Д. Л. Бранденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956) - Давид Бранденбергер

Кинематограф участвовал в пропагандистской кампании с не меньшей активностью, чем в 1930 годы. Помимо кинохроники, демонстрировались довоенные художественные фильмы «Петр Первый», «Суворов», «Минин и Пожарский», а также «Александр Невский», который вернулся на экраны после двадцатимесячного изгнания, связанного с подписанием Пакта Молотова-Риббентропа в августе 1939 года [610]. Такие авторитетные лица, как И. И. Минц, утверждали, что эти эпические фильмы на исторические темы пользуются большой популярностью у зрителей, и, судя по всему, у них имелись на то основания [611]. Летом и осенью 1941 года были переполнены не только городские, но и сельские кинотеатры [612]. В 1942 году Свердловский обком партии организовал кинофестиваль на тему национальной обороны, демонстрируя колхозникам области с помощью переносных кинопроекторов ленты «Александр Невский», «Суворов», «Минин и Пожарский» [613]. Более поздние фильмы — «Иван Грозный» Эйзенштейна и выпущенная Петровым экранизация «Фельдмаршала Кутузова» Соловьева, — также были встречены на «ура», что отчасти объяснялась тем, что они были разрекламированы задолго до их выпуска на экран [614].

Другие фильмы, демонстрировавшиеся в эти годы, — «Богдан Хмельницкий», «Георгий Саакадзе» и «Давид-Бек» выполняли вспомогательную роль в кинопропаганде [615]. Они затрагивали — по крайней мере, номинально — украинские, грузинские и армянские темы и были порождены наблюдавшимся в начале войны подъемом национальной культуры в этих республиках. Однако республиканское кино, как и другие виды художественного творчества, было обязано придерживаться руссоцентристской линии. Один из исследователей отмечает, что постановщикам этих фильмов, воспевающих воинские традиции своего народа, надо было соблюдать осторожность в выборе героя, чтобы не прославить того, кто совершал подвиги в войнах с Россией. Тему «дружбы народов» рекомендовалось раскрывать на примерах из прошлого, и фильм должен был показывать, что безопасность и счастье, к примеру, армян всегда зависели от союза с русскими [616]. Несоблюдение этих требований могло закончиться так же плачевно, как издание «антирусской» «Истории Казахской ССР» Панкратовой. Примером может служить вспыхнувший в 1944 году скандал в связи с «националистическим» фильмом А. П. Довженко «Украина в огне» [617].

Один из ведущих американских специалистов по истории газеты «Правда» утверждал недавно, что научно-исследовательская литература традиционно преувеличивает руссоцентристскую направленность советской прессы периода войны [618]. С этим мнением трудно согласиться в свете множества приведенных выше фактов, доказывающих, что руссоцентризм преобладал практически во всех сферах советской массовой культуры того времени [619]. Журналист А. Верт очень точно оценил ситуацию, записав в своем дневнике 1942 года: «Никакого разграничения между советским и русским больше не существует» [620]. Оглядываясь назад в 1950 году, один из участников войны сказал в интервью сотрудникам «Гарвардского проекта» по исследованию советской общественной системы, что «когда в 1941 году разразилась война, все коммунистические лозунги исчезли, и в борьбе с нацизмом использовались только русские лозунги». Другой выразился еще более прямо, заявив, что в 1941-1945 годы «русские сражались за свое отечество, а не за коммунистическую партию» [621].

Нельзя сказать, что жизнь других народов СССР, помимо русского, совсем не нашла отражения в советской массовой культуре того времени. Однако «русским» темам отдавалось несомненное предпочтение как в количественном, так и в смысловом отношении. О различиях в подходе ко всему «русскому» и «нерусскому» пишет в своем дневнике московский журналист Н. К. Вержбицкий в связи с широко освещавшимся в прессе подвигом солдата нерусской национальности Ибрагимова. Журналист замечает, что в этом случае восторги прессы очень быстро утихнут, и противопоставляет этому традицию времен Первой мировой войны, когда подвигами таких героев, как, например, казак Кузьма Крючков, восхищались неделями [622]. Вержбицкий подразумевает, весьма проницательно, что люди иных национальностей считаются недостойными слишком большого внимания прессы и обречены на скорое забвение, в отличие от бесконечного восхваления воинской доблести русских героев прошлого и настоящего, от Кутузова до Зои Космодемьянской.

То, что источником подобного отношения были руссоцентристские убеждения, а не просто ориентализм, доказывает скандал, разразившийся в конце 1943 года в связи с деятельностью украинской партийной организации. Повод для скандала был довольно ничтожный — попытка украинских коммунистов опубликовать в центральной прессе письмо, зачитанное на массовом митинге, который состоялся в Киеве после его освобождения в ноябре этого года. В письме говорилось о дружбе русского и украинского народов и их совместной борьбе во время войны и утверждалась нерушимость этой традиции, подкрепленная множеством примеров из прошлого. Так, Даниил Галицкий якобы поддерживал Александра Невского в его сражениях с тевтонскими рыцарями, а Богдан Хмельницкий воссоединил Украину с Россией. И вообще, продолжали авторы письма, украинцы помогали русским «в войнах с шляхетской Польшей, в битвах под Полтавой, в походах Суворова, в армиях Кутузова, в полках Чапаева, Щорса и Боженко — всюду, где решалась судьба русского и украинского народов, где решался вопрос жизни и смерти этих двух народов, — везде и всегда народы-братья стояли вместе, вместе воевали и вместе побеждали». Помещая украинцев в явно ведомую позицию, авторы находили каждому деятелю украинской культуры соответствующего русского «учителя» — Котляревский соотносился с Рылеевым, Гоголь с Герценом, Шевченко с Чернышевским, Коцюбинский с Горьким. На основании этого «анализа» делался общий вывод: «Украина может быть свободна только в союзе с русским народом» [623].

Письмо было направлено в Агитпроп вместе с другими материалами, предназначенными для публикации, но вызвало резко негативную реакцию Г. Ф. Александрова:

«Оно противоречит историческим фактам и принятой всеми нашими народами и нашей партией оценке роли русского и других народов в истории Советского Союза. Известно и всеми признано, что русский народ является старшим братом в семье народов Советского Союза. "В России, — говорит товарищ Сталин, — роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы" (Марксизм и национально-колониальный вопрос. С. 10)."… Мы, в силу исторического развития, получили от прошлого наследство, по которому одна национальность, именно великоросская, оказалась более развитой в политическом и промышленном отношении, чем другие национальности" (С. 74). Таковы факты, такова точка зрения партии на роль русского и других народов. Между тем, авторы письма уверяют, что ведущими народами в Советском Союзе являются два народа — русский и украинский. Авторы письма считают, что украинский народ играет такую же роль, что и русский народ…. Это утверждение играет на руку национализму».

Александров категорически отказался публиковать письмо и особо подчеркнул свое несогласие с утверждением, что Данил Галицкий способствовал Александру Невскому в его победах. В то время как Александр Невский сражался с тевтонскими рыцарями, заявил глава Агитпропа, Галицкий был втянут в «междоусобные войны против южных русских князей и потому не мог наносить совместный с Александром Невским удар против немцев» [624].

Русский шовинизм Александрова, подкрепленный авторитетными цитатами из выступления Сталина, не только объясняет, почему о подвиге Ибрагимова быстро забыли, а письмо украинских коммунистов охаяли, но и показывает, что шовинизм, царивший в Агитпропе и во всей идеологической работе, придавал советской пропаганде военных лет, традиционно национал-большевистской, дополнительный руссоцентристский, ура-патриотический оттенок. Советские идеологи отмахивались от всяких сомнений, вроде выраженного А. М. Панкратовой недоумения по поводу безудержной националистической пропаганды в марксистском государстве. Возможно, в партийных верхах и велись какие-то дебаты по этому вопросу, однако наружу никакого инакомыслия не просачивалось. Руссоцентризм пропитывал буквально всю культуру — литературу, театр, кино и музейную работу. Превознося славное прошлое России и подвиги русских солдат на фронте, национал-большевизм военного времени к 1945 году вытеснил из массового сознания все прочие идеологические альтернативы, основанные на пролетарском интернационализме и уважении к другим нациям.