Разговор с электрическим мозгом - Василий Захарченко

А ведь этим порой грешат кое-какие композиторы!.. Но есть и другой метод.

На магнитной ленте записывались различные звуки: звучание разных инструментов, шумы, пение птиц и т. д. Затем лента вводилась в машину вместе с программой, в соответствии с которой машина выбирает в своей "памяти" звуки надлежащего тембра. Так еще в 1956 году на Международном конгрессе по кибернетике в Бельгии австрийский инженер Земенек демонстрировал музыку, сочиненную подобной машиной. К сожалению, больше всего музыка напоминала настройку инструментов оркестра перед началом концерта.

Попытка машинизировать музыку в буржуазном обществе, в конечном итоге, приводит к откровенному шарлатанству, к погоне за модой. Такой данью моде явилось создание несколько лет назад новой музыкальной школы, названной "додекафонией". Австрийский композитор Шенберг поставил своей задачей во что бы то ни стало отказаться от созвучия тонов и решил строить свою "додекафонию" на звучаниях, неприятных человеческому слуху. Автор гарантировал, что его "произведения" ни в каком случае не будут иметь даже признаков музыкальности.

Получился совершенно бессмысленный набор звуков. Однако он вызвал ликование скучающих музыкальных снобов - они восторженно встретили искусство, уничтожающее все музыкальное в музыке. Композитору даже предоставили кафедру в Брюссельской консерватории.

И вот по его стопам ринулись музыкальные шарлатаны, теория которых опиралась якобы на конструирование музыки, а не на сочинение ее. Французский композитор Буле создал пуантилизм. Он решил вместо нотного строя ввести арифметические элементы, гарантирующие от всякого благозвучия. Вслед за этим появились и сторонники "конкретной музыки". Она состояла не из звучания музыкальных инструментов, а из шумов на машинах-генераторах с таким расчетом, чтобы поразить воображение отсутствием музыкальности. Эту музыку монтировали из грохота уличного движения и автомобильных гудков. Так появилась модная в последнее время на западе "электронная музыка".

Несколько лет назад я был на Всемирной выставке в Брюсселе и там имел возможность посетить специальный павильон, который знакомил с произведением, носящим название "Электронная поэма".

Прежде всего поражало воображение само здание. Внешне оно напоминало застывшие гребни бетонных волн, взметнувшихся в воздух. Это были какие-то овеществленные пространственные математические кривые, связанные между собой тонкими линиями бетонных перекрытий.

Форма зала тоже была необычной - многогранной. Неожиданно в зале гас свет, и со всех сторон - с потолка и со скошенных стен - на нас обрушивался водопад неясных образов. То это были вспышки света, то картины, создаваемые с помощью проекционного фонаря, мелькали отрывки кинофильмов. И все это сопровождалось звучанием симфонии XX века - "Электронной поэмой".

Трудно, почти невозможно описать характер этой музыки. Нельзя отличить звучание отдельных инструментов. То сотня громкоговорителей, вделанных в потолок и стены, шипели, как змеи, то, казалось, весь мир звенит и грохочет у нас над головой. Шумы переходили в крики, в рев, в удары кузнечных молотов, в звон цепей и шорохи.

Оглушенные, потрясенные, понимая, что мы присутствуем не при рождении нового вида искусства, а, если можно так сказать, одурачены и высмеяны в присутствии значительного количества зрителей, мы подошли наконец к сердцу павильона. Здесь стройными рядами стояли магнитофоны, счетно-решающие машины и какие-то совсем незнакомые нам устройства. Механики, которые следили за автоматическим проведением кибернетического сеанса, совершенно серьезно разъясняли нам:

- Здание для "Электронной поэмы" строил знаменитый французский архитектор Корбюзье. Модный поэт и известный композитор отбирали звуки для "Поэмы".

- Каким же образом это делалось? Ведь звуки "Поэмы" совершенно непохожи ни на какие естественные звучания?

- Да и не могут быть похожи,- согласились механики.- Для того чтобы собрать все эти звуки,- пояснили нам,- во все концы земли разъехались специальные группы. Они записывали шумы нью-йоркской биржи, грохот прибоя у мыса Горн, крики верблюдов на скачках в Аравии, рев современной механической кузницы. Когда был создан достаточный фонд записей, все эти сокровища были привезены в абсолютно тихую комнату, обитую синтетическим звуконепроницаемым материалом. И здесь,- вдохновенно продолжал оператор,- из тысячи и тысячи звуков были отобраны самые необычные, самые резкие.

Но с их записями поступили тоже своеобразно. Если звучание было низкого тембра, пленку с записью прокручивали на магнитофоне с ускорением, и звук становился высоким и звенящим. Так же поступали и со звучаниями высоких тонов, изменяя их естественный тембр замедлением. Затем из кусков ленты, на которых синтетически, с обратной скоростью переписаны шумы, составили единую пленку. И опять эту пленку, но теперь уже в обратном порядке прокрутили через аппаратуру.

Мы были потрясены:

- Значит, ничего не осталось не только от музыки, не только от живых шумов, но вообще ничего не осталось от звучания богатой и щедрой жизни. Здесь же все выдумано.

- Создатели нового искусства именно к этому и стремились,- сказал нам оператор.

- Так где же искусство?

- О каком искусстве вы говорите? Кибернетическая поэма двадцатого века не имеет ничего общего с древним представлением об искусстве.

Возмущенные, мы ушли из этого мира модных мистификаций, которые предприимчивые бизнесмены пытаются выдать за искусство завтрашнего дня.

Не об этих ли людях с возмущением и непримиримостью говорил всемирно известный советский композитор Д. Шостакович:

"Они убивают душу музыки - мелодию. Разрушают форму и красоту гармонии, богатство естественных ритмов, вместе с тем уничтожая какие бы то ни было намеки на содержательность, человечность музыкального произведения".

Что же, значит, следует полностью отказаться от применения кибернетики в музыке? Конечно, нет. Новая техника дает новые возможности музыкальному искусству.

Мне не раз приходилось слышать удивительные по своему звучанию электрические органы, которые конструировал ныне уже умерший актер Ильсаров. Под его тонкими пальцами привычные мелодии звучали совершенно необыкновенно. Электроорган передавал силу звучания могучего хора, придавал неповторимую прелесть быстрым и бурным стаккато. И весь он размещался в небольшом ящике.

В Москве в музее композитора Скрябина вы можете видеть электронный аппарат - резонатор, созданный кандидатом технических наук Мурзиным. Этой машине доступно буквально все. Ома имитирует всевозможные тембры, создает новые, рожденные новыми средствами, музыкальные звучания. Об этом устройстве дают прекрасные отзывы крупнейшие советские композиторы, потому что резонатор помогает им в инструментовке опер, в поисках новых звучаний. В нашей стране в этой области работают по-настоящему талантливые, увлеченные музыкой ученые.

Однако исследования советских ученых направлены не на разрушение музыки, а на расширение ее возможностей.

Что же касается машин-живописцев, электронных танцовщиков, то все эти трюки весьма далеки от подлинного искусства.

Когда механический живописец бездумно, автоматически размазывает различные краски по холсту, этот процесс не имеет ничего общего с творчеством. Но кибернетическая машина способна к творчеству в некоторых областях. Например, она в состоянии рисовать чисто математические кривых, имеющие и художественное значение. Однако это не так уж ново. Известно, что движение маятника, к концу которого прикреплен обыкновенный карандаш, дают удивительные фигуры на подложенном под карандаш листе бумаги. Вспомните фигуры Лиссажу, которые можно получить, проводя смычком по пластинке, на которой насыпаны легкие опилки. Вспомните своеобразную, тонкую мозаику напряжений, получаемую в машинах с помощью интерференции света, И вы поймете: такое искусство может иметь лишь абсолютно прикладное значение.

Придет день, и на сцене фантастического театра завтрашнего дня мы увидим балерину, которая движением своего тела будет вызывать не только звучание электронных музыкальных инструментов, но и поток непрерывно меняющегося цвета. Мы знаем, что уже сегодня инженеры и художники работают над проблемой цветомузыки, над проблемой взаимосвязи между движением и звуком.

Было бы неправильно творческим людям отказаться от тех возможностей, которые дает им электроника, возможностей света и цвета. В конечном итоге важен результат, который может быть получен в области подлинного искусства, а на путь и трудности, преодолеваемые художником для достижения этого результата.

Обычный орган, воспроизводящий музыку Баха, колоссальнее сооружение целая фабрика труб и мехов, подающих воздух. Но ведь те же звуки могут быть получены не колебанием воздуха в гигантской органной трубе, а колебанием диффузоров динамиков размером с обычный чемодан.