнить об этом историческом факте, то все злобные попытки обвинить Александра в политически неразумном и недальновидном желании полностью отгородить Русь от Запада распадаются сами собой. А ведь такой факт действительно существует, и предыстория его следующая.

Ввиду того, что между Новгородской Русью и Норвегией уже начиная с 20 —30-х годов XIII века постоянно случались конфликты на Кольском полуострове, из-за сбора дани с жителей окраинных финских земель —племен саамов и карел, а также несмотря на активное участие норвежских рыцарей в битве на Неве 15 июля 1240 года в составе общескандинавского норвежскошведско-финского крестоносного войска под руководством епископа Хенриха против новгородского войска, князь Александр Ярославич после своей блистательной победы уже в начале 1250-х годов предпринял попытку урегулировать отношения с Норвегией и в подтверждение этого шага заключить династический брак с правящей норвежской династией Фолькунгов[427]. Александр искал невесту-принцессу и для себя, и для своего сына Василия. Намечалась принцесса Кристина, дочь норвежского короля Хакона IV Старого. Существует древняя исландская сага, упоминающая об этих событиях[428], отрывок из которой приводит в своем исследовании И. П. Шаскольский[429]. «В тот год, когда Хакон конунг сидел в Тройндгейме, — повествует сага, — прибыли с востока из Гардарики (Гардарика —страна городов, — так называли скандинавы Древнюю Русь) послы Александра, конунга Хольмгарда —Новгорода. Звался Микьял и был рыцарь тот, кто стоял во главе их. Жаловались они на то, что делали между собой сборщики дани Хакона конунга в Финмаркене, на окраине земли саамов и кирьялы —карелы, те, что платили дань конунгу Хольмгарда, потому что между ними постоянно было немирье —грабежи и убийства. Были тогда совещания, и было решено, как этому положить конец». Русским послам «было также поручено повидать госпожу Кристину, дочь Хакона конунга, потому что конунг Хольмгардов велел им узнать», не отдаст ли Хакон конунг «госпожу ту замуж за сына Александра конунга». «Хакон конунг, — продолжает далее сага, — решил послать мужей», и «поехали они на восток вместе с послами Александра конунга. Стояли во главе их Виглейк, сын священника, и Боргар. Поехали они в Бьоргюн, а оттуда восточным путем; прибыли они летом в Хольмгард. И конунг принял их хорошо, и установили они тут же мир между собой и своими данническими землями так, чтобы не нападали друг на друга ни кирьялы, ни финнысаамы… В то время было немирье великое в Хольмгарде; напали татары на землю конунга Хольмгардов. И по этой причине не поминали больше о сватовстве том». После того как норвежские послы исполнили порученное им дело, «поехали они с востока обратно с почетными дарами, которые конунг Хольмгарда послал Хакону конунгу. Прибыли они с востока зимой и встретились с Хаконом конунгом в Вике»[430].