Генерал-адмирал. Взлет - Роман Злотников

Кроме того, тот же флот, помимо строившихся дредноутов, число которых увеличилось на два, заложенных в Николаеве (как выяснилось, турки перекупили у бразильцев заказанный ими у англичан еще один дредноут, а мысль о босфорском десанте нас никогда не оставляла), необходимо было оснащать и куда более полезными для того варианта войны, который нам предстоял, кораблями, а именно — эсминцами, подводными лодками и минзагами.

Впихнуть три двухорудийные установки на новый тип эсминца нам так и не удалось. Пришлось ограничиться тремя стотридцатками за развитыми щитами и тремя пулеметами Максима, стоящими в диаметральной плоскости впереди, сзади и между двумя трехтрубными торпедными аппаратами под новые пятисотшестидесятимиллиметровые торпеды. Кроме корабельной установки, пулеметы комплектовались и сухопутными станками и потому могли при необходимости использоваться и десантом. Причем станки для них были сделаны так, что при крайне простом усовершенствовании, заключающемся в установке зенитного прицела, они могли быть пригодны и для ведения зенитного огня. Но пока никаких зенитных прицелов на них не ставили — я старался избежать даже намеков на то, что самолеты способны представлять опасность в боевом отношении… Да и мин столько, сколько хотелось, на верхней палубе эсминца также не разместили. Эсминцы могли загрузить на борт всего по сорок мин нового образца с усиленным боевым зарядом, грозящим серьезными повреждениями даже современным дредноутам. При большей загрузке у корабля получался слишком высокий центр тяжести, и он становился слишком валким.

Зато удалось достичь вполне приемлемой мореходности и скорости полного хода более тридцати пяти узлов. Первые серийные корабли на испытаниях показали скорость полного хода в тридцать пять и семь, тридцать шесть и одну и тридцать шесть узлов ровно. Уж не знаю, что повлияло на такой разброс — особенности технологии разных заводов или то, что эти первенцы испытывались в разных морях: Балтийском, Черном и Японском.

Как бы там ни было, процесс насыщения флота современными эсминцами был только-только запущен, и лишь к началу 1912 года мы должны были сформировать на каждом из флотов по первому дивизиону новых эсминцев. К тому же в качестве лидеров легких сил планировалась к производству еще и серия легких крейсеров водоизмещением около пяти тысяч тонн, имеющих всего один трехтрубный торпедный аппарат, зато несущих куда более серьезное артиллерийское вооружение из девяти все тех же стотридцатимиллиметровок, установленных в трех трехорудийных башнях с противоосколочным бронированием. А на подходе были новые типы подводных лодок, подводные и скоростные надводные минные заградители, проект которых разрабатывался на базе корпусов все тех же легких крейсеров, не говоря уж о еще даже не разрабатывающихся, причем в основном в целях соблюдения секретности, торпедных катерах. Кораблики-то небольшие, дешевые, строить их можно быстро, так что едва они появятся — быстро, и года не пройдет, окажутся на вооружении у всех остальных стран. А наибольшие выгоды от применения нового оружия получаются тогда, когда оно применяется внезапно, массово и в наилучших для его применения условиях. Я потому до сих пор даже не выдавал техзадания для разработки минометов — мгновенно сдерут![46] А разработку пистолетов-пулеметов Баганский, очень смышленый капитан-артиллерист, в свое время сумевший поступить в Михайловскую академию благодаря моей программе поддержки сирот и детей из бедных семей, осуществлял под маркой создания «полицейского оружия». Что, впрочем, полностью соответствовало самым современным международным воззрениям на подобный тип оружия, поскольку считалось, что пистолетный патрон для поля боя непригоден вследствие «чрезвычайно низкого убойного действия».

А к войне с использованием полевой фортификации вообще никто не готовился. Считалось, что в столкновении между европейскими армиями будет преобладать мобильный характер боевых действий, чему подтверждением служили Австро-прусская и Франко-прусская войны, доказавшие крайнюю слабость даже капитальных крепостей перед современными средствами воздействия. Что уж говорить о полевой фортификации? Что же касается Русско-японской, то успех использования полевой фортификации русской армией в той войне объяснялся особыми условиями театра и уникальностью сложившейся обстановки, когда для достижения решительной победы в войне одной из сторон конфликта, а именно русскими, достаточно было всего лишь успешно обороняться. Все остальное-де решил флот.

Так что русская армия вообще была едва ли не единственной по-настоящему готовящейся к современной войне — с массированием огня артиллерии, с широким использованием стрельбы с закрытых позиций, с развитой полевой фортификацией. Большинство военных теоретиков других стран снисходительно объясняли это некими психологическими сдвигами в мозгах русских военных вследствие как раз Русско-японской войны.

Мол, вцепились в вариант действий, сработавший один-единственный раз в уникальных, строго ограниченных условиях, и всё никак не могут вырваться за его пределы и осознать его ограниченность…

Кроме того, и армия тоже пока еще к войне была совершенно не готова. Причем как по уровню обученности, так и по наличию вооружения. Согласно новым штатам, у нас должна была резко повыситься насыщенность подразделений пулеметами, а частей и соединений — артиллерией, при этом общая численность личного состава подразделений, частей и соединений от батальона до дивизии включительно должна была заметно сократиться. Например, по новому штату вместо одной из четырех стрелковых рот в каждом батальоне формировалась пулеметная рота, вооруженная «носимыми» пулеметами Мосина-Федорова, численностью всего шестьдесят человек, то есть почти в четыре раза меньшей, чем штатная стрелковая.[47] Вследствие чего в распоряжении командира батальона сразу же оказывалось двенадцать пулеметов — по одному на каждый из оставшихся в батальоне стрелковых взводов. Не как в покинутое мною время, когда пулемет имелся в каждом отделении, но тоже очень неплохо. Хотя, скажем, немцы, проведя в 1906 году испытания сходных по характеристикам с пулеметами Мосина-Федорова ружей-пулеметов Мадсена, отозвались о них весьма пренебрежительно. Мол, не пулемет, а слабая имитация — дорого, затратно, а толку чуть, только способствует бесполезному расходованию средств военного бюджета и патронов. Лучше уж производить надежные и точные MG08 — в боевых условиях каждый из них стоит четырех, а то и пяти «мадсенов», а по цене обходится всего в пару таковых…

В полку же вместо одного из четырех батальонов теперь имелась пулеметная рота, вооруженная пулеметами Максима, а в состав бригады вошел артиллерийский дивизион восьмидесятисемимиллиметровых пушек. В дивизионной же артбригаде на вооружении состояли уже стосемимиллиметровые гаубицы. А новый, недавно принятый на вооружение корпусной дуплекс из стотридцатимиллиметрового морского орудия, основной задачей которого считалась контрбатарейная борьба, и стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицы, имеющих однотипный лафет, состоял на вооружении в корпусной артбригаде. Но если с восьмидесятисемимиллиметровыми орудиями и пулеметами Максима у нас все уже, в общем, было в порядке, то пулеметов Мосина-Федорова и стосемимиллиметровых гаубиц не хватало еще даже на армию мирного времени. Причем не хватало, считая не только те, что уже имелись в частях и соединениях, а даже если бы мы подчистую выгребли все, что уже было заложено на мобилизационных складах. Более же крупные калибры вообще были представлены жалкими десятками стволов, которых в лучшем случае хватало лишь для использования в качестве учебных пособий. Ибо графики оснащения войск новым вооружением были рассчитаны до 1912 года.

Ну и куда тут воевать? Черт, как же это я все время впростак-то попадаю? Нет, ни на какое послезнание при таких изменениях уже невозможно надеяться, но даже мои собственные прикидки, сделанные вроде как с учетом изменившихся условий, отчего-то все время оказываются куда более оптимистичными, чем реальность. Ну почему так-то?..

Плеске покосился на меня, потом на Сазонова, вздохнул и решил принять первый удар на себя:

— Ваше величество, принимать решение, конечно, вам, но я должен заявить, что в настоящий момент мы к войне совершенно не готовы.

— Так считает министр финансов, — усмехнулся Николай. — Что ж, это вполне понятно. Война — всегда расходы. — И он повернулся ко мне.

Ну еще бы, я ж не только военный министр, но еще и генерал-адмирал, да и вообще председатель Совета министров. Ну кого еще спрашивать, как не меня-то?

Но Эдуард Дмитриевич, который прекрасно представлял себе, в каком состоянии находится наша армия и сколь многим ее еще предстоит оснастить, рискнул еще раз вызвать огонь на себя, попробовав этак деликатно, осторожно отвести угрозу от меня. Он уже твердо считал себя членом моей команды…