Повседневная жизнь японцев. Взгляд за ширму - Александр Евгеньевич Куланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но одновременно это был и самый трудный период в истории гейш — по многим причинам. В 20—30-х годах XX века профессия вновь оказалась на грани исчезновения: проблема скрывалась в повальной моде на всё западное. Даже создание женщинами конфедерации гейш (тоже западный шаг!) не помогло избежать угрозы прекращения традиции. Япония в то время всё активнее открывалась миру, и в новой стране гейши с их допотопной манерой пения, древним музыкальным инструментом сямисэном и набеленными лицами казались сущими динозаврами. Именно тогда появились альтернативные гейши, одевавшиеся в европейское платье и отплясывавшие с клиентами чарльстон. Карюкаи, «мир ив и цветов», как часто называют особую социальную прослойку «мастериц», раскололся надвое и одновременно достиг предела численности — в конце 1930-х годов гэйко и майко было свыше 80 тысяч.
Но существовала и еще одна опасность, гораздо более щепетильного характера. Европейская психология, несмотря на традиционный уклад и даже официальные заслоны[73], поставленные на ее пути, проникала в японские умы. Европейцы и американцы, не знакомые с традицией гейш и не понимавшие тройственной природы сексуальных отношений в Японии, причесали всех японок в кимоно под одну гребенку. Все «мадам Хризантемы» или «Чио-Чио-сан» казались им просто яркими, как бабочки, экзотическими шлюшками. Такой эмоциональный заряд, подкрепленный шоком перед уровнем развития западной цивилизации и уважением к ней, болезненно воздействовал на японских мужчин. Да и сами гейши не случайно начали танцевать чарльстон — от них ждали всего западного, в том числе и поведения. Гейши по молчаливому согласию и в самом деле могли вот-вот окончательно превратиться в тех, кем их считали.
Исторический фон и аромат «мира ив и цветов» тех лет передал нам писатель Нагаи Кафу, долгие годы запрещенный в Японии. Как и Ихара Сайкаку или Тамэнага Сюнсуй, он был завсегдатаем и знатоком этого женского мира, прекрасно владел материалом, любил женщин и много писал о них. Самый знаменитый его роман «Соперницы» посвящен борьбе двух гейш. Одна из них — продолжательница классических традиций квартала Симбаси в Токио. Вторая — гейша, пока еще работающая в кимоно, но уже ведущая себя как западные девушки. Перед каждой из них стоит проблема выбора — кем стать и с кем спать? Но не только перед ними. Те же самые вопросы пытаются решить для себя и мужчины — их клиенты и возлюбленные. Книги Нагаи Кафу, и прежде всего «Соперницы», — это то, чего не могут оспорить сегодняшние гейши и чего они предпочитают не замечать, практически документальное повествование о том, что главное в мире гейш — деньги. И если финансовая ситуация складывается так, что гейше нужно спать с клиентом, она будет с ним спать. Иногда, как это случается с главной героиней «Соперниц», с тремя разными клиентами за ночь: «До сих пор ни одному клиенту, кроме Ёсиоки, она не согласилась прислуживать у изголовья. Ханаскэ же судила об этом со своей точки зрения, и ее мнение было таково: не извлечь выгоды теперь означает нанести себе урон в будущем».
Такое поведение причиняло душевные страдания самой героине, но не вызывало осуждения окружающих. Ее возлюбленный ревновал, но сам рассуждал уже совершенно по-западному: «Он вел тихую и обыкновенную жизнь, в которой не было ничего достойного упоминания. Вернувшись с работы домой, он сразу ложился спать, а по воскресеньям вел жену и детей, к примеру, в зоопарк и при этом не считал такую упорядоченную жизнь ни пустой, ни скучной, как, впрочем, не считал ее веселой и интересной, просто жил и жил день за днем как в забытьи. <…>
В ходе развития цивилизации, с возникновением общественных институтов, жизненная энергия людей стала проявляться в погоне за богатством, властью и наслаждениями или же в азартных усилиях преуспеть в бизнесе. Слава, богатство и женщины — эта триада составляет основу существования современного человека. Тот, кто сознательно это презирает, ненавидит или же боится этого, — попросту слабак, не имеющий воли бороться, или же неудачник, отворачивающийся от истины»[74].
Немудрено, что мужчина с такими нравственными установками искал женщину западного типа, хотя по традиции шел к гейше. Но и сами гейши знали, зачем теперь приходят к ним такие клиенты. Среди девушек всегда находились те, кого в Ёсиваре причислили бы к дзёро, но сейчас они считались просто развратными «иностранками»: «Такие женщины бывают только на Западе. Чем-то Кикутиё в точности напоминала западных проституток из тех, что ночь напролет веселятся, сидя нагими на коленях у мужчин с бокалом шампанского в руках.
Если взяться за перечисление особых достоинств Кикутиё, то первым будет белизна кожи. Среди японок это редкость, и лишь у таких вот белокожих все тело может залить ни с чем не сравнимый нежно-розовый румянец.
Ну а вторым достоинством Кикутиё была ее полнота. В просторечии ее назвали бы “сбитой пампушкой” — ни слишком рыхлая, ни слишком плотная, как раз в меру. Ее нежное полное тело обладало удивительной упругостью, а в любовных объятиях оно словно само скользило в руки мужчины и притягивалось к нему, не оставляя ни малейшей щелочки. <…> На самом деле Кикутиё, когда ее обнимали, от удовольствия непрестанно извивалась всем своим небольшим телом. И каждый миг мужчина испытывал новые ощущения, как будто каждое следующее мгновенье с ним была совсем другая женщина.
Манера держаться была третьим достоинством Кикутиё. Она была необычная гейша, и, будь то дневной свет или свет фонаря, она не пугалась и не смущалась, как все японские женщины. Если мужчина искал близости с ней еще прежде, чем была приготовлена постель, она вела себя столь же бесстыдно, как если бы стояла глубокая ночь и все вокруг уже уснули. Постельные принадлежности, а тем более ночная одежда служили, в представлении Кикутиё, лишь для защиты от холода, но отнюдь не для прикрытия наготы. <…>
Четвертой
