Синдром пьяного сердца (сборник) - Анатолий Приставкин

Логинов глянул за окно, буднично произнес:

– Я и здесь тянул…

– Связь?

– Ну а какая же дорога без связи. Война, металла нет, снимали провода на Транссибирской магистрали. А на рельсы шел металл из фундамента Дворца Советов… Знаете, того, что начинали строить на месте храма Христа Спасителя, и на десятки метров сваи уже забили. Там даже клеймо стояло, что металл для Дворца Советов… По этой дороге повезли первый уголек в разблокированный Ленинград, спасали людей от холода… Но какой ценой! Это же не насыпь. Это такая длинная братская могила…

Логинов налил коньяк и впервые, не предложив мне, опрокинул залпом. Выпил и отвернулся к окну.

Через мгновение сказал как ни в чем не бывало:

– Поздравляю. Мы в Европе. Теперь можно и соснуть.

– А что же Каплер? – спросил я. – Уехал?

– Уехал… Быстро так собрался, счастливый, да еще с деньгами… Но лучше бы не уезжал.

– Так ведь… свобода?

– Да, – сказал Логинов. – Вы правы. Все мы умны задним умом. В общем, уехал, и слава богу. А через месяц или два, не помню, звонят из Печоры – там сплошь лагеря – и говорят: твой, мол, Каплер теперь у нас… Прибыл на днях этапом…

Бросил все дела и на самолет. В тамошнюю комендатуру.

Приводят. Под конвоем. А он как увидел меня, затрясся, руками лицо закрыл. Налил я ему чаю, попросил охрану оставить нас вдвоем. А он, когда успокоился, рассказал, как, вернувшись в Москву, по старой привычке собрал дружков и закатил в «Метрополе» пирушку – денежки у него заработанные, как я сказал, были. А в самый разгар веселья позвали его к телефону. Снова она – Светлана. Говорит, рада, что вернулся, и хочет его видеть.

Он протрезвел от ее звонка. Ничего не ведавшие друзья поднимали тосты за радость встречи, за творчество, новую жизнь… Появление с того света могло в ту пору восприниматься, да и, наверное, воспринималось как чудо. Как надежда на возвращение других. Пили за здоровье, но где-то неозвученно слышалось: «За воскрешение».

У него же испуганной мышью метались мысли… «Хочу тебя видеть»… Он-то знал, что она сделает так, как захочет. И еще знал, сколько потянет на весах судьбы такая встреча.

Не заезжая домой, сел в экспресс на Ленинград. Остановился в гостинице «Европейская». Там его еще помнили, проблем с номером не было. Попросил не распространяться о приезде, заперся в номере и весь день отсиживался. К вечеру спустился в ресторан пообедать. Сидел лицом к двери и сразу ее увидел: вошла, огляделась и очень уверенно направилась прямо к нему.

Оказывается, догнала самолетом. Еще и упрекнула: как же мог уехать, не повидав ее. Он что-то невпопад отвечал.

Посидели, выпили шампанского.

Расставаясь, договорились встретиться в Москве. Но он уже догадывался, что ждет его не Москва. Хотя до конца не верил. Надеялся: вдруг да пронесет? Не пронесло. Его поджидали тут же, в холле гостиницы. Даже не дали подняться в номер. Не привлекая внимания посторонних, попросили пройти в машину.

И далее, как в первый раз.

– Вы так ничему и не научились, – сказал на прощание следователь. – И эта шумная пирушка в «Метрополе» на всю Москву…

«Может, чему-то и научился», – подумал Каплер.

Узнал, например, что бывают малые токи. Не телефонная связь, а связь иная… Человеческая…

И еще узнал, что те токи хоть и малые, но исходят они от людей, не разучившихся еще чувствовать. А пирушка в «Метрополе»… Что ж… Тоже, по сути, связь… Восстановленная связь с прошлым… Которую опять порвали.

– Здесь, на Печоре, – продолжал Логинов, – я уже ничем не мог Каплеру помочь. Попросил по возможности облегчить ему жизнь. Но это был настоящий лагерь, а не городская фотография.

– Ну а ваши дела? «Малые токи»? – поинтересовался я.

– Они, – отвечал, усмехаясь, Логинов, – очень малые! Но хлопоты с ними пребольшие!

Разговор перекинулся на его нынешнюю работу: это по-прежнему вся телефонная связь в Воркутинском угольном бассейне.

– У нас так и говорят, – пошутил Логинов, – в Воркуте две стихии: пурга да связь! – И стал объяснять, что складывалась связь постепенно, с пуском шахт… – Теперь ее перестраивать все равно что перекраивать вашу златоглавую… В которой я всегда путаюсь…

– А если честно, – спросил я в упор. – Телефоны в Воркуте прослушиваются?

Логинов насупился. Покачал головой:

– Нет. Хотя на меня жмут.

– Очень жмут?

– Очень, – сознался он. – Даже хотели снимать с работы. Но вот почему-то до сих пор держат. – И после некоторого раздумья: – Я ведь вам рассказал про Каплера, как его спасал, а ведь и он меня спасал… Другим я стал человеком. И знаю, поверьте, куда приводит эта дорожка с подслушиванием!

Логинов, вроде бы уже собиравшийся залечь, извлек откуда-то бутылку и разлил по стаканам.

– Монстеру-то успели посмотреть?

– Успел.

– Красиво? Вот то-то же, – произнес не без вызова. – Давайте выпьем за то, что и у нас не всё стихия… Бывает что-то еще.

– Малые токи?

– Цветок монстеры, – возразил он. – Что есть – кра-со-та. – Не стал добавлять общепринятого: «которая спасет мир»… Это было понятно и без классики. – Сейчас приеду в Москву, – добавил, – позвоню Каплеру, мы с ним обязательно встретимся… В каждый мой приезд встречаемся… Вы-то небось знакомы?

Я сказал, что живем по соседству… Но виделись недавно в Крыму…

Каплер отдыхал в «Ореанде» вместе с поэтессой Юлией Друниной. Запомнилось, как прогуливались они по набережной Ялты в странных таких кепарях из вельвета. В разговоре выяснилось, что кепари шьет здешний умелец, мастер на все руки, бывший зэк, и тоже с Севера. Приехал сюда заканчивать свой срок жизни, средств нет, а потому покладист и недорог. Делает эти кепочки двусторонними, хочешь – носи одного цвета, хочешь – другого.

Я так и поступил, купил разных цветов вельвета и заказал у мастера кепочку для себя, для жены и для маленького Ванюшки.

Ребенок носил эту кепочку в детский сад. В солнечную погоду наружу красным цветом, в плохую выворачивал и делал синей.

Мы тогда присели втроем с Каплером и Юлей под навесом недалеко от моря и выпили шампанского «Новый Свет». За Крым, за море, за нас и нашу встречу… Я лишь потом сообразил, что были они, Алексей и Юля, в ту пору молодоженами. От них исходил особенный свет.

Такими я их и запомнил: Каплер тогда вел на телевидении «Кинопанораму»… После него-то вели разные, трясли козлиными бородками, но выхолостили, превратили в кормушку… А в ту пору, благодаря Каплеру, его домашности, мягкой грустной улыбке, это была одна из самых любимых у зрителей передач… И он сердился, что его снова выдергивают в Москву для съемок, для работы.

Ну а Юля даже не сердилась. Негромко, но твердо объявила – разговор был при мне, – что Алексея никуда не пустит. Пусть снимают там что хотят.

И не отпустила.

Прошли годы. Во время экскурсии в Старый Крым, уютный белый городок у взгорий, утопающий в садах и виноградниках, наш автобус остановился у старого кладбища, где могила Александра Грина.

Мы поднялись на небольшой холмик. Над могилой старый тутовник, нижние ветки увешаны красными галстуками: сюда часто приходят пионеры. И тут вдруг я разглядел на дереве кусок картона со стрелкой-указателем. Крупными буквами от руки выведено: «К КАПЛЕРУ».

Я оставил моих спутников и по узкой тропинке, меж оград, прошел чуть вверх и вправо, куда указывала стрелка. Могилу нашел за зеленью, необычную для поселкового кладбища, – серовато-красный мрамор, с таким знакомым мне профилем.

На мраморе чуть вразброс свежие цветы.

– Это Юля, – сказали за моей спиной. – Когда она в Коктебеле, сама их приносит. Каждый день по горам от Коктебеля двадцать километров… В другое же время по ее просьбе цветы приносит знакомая женщина из Старого Крыма. Но цветы, живые, здесь всегда.

Я и сам потом встречал Юлю в Коктебеле. Обычно она занимала комнатку в корпусе на втором этаже, с видом на Карадаг и с красавцем кипарисом у самой веранды…

На море бывала редко, уходила гулять в горы, всегда в одиночку. И ничего не боялась. А вскоре я узнал, что Юля покончила с собой. Судачили разное. Говорили о трудном и сложном времени, которого она не могла понять, о кризисе творчества, о фронтовой юности, наложившей особый отпечаток на ее жизнь…

Но я-то уверен: она ушла к нему.

Я огляделся: красивое местечко выбрали здешние жители для усопших: теплое, просторное, сухое. Особенно много здесь цветов.

Не знаю уж почему, но вспомнилась оранжерея на дальнем Севере. И редкий цветок монстеры, расцветший среди белой мертвой тундры… На него ходили смотреть люди…

Как немного, оказывается, и надо: посмотреть и увидеть красоту.

– А что же генерал Климочкин? Жив ли? – спросил я как-то Гринера.

– Да жив, жив, – отвечал мне все знающий Валентин. – Живет на даче в Краскове, под Москвой… Разводит цветы… Обожает отставник красоту. А вот георгины, как он утверждает, чтобы лучше цвели, надо поливать кровью… Что Климочкин и делает, покупая на малаховском рынке и взрезая живых кур… Но георгины у него и в самом деле какие-то гиганты: выше роста человека… И необыкновенно красивы…