Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого - Жан Фавье

В заключение мы хотели бы упомянуть о том, что дало нам самое четкое представление о силе доброго расположения понтифика к Ангеррану – это вручение ему самого высокого знака отличия из тех, что Папство могло присудить мирянину, Золотой розы.[1061] Единственным свидетельством, где упоминается об этой награде, является рифмованная хроника Жоффруа Парижского, говорящая в основном о достоверных фактах. Это событие, видимо, немало удивившее Жоффруа, произошло в Авиньоне: папа

Золотую розу ему преподнес…Золотую розу вручил емуВ четверг третьей недели поста.

Хронист относит эти события к 1313 г.[1062] Но делает он так лишь потому, что в связи с этим временем представилась возможность упомянуть об этом событии, так как в марте-апреле 1313 г. Мариньи находился подле короля. Сразу отказываясь от предположения о 1312 г., когда папа был не в Авиньоне, а во Вьенне, мы полагаем, что Золотую розу Мариньи получил в четверг третьей недели Великого поста в 1311 г., то есть 18 марта 1311 г. В то время Ангерран находился в Курии,[1063] чего в тех же числах не происходило ни в 1310, ни в 1313 г.

Мы поместили» апогей власти Мариньи между 1311 и 1314 гг., проведя исследование, на протяжении которого должны были довольствоваться сохранившимися документами и редкими историографическими источниками, дающими точную, не окутанную легендами информацию. Но так как знак отличия, который Церковь приберегала для князей, со всех точек зрения достойных ее внимания, был вручен Мариньи в 1311 г., приходится предположить, что его влияние было довольно обширным уже в то время, и что о значительной части его деятельности в этой сфере, как, несомненно, и во многих других, нам неизвестно.

2. Отношения с Генрихом VII (1311–1312 гг.)

Мариньи очень редко вмешивался в императорские дела. Слишком поздно влившись в среду, вращавшиеся в которой люди не понаслышке были знакомы с противостоянием итальянских городов, с мятежами гвельфов и гибеллинов, с кровавыми событиями в Ананьи и на Сицилии, а порой и лично вмешивались в итальянские дела, он, безусловно, предпочел остаться в стороне от проблем Италии, для решения которых он не обладал ни достаточным опытом, ни рвением заинтересованных Ногаре или Плезиана, и превратил в инструмент для достижения честолюбивых целей свою фламандскую политику. Лишь только в конце 1311 и в начале 1312 гг. Мариньи, уже достаточно влиятельный для того, чтобы утвердить собственную концепцию отношений с папством вместо той, которую предлагал Ногаре, начал проводить в отношении понтифика политику, никак не связанную с той, которая применялась для решения фламандских вопросов. Он никогда не проводил политики в отношении императора, и причину этого мы узнаем чуть позже. Поэтому не стоит удивляться тому, что в сборниках документов Генриха VII[1064] ни разу не упоминается имя Ангеррана де Мариньи.

Ему чуть было не представилась возможность вмешаться в дела Неаполя. Примерно в начале 1310 г. Роберт Анжуйский попросил Филиппа Красивого приехать на встречу в Труа или в Лион и предложил своему кузену, в том случае, если тот не мог приехать, прислать Карла Валуа, Людовика д'Эвре, Гоше де Шатильона и Ангеррана де Мариньи.[1065] Первого февраля король ответил,[1066] что не смог сделать ни того, ни другого, поскольку на 1 апреля было назначено собрание ассамблеи баронов, которое должно было продлиться до начала Святой недели, то есть более пятнадцати дней. Таким образом, Мариньи вновь пришлось столкнуться с делами Неаполя лишь на церковном соборе в Вьенне.

Единственным делом, в обсуждении которого он принимал участие вместе с представителями империи, был знаменитый договор 1310–1312 гг. К тому же именно Ангеррану можно поставить в заслугу то, что его. ратификация все же состоялась. Он не ставил перед собой цели добиться ее любой ценой, а пытался как можно тщательней, не забывая при этом о своей задаче, следовать интересам короля Франции. Двадцать третьего июня 1310 г. Филипп Красивый передал Людовику де Клермону и Пьеру де Латильи доверенность[1067] на проведение переговоров с теми, кого 26 апреля назначил для этой цели Генрих VII: с Жаном Намюрским и Симоном де Марвилем.[1068] Переговоры прошли очень быстро, и 26 июня был заключен договор о мире и согласии,[1069] статья 7-я которого, в частности, гласила, что Филипп, сын Филиппа Красивого, может принести оммаж римскому королю за графство Бургундское: тем самым признавалась уступка графа Оттона. Оставалось лишь ратифицировать это согласие для того, чтобы оно стало настоящим договором. Этим занялся Мариньи, который до этого момента оставался в стороне от происходившего.

Это дело действительно относилось к его компетенции, поскольку касалось также и папства. Основное противодействие ратификации договора оказывал Генрих VII, видя, что в Италии против него восстают сторонники партии гвельфов, поддерживаемые анжуйцами, а тем временем папа, по наущению Филиппа Красивого, все так же противился его императорской коронации. Генрих VII прежде всего хотел получить императорский венец. Филипп же Красивый считал, что все вопросы можно будет гораздо быстрее уладить с римским королем, нежели с императором. Поэтому местом переговоров, которые закончились ратификацией договора, стал, само собой, Авиньон.

Именно в этом городе примерно в начале декабря 1310 г. аббат Сен-Медарда в Суассоне объяснил папе,[1070] от своего имени и от имени Ангеррана де Мариньи, что, на их взгляд, целесообразней было бы отложить императорскую коронацию до Троицына дня 1311 г., чтобы ускорить ратификацию договора.[1071] Подобное мнение, будь оно изложено в письме от короля, могло бы оказать пагубное влияние на франко-немецкие отношения. Мнение же двух советников, устно переданное одним из них, было менее опасно и однозначно давало понять папе позицию короля. В данном случае мы впервые видим, что Мариньи, официально или нет, стал выразителем воли короля.

Итак, речь теперь шла о ратификации договора. Четырнадцатого февраля 1311 г. Филипп Красивый выдал доверенности на проведение переговоров по этому вопросу:[1072] имя Мариньи значилось первым среди мирян. Король облек своих доверенных лиц полномочиями вести обсуждения, делать выводы и давать клятвы от его имени.[1073] В действительности обсуждение этого вопроса с римским королем, который в то время находился в Ломбардии, не получилось. Но 28 февраля Климент V начал собственные переговоры с Генрихом VII[1074] по поводу договора, заключенного 26 июня 1310 г., и с этой целью послал к нему своих капелланов, Роберта Салернского и Гуго-Жеро, архидиакона Ожа. Поскольку путь от Парижа до Авиньона занимал примерно восемь дней,[1075] мы считаем позволительным утверждать, что между выдачей доверенностей Филиппом Красивым и установлением контакта Климента V с Генрихом VII существовала связь, тем более что Мариньи, без всяких сомнений, находился в Авиньоне в марте 1311 г.

Ведь именно Мариньи обсуждал это дело с папой. По всей видимости, Ногаре, который лишился всякого уважения в глазах папы и более не имел на него никакого влияния, был вынужден уйти в тень, как и Плезиан, тогда как отношения между королем и папой несколько разрядились.

В Курии Мариньи действовал в двух направлениях. Прежде всего он добивался фактической ратификации договора, то есть обмена грамотами с печатями. Затем он попытался напугать Генриха VII, устанавливая контакты с итальянскими гвельфами, оставаясь верным той политической линии, которую, по его настоянию, выразил аббат Сен-Медара: если бы коронацию отложили, Генрих VII стал бы с большим интересом рассматривать идею союза с французами, который мог благоприятно повлиять на его отношения с папством; римский король мог бы воспользоваться помощью своего французского союзника, в котором уже бы не нуждался, став императором. Генрих VII догадался об этой уловке, как только ему стало известно о визите французов в Авиньон, и ответом именно на его жалобу стало возмущенное письмо кардинала Бертрана де Борда, папского камерария: чистой ложью в письме посланникам понтифика, находившимся при дворе Генриха VII, назвал он высказывания о том, что аббат Сен-Медара и другие послы короля Франции присутствуют в Курии лишь для того, чтобы помешать реализации планов римского короля![1076]

Чтобы получить от Генриха VII должным образом оформленный текст соглашения со всеми необходимыми печатями, Климент V выслал ему, как и Филиппу Красивому, образец.[1077] Оставалось лишь убедить Генриха. В марте 1311 г. папские посланники получили от кардинала де Борда[1078] указание уверить римского короля в добром к нему расположении со стороны французских послов, находившихся в Авиньоне: Мариньи никогда не разговаривал с папой ни о чем, что могло бы повредить интересам вышеупомянутого короля, и не обсуждал с ним никаких подобных распоряжений;[1079] ранее уже было сказано, что аббат Сен-Медара и остальные находились при дворе понтифика не для того, чтобы помешать Генриху VII в его стремлениях, поскольку они никогда об этом не говорили; более того, Мариньи относится к королю как преданный друг и желает ему – верх лицемерия – быстрейшего восхождения к титулу императора;[1080] наконец, отдельные недоброжелатели уверяли, что король Франции или один из его приближенных сказал или написал что-то супротив Генриха VII – но это неправда: в таком случае французские кардиналы не поддерживали бы идею коронации.[1081] В заключение всего этого лживого политического хитросплетения, говорилось о том, что Генриху VII, как и Филиппу Красивому, следовало выслать к папе послов с ратификационными грамотами.