Женщины вокруг Наполеона - Гертруда Кирхейзен

Мадемуазель Жорж знала очень много мужчин, но кроме одного она искренно любила только первого консула. Этот один был прежний префект, а затем директор театра Том Гарель, точно так же, как и она, изгнанный Бурбонами из своего отечества. Они жили вместе в течение двадцати восьми лет. И только в 1846 году смерть старика, впавшего в последние годы своей жизни в безумие, могла разлучить их. Сама она последовала за ним в могилу восемнадцать лет спустя, семидесятивосьмилетней старухой.

Позабытая и в нужде, умерла «милая и добрая» Жоржина Наполеона. Ее верное сердце до самой гробовой доски не переставало биться для него. В последние годы ее жизни, кто не был с ней знаком, отворачивался от бедной старой женщины, которая сделалась до того непомерно толста, что возбуждала отвращение. Жюль Кларти, душа современного французского театра, рассказывает в своих «Profïls de théâtre» об одном из тех мучительных выступлений старой Жорж на подмостках, к которым она иногда бывала вынуждена. Он видел ее мальчиком в Лиможе в роли Марии Тюдор. «Мне казалось, – рассказывает он, – что эта дама на сцене в красном бархатном платье была, пожалуй, слишком толста. В действительности же она была непомерна». Когда затем очередь дошла до сцены, где Мария Тюдор встает на колени, мадемуазель Жорж не могла больше подняться. «Она упиралась руками в пол, – я как сейчас вижу ее, – но не смогла встать и, тяжело дыша, с выкатившимися глазами, как зарезанный кабан, лежала на полу, пока товарищи по сцене не помогли ей вновь подняться на ноги». При этом зрелище мальчик не мог удержаться от смеха. «Не смейся, – серьезно сказал ему отец, – это мадемуазель Жорж». А мать, которая смотрела на актрису в бинокль, сказала: «Бедная женщина! Она плачет!».

Но ее друзья знали, какая душа живет в этом отталкивающем теле. Без сомнения, она – одна из самых симпатичных женщин, встречавшихся Наполеону на его жизненном пути. Нам стоит только заглянуть в ее мемуары, чтобы пред нами ясно, как божий день, предстала вся целиком ее наивная, ребяческая натура. Хотя, несомненно, она идеализировала многое, что касалось Наполеона, все же в ее воспоминаниях нам остается достаточно данных для того, чтобы составить суждение об ее действительно благородном образе мыслей. Ее чествовали, как королеву, все сокровища и поклонения лежали у ее ног, она переживала триумфы как никакая другая, изображая Меропу, Марию Тюдор, Клитемнестру, Эмилию и многих других героинь, но она не избежала также и злословия. И однако она не вспоминала с горечью о своих врагах. Ее высшим удовлетворением было то, что она могла сказать: «Все эти воспоминания мне дороги и милы, и я имею сладкое утешение в сознании, что мои чувства остались неизменными. Я бедна, но что это значит? Мое сердце богато воспоминаниями и прежде всего полно преданности к тому высокому семейству, которое осчастливило мою юность своей дружбой. Я считаю величайшей честью для себя, что могу унести с собой в могилу мои чувства. Может быть, у меня однажды не останется средств на то, чтобы меня похоронили. Это весьма возможно. Я не была рождена для богатства. Но мои друзья бросят горсть земли в мою могилу и украсят ее цветами; чего же мне еще больше желать?».

Так все и случилось. Племянник великого императора вспомнил о прежней возлюбленной своего дяди и в память его оказал ей последние почести: он заплатил за погребение Жоржины.

Глава X Жозефина Дюшенуа

Почти одновременно с прекрасной Жорж взошла другая звезда на сцене «Comédie Française». Однако, затмевая талант Жоржины, она не затмевала ее красоты. Екатерина Жозефина Дюшенуа, или Рафюен по своей настоящей фамилии, которую потом переделали в Рафен, ничего не могла выставить в противовес своей цветущей сопернице, как только свой гениальный сценический талант. Вскоре в прессе, как и в публике, образовались два лагеря, которые яростно отстаивали преимущества и достоинства своих героинь. Один из современников пишет: «Мадемуазель Дюшенуа не принесла с собой на сцену ни одного из тех физических очарований, которые так ценились в дореволюционные годы. Ее фигура была недурна, но не представляла собой ничего особенного. Она была сложена пропорционально, но формы ее тела не были соблазнительны. Ее лицо должно было одухотворяться выражением страсти, чтобы казаться во время игры если не красивым, то хотя бы сносным». Впрочем, ее современники все сходились во мнении о ее некрасивости. Александр Дюма сравнил ее с одним из тех фаянсовых львов, которыми украшают балюстрады, а Альфонс де-Ламартин рисует ее как высокую, худую, бледную, страшно некрасивую женщину с черными волосами, которые ложились вокруг ее лба, как диадема. Лишь Стендаль находил ее уже не такой некрасивой, какой он себе представлял ее, и называл ее non plus ultra искусства. Мадемуазель Дюшенуа была на десять лет старше своей соперницы мадемуазель Жорж и, значит, ничем не могла соперничать с ней, как только своей игрой да своим дивным голосом, который в моменты высшего страстного напряжения и глубочайших переживаний потрясал зрителей до глубины души. Кроме того, она обладала недюжинным умом, который особенно восхваляла газета «Courrier de Spectacle». При ее дебюте 16 Термидора X года (3 августа 1802 года) знаменитого Тальма так захватила ее игра, что он превзошел сам себя с такой Федрой; никогда еще французский театр не видел более страшного Ореста. Вдохновение до того преображало мадемуазель Дюшенуа, что черты ее лица, вначале почти оскорблявшие глаз, начинали казаться привлекательными и благородными.

В течение пяти месяцев продолжались дебюты мадемуазель Дюшенуа в различных ролях. И постоянно публика принимала ее с одинаковым энтузиазмом. 8 ноября 1802 года ей устроили бурную овацию, и актер Ноде, игравший роль Тезея, должен был прервать свою игру, чтобы возложить лавровый венок на голову мадемуазель Дюшенуа. Критика отдавала должную справедливость ее игре, да она и не посмела бы выступить с порицанием этой любимицы публики. Когда однажды Жофруа позволил себе сказать, что мадемуазель Жорж далеко превосходит мадемуазель Дюшенуа, то негодование было всеобщим. Графиня Полина де-Бомон писала тогда префекту полиции Паскье:

«Я завтракала с мадемуазель Дюшенуа и буквально очарована ею. Я не могу простить тем, которые находят ее глупой. Она проста, наивна и рассеянна. Но если вам удастся возбудить ее внимание, то в ее глазах появляется блеск и все ее лицо хорошеет. И тогда она говорит очень хорошо в немногих словах. Она прекрасно понимает все, что желают заставить ее понять. Только нужно уметь затронуть в ней чувствительную струну. По отношению к мужчинам она держит себя с большим достоинством, а с женщинами она предупредительна и любезна. Подобное поведение отнюдь не дает представления о ней как о глупой женщине».