Чем вы недовольны? - Михаил Эдель

– Всяко бывает, чего греха таить.

– Я считал, что вы покровительствуете Панкову.

– Нет, Андрей. Никогда не покровительствовал. Ценил его как работника. Это верно. Ценил и благодушествовал. Ну ладно. Жуликов накажет суд, а нас наша совесть. Это тоже наказание не из легких. Сейчас мы с тобой решим важный вопрос. Вместо Панкова назначается Борис Иванович Шпиль.

– Он согласился?

– Согласится. Ему, женатому, мы всё знаем, сейчас удобней жить в Ломоносовске. Нельзя же всё время гонять «Чайку» туда и обратно. Верно?

– Безусловно.

– Следовательно, тебе нужно переходить на другую работу. Вместо Бориса Ивановича директор комбината Иванов выдвигает талантливого инженера Алехина, секретаря парткома. Мы рекомендуем тебя заместителем главного инженера комбината. Подумай.

– К Иванову всякий пойдет.

– Вот именно. Тогда всё. Желаю всяческих, как говорится.

Новгородов с душой пожал тонкую руку Полонского, Андрей поморщился – ну и силища!

– Извини. Я ведь волжский грузчик.

– Знаю, – сказал Андрей. Рука у него горела, словно побывала в тисках.

Утром, придя на работу, Андрей уже застал Валю Крылову. В белом нарядном свитере, чёрной юбке, новой прическе, какая-то торжественная и взволнованная. Увидев Андрея, ещё пуще порозовела и тут же стремглав покинула комнату.

Когда за окном река или море, всех обязательно тянет к окну, Андрей, заложив руки в карманы, прошёл к широкому окну. Глядел на реку, чуть покачиваясь на носках. Что смутило Валю? И почему она сегодня какая-то особенная? Чудесная девушка. Милая, с чистым сердцем. Андрей сел и открыл ящик стола. Что-то длинное. Коробка. Открыл. Великолепный галстук в целлофане. И на белом картоне: «Поздравляю с днем рождения. Валя». Не забыла. Сегодня утром Андрей получил телеграмму от матери и Бориса. И вот ещё одно чуткое сердце. Вернулась Валя.

– Валя, я сердечно тронут. Нет слов. Хотел бы отметить, – Андрей запнулся, в кармане восемь рублей. Не разгуляешься.

– У меня есть. Дам взаймы, – поняла Валя.

– Откровенно говоря, я не люблю наши ломоносовские рестораны.

– Можно у меня. Например, завтра вечером. Позовем Люсю, Галю, Татьяну, Веру, Наташу. Хозяйка всё приготовит. Пригласи своих друзей.

– Кого? Яши нет. А сегодня, если согласна, пойдём в кино. Я в обед схожу за билетами на восемь часов.

– Хорошо.

Звонок. Андрей взял трубку.

– Да. Полонский. Не знаю. Если вы настаиваете. Можно у меня дома. Завтра воскресенье. Скажем, в одиннадцать утра. Пожалуйста.

– Звонила Виктория Степановна, супруга Панкова, – сказал Андрей Вале.

В пять часов с минутами Андрей вышел из подъезда совнархоза и повернул к проспекту Виноградова. У стендов драматического театра его поджидала Ляля.

– Здравствуй, Андрюша. Почему ты без берета? Дождь.

– Берет в кармане. Хочу освежиться.

Лялю направили к стенду драмтеатра неожиданные обстоятельства. Пришёл грузовой теплоход «Дагестан». Вечером помощник капитана Филипп Касаткин встретился с Лялей. Встреча прошла без взаимопонимания и вручения зарубежных сувениров. Касаткин объяснился сурово и коротко:

– Знаю всё. С кем уезжала, с кем гуляла в Сухуми.

– Что ты? Кто насплетничал?!

– Твои подружки объяснили. И сам Сергей Норков, капитан сейнера, подтвердил. Все факты проверены. И про Полонского знаю. Я видел его, славный парень. И счастливый, что не женился на тебе. Вся команда знает о твоих похождениях, так что к теплоходу не приходи. Над тобой смеяться будут. Прощай.

Дальнейшие уверения оказались бесполезными. Касаткин ушёл.

Едва вошли в театральный сквер, Ляля начала активное покаяние. Предполагая, что могут понадобиться слезы, она сегодня не стала подкрашивать ресницы.

– Прости меня, Андрей. Ты же не мог поехать со мной. Уже нельзя ни с кем дружить, встречаться?

– Между нами всё кончилось в ту минуту, когда ты просила время на размышления. В переулке напротив моего дома, который мог стать твоим домом. Сейчас поздно. Я женился.

– Когда?

– Неделю назад.

– На ком? Я могу знать?

Андрей на секунду растерялся, затем решительно объявил:

– На Валентине Крыловой.

– Поздравляю.

Ляля вскинула головку и резко отвернулась.

И пошли они в разные стороны. Дождь перестал. Андрей чувствовал, что у него горит голова, сердце. Ему стало жарко.

– Дурак! Олух! И ещё чурбан! – громко сказал в свой адрес Андрей.

Повернул назад. Остановил такси.

У нужного дома вышел и поднялся на второй этаж. Открыл дверь в прихожую, двинулся дальше. Дверь в комнату была открыта. Валя в спортивных трусах и безрукавке мыла пол.

– Гражданка Полонская, – сказал Андрей. Валя обернулась и выронила тряпку.

– Не желаете ли вы переменить фамилию Крылова на Полонскую? Если да, я отпущу такси.

– Отпусти, Андрей, – всё ещё стоя в луже воды, произнесла полуживая Валя.

Андрей простер руки (такси подождёт) и обнял Валю, топча мокрую тряпку.

Выйдя из кино, Валя спросила Андрея:

– Тебе нравится фильм?

– Я ничего не видел.

– Я тоже, – ответила Валя. Шёл дождь.

Виктория Степановна уже около получаса терзала Андрея.

– Павел Захарович так хорошо к вам относился, как же вы…

– Павел Захарович, мягко выражаясь, плохо относился к государственным интересам. Вы это отлично знаете.

– Будет суд. Пощадите его. У вас есть мать.

– Моя мать презирает нечестных людей.

– Вы же бывали у нас в доме.

– Поэтому и не сомневался, что поступаю, как этого требует совесть.

– Его спровоцировал этот Тернюк.

– Вы не всё знаете. Панкова я видел в компании Тернюка в Сухуми. И кое-что другое видел.

– Не может быть! Я не верю вам.

– На суде вы ещё не то услышите.

– О, у нас умеют… создавать дела. Вас, конечно, чем-то соблазнили.

– Тогда нам тем более не о чем говорить.

– Карьеру делаете. На чужом несчастье. Бог вас накажет!

– Тогда я спокоен. Виктория Степановна ушла.

В Кирове наступала зима. Тернюк в стеганке и сапогах чувствовал себя безоружным.

«Ну не дают жить. Гоняют, как зайца. Надеялись, что я им за суточные и зарплату буду строить коммунизм, колхозное строительство разворачивать. Хоть пять лет буду кататься из города в город, всё одно не поймают», – сердился Тернюк.

Когда несколько лет назад слушалось «Ставропольское дело», на скамьях подсудимых рядышком сидел тридцать один жулик. Отсутствовал тридцать второй. Он «отдыхал» под Черкассами у тётки Олены. Муж Олены – участковый милиции. Полгода Тернюк заведовал складом райпотребсоюза. И ничего, не без пользы. Кое-что нажил.

«Опять податься в Черкассы? А чего? – размышлял Юхим. – А может, в Сибирь прокатиться, на стройки коммунизма? И кто этот социализм-коммунизм выдумал? Не будь этой теории, я бы купил себе хату под железом, земельку, сад развел бы, работничков бы нанял. Эх! Какая картина… Подсолнухи у плетня, вишня в саду. Нет, всё-таки лучше в городе жить. Тут тебе и „Гастроном“, и ванная, и телевизор, и радиола. И жениться можно на такой красуле! Ого! Даже из тех, что в ансамбле танцуют. Ох славные там девчата имеются».

Тернюк ещё до денежной реформы разместил свои капиталы: сто десять тысяч в Киеве, сто пятнадцать в Москве, шестьдесят в Ленинграде. Получив сберкнижки, тут же порвал их. Знал, что по закону, если предъявишь паспорт, деньги всегда твои, ещё с процентами. Остальные деньги доверил дяде.

Мысли Тернюка развеял старшина милиции.

– Гражданин!

Тернюк оторопел. Старшина взял под козырёк: «Почему нарушаете?» – и указал рукой на тротуар.

– Извиняюсь. У нас в селе, на Украине, покамест тротуаров нет, – заискивающе улыбаясь, произнес Тернюк, нащупывая ногой тротуар.

«Ну, не дают жить!» – снова вернулся к своей неувядаемой теме междугородный мошенник.

«Нет, в Сибирь не поеду, там уже зима. Поеду в Казань, к Земфире. Очень славная женщина, хоть и татарка. Поживу там месяца два, пока всякие телеграммы проскочат, пока будут активно искать».

В гостиницу Тернюк не пошёл. Сдал на вокзале чемодан на хранение и отправился на рынок. Посидел в закусочной. Разговорился с уборщицей, – мол, приехал в командировку, в гостиницу не пробьешься. Уборщица предложила Тернюку пожить у неё. Вечером, по окончании работы, поведет его к себе.

Тернюк без интереса осматривал город.

Пошёл на вокзал, взял из камеры хранения чемодан и вместе с уборщицей поехал трамваем к ней домой. Дом старый, но комната большая, в два окна, с перегородкой не до самого потолка.

– До этого года, – рассказывала хозяйка, – жила с дочкой и сыном. Дочка замуж вышла за техника завода искусственной кожи и к нему переехала. Сын в Ленинграде учится.

Ночью на междугородной станции Юхим снова позвонил дяде, Ивану Юхимовичу. Трубку взяла сонная тётка.

– Кто? Юхим? Чего? Приехать желаешь? Дядя заболел, дуже тяжко.