Правда о Первой мировой - Генри Лиддел Гарт

Хотя к 6 часам вечера на берегу было уже 15 000 человек, фронт представлял собой тонкую линию, занятую перемешавшимися частями, а взморье было усеяно отдельными бойцами, которые вернулись сюда, скорее потерявшись, чем потеряв самообладание. Зрелище это усиливало опасения командиров, которые сами находились позади, и доклад их Бордвуду, когда он высадился на берег в 10 часов утра, был так мрачен, что он послал Яну Гамильтону донесение следующего содержания:

«Мои командиры дивизий и бригад доложили мне, что войска их совершенно деморализованы шрапнельным огнем… Если войска подвергнутся артиллерийскому обстрелу и завтра утром, то, по-видимому, катастрофа неминуема… Если решат нас погрузить обратно на суда – это должно быть сделано немедленно…».

Был отдан приказ послать все имевшиеся в распоряжении шлюпки и катера к этому пункту побережья.

Только по счастливой случайности донесение это вообще дошло до главнокомандующего. Впопыхах оно никому не было адресовано. Оно было доверено одному из моряков, отправлявшемуся на флагманское судно. Там он его передал адмиралу Тюреби. Прочтя донесение, Тюреби решил отправиться на берег и обсудить вопрос эвакуации войск с Бордвудом, но в это время неожиданно то мыса Хеллес подошла «Куин Элизабет» с Яном Гамильтоном, и взамен этого Тюреби отправился к нему с докладом. Таким образом ряд счастливых неудач помог важному донесению Бордвуда вовремя достигнуть Яна Гамильтона.

Инстинкт руководил им в принятии весьма ответственного решения, потому что других руководящих данных или советников а его распоряжении не было, да и не было времени постараться их получить. Ответ, который он написал, увековечен в его резолюции:

«Вы прошли через самое тяжкое… Теперь вам надо только окапываться и окапываться, пока вы не укроетесь».

Как свежий ветерок, этот определенный и бодрый приказ рассеял тяжелую и насыщенную слухами атмосферу на взморье. Тыл перестал говорить об эвакуации, а фронт вообще не знал, что о ней толковали. Когда настало утро, выяснилось, что страшный противник действительно дает войскам передышку. Дело в том, что Мустафа Кемаль не имел резервов, с которыми он мог бы возобновить свои контратаки, а шрапнели его горсточки орудий больше не были страшны войскам, окопавшимся и зарывшимся в землю. Скорее турки были теперь деморализованы огнем флотилии, особенно действием крупных 15-дюймовых снарядов, посылаемых им «Куин Элизабет».

Могли ли быть возвращены упущенные возможности? История отвечает – да! И причины этого заложены в глубоком впечатлении, произведенном первоначальным планом операции на главнокомандующего войсками противника. Лиман фон Сандерс рассказывает о первом дне 25 апреля:

«По многим бледным лицам офицеров, докладывавших в это утро, можно было видеть, что хотя наверняка ожидали десанта противника, но десант во стольких местах оказался неожиданностью, что беспокоил их. В это время мы не могли еще разобрать, где противник фактически ищет решения».

Последняя фраза знаменательна, так как Лиман фон Сандерс в действительности думал, что место, где британцы производили просто демонстрацию, является местом, где они ищут решения. Если он не потерял головы, то все же потерял способность руководить.

Первым его распоряжением был приказ 7-й дивизии выступить из города Галлиполи и двинуться к Булаиру. Второе его решение заключалось в том, что он сам верхом отправился туда и там оставался все время, пока рискованная борьба развивалась на другом конце полуострова. До самого вечера он не хотел уделить пять батальонов из своих двух дивизий, сосредоточившихся у Булаира, и направить их в зону фактического боя. Только спустя 48 часов после высадки британцев он направил туда и остальные части.

Но британцы не сумели использовать эту благоприятную обстановку. Отчасти это произошло из-за того, что в распоряжении было мало частей, в то время как много их, по сравнению с данной операцией, было напрасно задержано на Западном фронте; отчасти же вина – в недостаточности усилий тех войск, которые здесь действовали. Оптимизм Яна Гамильтона, имевший под собой реальную почву, не разделялся в утро 26 апреля подчиненными ему командирами. Не только войска группы АНЗАК были пассивны, но и Гунтер-Уистон, обратив внимание на усталость своих войск и упустив из виду слабость противника, отказался от всякого продолжения наступления до прибытия французских поддержек.

Ожидая жестокой атаки турок и опасаясь впечатления, которое она произведет на войска, он отдал приказ: «Пусть каждый боец умрет на своем посту, но не отступит». Турки же, далекие от намерения атаковать, отошли назад к новому рубежу впереди Критии. Они хорошо сделали, потому что все силы их до 27 апреля заключались только в 5 батальонах, а понесенные потери свели их фактическую силу почти до 2 батальонов. Только 28 апреля они решили повести новое наступление, а к этому времени франко-британские войска потеряли свое преимущество в числе и страдали от незнакомства с местностью. Жажда увеличивала усталость войск, задача же их осложнялась тем, что наступление было соединено с захождением правым крылом.

Небольшой выигрыш местности был потерян в итоге контратаки турок, и еще на самом побережье фронт наступления дрогнул и сломался. Опасность была предотвращена одним-единственным снарядом (шрапнелью) с «Куин Элизабет». Он разорвался, разбрасывая свои 24 000 пуль как раз в центре бросившейся на штурм группы турок, и когда дым рассеялся, то ни одного турка не было видно.

С наступлением темноты вся 29-я дивизия вернулась на свои исходные позиции. За это время войска АНЗАКа были реорганизованы и принялись укреплять свой фронт. Но то же делали и турки. Таким образом АНЗАК оказался запертым в крошечной «камере», длиной в 1,5 мили и шириной в 0,5 мили, а турки, сидя на «стене» – окружающих высотах, смотрели на арестованных захватчиков.

К ошибкам, сделанным союзниками, добавили свою скромную лепту и турки. Подгоняемый настойчивыми приказами Энвера «отогнать насильников в море», Лиман фон Сандерс организовал ряд штыковых атак в ночи 1 и 3 мая. На заклание было принесено несколько тысяч человек, трупы которых грудами лежали перед фронтом союзников. Фронт же этот дрогнул, да и то временно, лишь на секторе, занятом французскими войсками.

Но ошибка турок вскоре была превзойдена еще более нелепыми действиями британцев. Из состава АНЗАКа подтянули две бригады, а из Египта прибыла новая территориальная бригада. Союзники могли выставить у мыса Хеллес 25 000 человек против турок, силы которых теперь почти дошли до 20 000. И тем не менее войскам союзников не пришлось схватиться с турками.

Наступление союзников, назначенное на 6 мая, страдало от всевозможных недостатков. Оно было задумано как чисто фронтальный удар на узком – всего лишь 3-мильном – фронте против неразведанных позиций противника. Препятствий встретилось много. Запас снарядов был ограничен, мало было авиации для корректирования огня и, что хуже всего, приказы Гунтер-Уистона дошли до бригад только в 4 часа утра, а наступление было назначено на 11 часов утра.

Еще раз руководство боем и распоряжение последними имевшимися резервами было Яном Гамильтоном всецело передано Гунтер-Уистону. «Ему оставалось, – как говорит официальная история, – на высоком посту главнокомандующего только его до ля ответственности».

Наступление было сорвано скорее усталостью войск, чем сопротивлением врага. Войска, истомленные предшествующими усилиями и недосыпанием, не имели сил и энергии довести дело до рукопашной схватки и даже не отбросили передовое охранение турок. Гунтер-Уистон, полагая, вероятно, что лучшее лекарство от усталости – оживленная деятельность, приказал наутро возобновить наступление. Попытка эта оказалась не более успешной. Единственным ее результатом была почти предельная ликвидация имевшихся огнеприпасов.

На третье утро была назначена третья атака. В этой атаке потери, по крайней мере, оказались не так велики. 4 слабых батальона новозеландцев были на рассвете брошены на позицию, удерживаемую 9 турецкими батальонами. Затем Ян Гамильтон, вспомнив, что в резерве есть еще три бригады, вмешался сам. Весь союзный фронт получил приказ «примкнуть штыки, вскинуть винтовки» и точно в 5 часов 30 минут утра двинуться на Критию. Это привело к тяжелым потерям и только. Атакующие войска потеряли за три дня боя треть своих сил. После этого на двух небольших складках местности, выигранных союзником, действия безнадежно замерли. Вскоре здесь наступил полный застой на фронте, в то время как турки поспешно превращали свои временные укрепления в систему укреплений позиционной войны.

Теперь наконец Ян Гамильтон решился попросить подкреплений и открыть правительству глаза на серьезность обстановки и нужды войск. До сих пор он, хотя и отдавал себе отчет в недостаточности своих сил, оставался верен Китченеру, а быть может, хорошо зная своего старого начальника, не хотел его беспокоить своими несвоевременными просьбами. До отъезда из Англии ему сказали, что 75 000 человек может и должно хватить и что даже 29-я дивизия придана временно. Китченер предупредил Мансвеля, командующего в Египте, чтобы он предоставил Гамильтону в случае надобности добавочные войска, но это распоряжение не было передано тем Гамильтону, несмотря на точные инструкции Китченера.